Последний поворот на Бруклин - Selby Hubert (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
После начала забастовки компания и профсоюз встречались более сотни раз, и прошло уже больше месяца, как эти встречи сделались ежедневными, многочасовыми и изнурительными. Хотя ни одна из сторон не оказалась пока в безнадежном положении, напряжение возрастало. Руководство профсоюза понимало, что нельзя затягивать забастовку, не представив рабочим убедительного, доходчивого, приемлемого объяснения. Рабочие уже начинали открыто роптать; они явно были недовольны, к тому же нарастало давление со стороны правительственных организаций, которые в конце концов могли расследовать причины продления забастовки; однако теперь причина у профсоюза была.
Харрингтон прекрасно понимал, что люди, с которыми он ведет переговоры, скорее сделают всё, чтобы завод был закрыт еще целый год, чем откажутся от контроля над фондом соцобеспечения, и был вполне готов откупиться от них – предложить отступного, – позволив им и впредь управлять фондом, однако они тоже должны были пойти на уступки. Нажим на компанию усиливался, но Харрингтон был полон решимости любым путем избавиться от Гарри Блэка и готов еще много месяцев держать завод закрытым, лишь бы этого добиться. Как точно установили бухгалтеры и налоговые эксперты, компания вполне могла закончить год без особых потерь. Давление на компанию нарастало, но нарастало оно, как было известно Харрингтону, и на профсоюз, и потому он решил, что пора заняться натуральным обменом. Харрингтон полагал, что профсоюз охотно уступит Гарри в обмен на фонд, ревизии которого явно не может допустить. Даже после того, как профсоюзные руководители демонстративно покинули заседание, он по-прежнему сохранял надежду, зная, что они просто не могут уступить сразу, а должны по крайней мере месяц, а то и больше, потратить на то, чтобы найти способ совершить сделку, не выходя за рамки правовых норм, существующих в профсоюзе.
Разумеется, каждый из профсоюзных руководителей пытался – поначалу не делясь своими соображениями с другими – найти способ избавиться от Гарри, не ставя профсоюз под огонь критики: не составляло особого труда, например, вышвырнуть его вон под тем предлогом, что он выманивает у профсоюза деньги при помощи приписок в расходных ведомостях – впрочем, доводов можно было привести сколько угодно. В сущности, рядовые члены организации любое объяснение пропустили бы мимо ушей, будь предварительно объявлено, что компания пошла на уступки и подписала новый договор. Скучать по Гарри никто не стал бы.
Они обдумали еще несколько вариантов, оценили обстановку и решили, что самое лучшее – это отстаивать свою нынешнюю позицию: Гарри – хороший рабочий, и он не будет уволен. Гарри был просто психом, но именно это и делало его таким полезным. Что касалось работы, он то и дело выходил за рамки договора, но эти мелкие нарушения способствовали тому, что компания не могла позволить себе ничего подобного. Гарри вынуждал компанию так долго и упорно бороться за права, которые она и без того имела согласно договору, что она попросту не успевала посягать на оговорки, ограничивавшие ее в правах. Они прекрасно понимали, что Гарри – их лучший отвлекающий маневр. К тому же благодаря ему руководителям было проще иметь дело с компанией. Хотя практически все представители компании, с которыми им приходилось иметь дело, ненавидели профсоюз, столь большая доля их ненависти носила личный характер и была обращена на Гарри, что руководству профсоюза не составляло особого труда вести с ними переговоры, а в обычных условиях – дела. Вдобавок ко всем прочим функциям, которые выполнял Гарри, он постоянно служил им козлом отпущения. Они никогда не сумели бы найти для триста девяносто второй организации другого такого усердного и способного цехового старосту, как Гарри Блэк. Он был незаменим.
Однако истинной причиной их нежелания допустить увольнение Гарри было, разумеется, то, что это означало бы уступить компании в одном из вопросов, пускай даже несущественном; к тому же – что важнее всего – при передаче компании полномочий и привилегии на увольнение кого бы то ни было, они теряли право, принадлежавшее им и только им; мало того, допусти они нечто подобное однажды, их так или иначе вынудили бы допустить это еще раз. Однако, будь они даже более или менее уверены, что компания не попытается воспользоваться данным правом повторно, все равно нельзя было этого допустить. Кто-нибудь чего доброго мог вообразить о них черт знает что. Уже давно никто не пытался отобрать у них местную организацию (последняя попытка была без особого труда пресечена при помощи нескольких убийств), и, согласись они на это условие, кто-нибудь непременно счел бы их слишком слабыми, чтобы удержать организацию под своим крылом. Они не верили, что ее и вправду у них отберут, но и не хотели, чтобы их вынуждали тратить время и деньги на защиту своей собственности, особенно в тот момент, когда им вдобавок ко всему прочему удалось прибрать к рукам прекрасно функционирующий фонд соцобеспечения. Каждый из них взял под свою долю фонда долгосрочную ссуду, а для того, чтобы привести в порядок бухгалтерские книги, требовались время и сосредоточенность, к тому же порой, когда возникают проблемы, всё выходит из-под контроля и начинаются расследования, а это вновь приводит к потере времени и денег.
Все эти вопросы были рассмотрены в табачно-алкогольном чаду, и по всему выходило так, что, поскольку компания больше не намерена бороться против того, чтобы они осуществляли руководство фондом, для беспокойства нет причин. Давление нарастало, но компания наверняка ощущала его еще в большей степени, иначе она вряд ли сделала бы это предложение. К тому же у них появилась возможность ослабить нажим – слегка, на некоторое время. В следующую субботу, прежде чем рабочие получат свои продуктовые наборы, они сообщат рядовым членам организации, что эти сукины дети, эти жирные кровопийцы готовы уступить в нескольких вопросах, если мы позволим им увольнять рабочих. И, разумеется, будут каждую субботу напоминать рабочим об этом, чего, скорее всего, окажется достаточно, чтобы вся их яростная ненависть была обращена на компанию. Руководители переглянулись. Никто не хотел ничего добавить. Они сошлись на том, что положение дел именно таково. Всё было ясно без слов. Власть они не уступят.
Ребята из «Грека» по-прежнему приходили почти каждый вечер после ухода пикетчиков, сидели с Гарри, пили пиво и, если было настроение, заказывали еду. Гарри заносил стоимость покупок в свою расходную ведомость. Он пускался в свой обычный рассказ о забастовке, ребята, как обычно, не обращая на него внимания, пили пиво и слушали радио, а Гарри, как обычно, продолжал свое повествование.
В будние дни, когда Гарри не ездил к «Мэри», после ухода ребят он запирал контору и шел домой. С того утра, когда он ударил Мэри, они едва перемолвились парой слов. После этого Мэри взяла ребенка и на несколько дней ушла из дома – Гарри ее отсутствия не заметил, – но жить с родителями было еще хуже, и вскоре она вернулась туда, где можно было хотя бы посмотреть телевизор. Гарри сразу шел спать, ложился на спину и принимался размышлять – не замечая Мэри, когда та ложилась, да и вспоминая о ней лишь изредка, как правило, тогда, когда швырял на стол деньги на еду. Лежа в постели, он не только думал о своих подружках из бара «У Мэри», но и надеялся, причем далеко не впервые, что завтра встретит такую, которая попросит его не просто проводить ее домой, а провожать каждый вечер; надеялся, что встретит ту, кто захочет с ним жить, и они смогут каждую ночь предаваться любви или просто сидеть, взявшись за руки, и он будет ощущать ее – маленькую, нежную, слабую – в своих объятиях… отнюдь не скользкую и грязную, как какая-нибудь опостылевшая пизда.
В субботу, до раздачи продуктов, председатель выступил перед рабочими. В последние несколько месяцев рабочие все время оставались у стены, рядом с дверями, где раздавали пакеты – половина зала была пуста, а они толпились сбоку и отталкивали друг друга, пытаясь сохранить или занять место поближе к дверям; и с каждой неделей толкотня усиливалась, а крики делались громче. Руководство пыталось усадить рабочих, но те наотрез отказывались уступать свои места у дверей, и потому во время выступления председателя там теснились и толкались более тысячи человек.
