Я, мои друзья и героин - Ф. Кристиане (книги онлайн полностью .txt) 📗
Мне пришлось ещё не раз с этим столкнуться.
Медленно я понимала, как легко молодые люди подсаживаются на иглу. Уже по пути в школу на Германн-плац в Нойкёлльне их с нетерпением поджидали дилеры.
Я думала, мне послышалось, когда в моём присутствии во время прогулки по магазинам один их этих типов заговорил с Кристиной. Чаще это были иностранцы, но встречались и немцы. Кристина рассказала мне, откуда она знает этих людей: «Один продаёт другому, третий четвёртому, пятого знает каждый».
Мне это казалось невероятным! Я подумала, а где мы, собственно, живём?!
Я хотела перевести Кристину в школу на Лаузитцер-плац, чтобы она, по крайней мере, ходила в школу другой дорогой. На носу были пасхальные каникулы, и я хотела, чтобы после них она училась уже там. Я надеялась, что так смогу вырвать её из этого окружения. Это, конечно, было наивной идеей, она так и не удалась.
Директор сразу сказал нам, что очень неохотно берёт учеников из других школ. А для того, чтобы сделать исключение, Кристинины оценки по математике слишком уж плохи. Ради интереса он спросил, почему мы хотим поменять школу. Когда Кристина сказала, что общество в классе её не устраивает, он ухмыльнулся: «Общество в классе? В средней школе вообще нет никакого общества в классе!» Из-за постоянных разборок и препирательств между учениками, пояснил он мне, никакого общества и возникнуть не может.
Я не знаю, кто был больше разочарован, – я или Кристина. Она только сказала: «Это всё бессмысленно. Мне поможет только терапия». Но откуда я могла вытащить это место в клинике? Я же по сотне раз уже обзвонила все учреждения. В лучшем случае они направляли меня в наркологическую консультацию. В консультациях настаивали на том, чтобы Кристина пришла к ним добровольно. Насколько они отличались друг от друга, – а каждая консультация поливала грязью соседнюю, – настолько едины были они в этом пункте. Добровольность – вот единственное условие для лечения. В противном случае исцеление невозможно.
Когда я сказала об этом Кристине, она ответила: «Да чего мне вообще туда идти? У них всё равно нет мест. Я не хочу неделями ждать у них в коридоре».
Что мне было делать? Если бы я силой привела Кристину, то нарушила бы их принцип добровольности. В каком-то смысле я понимаю их позицию. В тот момент Кристина не была готова к серьёзной попытке. С другой стороны, я думаю, что такие зависимые от героина дети, как Кристина, имеют полное право на то, чтобы им помогли даже против их воли.
Позже, когда Кристину уже по-настоящему припёрло, и она сама, – действительно «добровольно», – хотела на любую, пусть даже самую жёсткую терапию, мы слышали всё то же: «Нет мест, очередь шесть-восемь недель». У меня опускались руки… Я только спрашивала: «А что будет, если мой ребёнок умрёт за эти недели?» Они отвечали: «Ах, да, ещё что: ей следует регулярно являться к нам, чтобы мы видели, насколько она серьёзна в своём решении»… Нет, сейчас я никак не могу упрекнуть сотрудников наркоконсультаций. Так или иначе, они были вынуждены выбирать того, кто получит одно из немногих мест в клиниках.
Таким образом, никакого места нам не досталось, но когда Кристина вернулась с каникул, у меня было впечатление, что необходимость в терапии отпала сама собой, слава богу. Кристина, вернувшись из деревни, выглядела цветущей, как сама жизнь. Я подумала, что в этот раз ей действительно удалось.
Она то и дело отпускала нелицеприятные замечания по поводу своей подруги Бабси, которая фактически продалась за героин какому-то старику. Уж она бы никогда не пошла на такое! Она была просто рада, что отвязалась наконец-то от всех этих точек и всей грязи. Она была твердо убеждена, что отвязалась. Она так уверенно это говорила, что я бы и под присягой подтвердила: моя дочь чиста.
Уже через несколько дней она снова вмазалась… Я увидела это по её маленьким зрачкам. И я не могла больше слышать этих её отговорок. «Да ладно, ладно, я только выкурила маленький косячок!» – заявила она мне. Снова начались плохие времена. Она стала теперь беспардонно и нагло лгать мне в лицо, хотя я, – я видела её насквозь. Я посадила её под домашний арест. Но какой тут арест – она снова ушла! Я подумывала о том, чтобы запереть её на все засовы, – ну так она бы из окна выпрыгнула! Второй этаж – всё-таки рискованно!
У меня совершенно сдали нервы. Я просто видеть не могла эти зрачки! Прошло уже три с месяца с тех пор, как я накрыла её в ванной. Газеты каждые пару дней сообщали о героиновых смертях. В двух словах сообщали. Они вели подсчёт героиновых трупов уже с такими интонациями, как подсчёт жертв ДТП.
Я ужасно боялась… Прежде всего потому, что Кристина больше не была откровенна со мной. Она не доверяла мне, ни в чём не признавалась, и меня передёргивало всякий раз, как она пыталась замять тему. Если она чувствовала себя пойманной с поличным, то становилась похабной и агрессивной. Постепенно стал меняться сам её характер.
Клянусь, я дрожала за её жизнь! Карманные деньги, – она получала двадцать марок в месяц, – я выдавала ей частями. Я боялась, что дай я ей сразу двадцать, она купит себе дозу, и доза окажется слишком большой. С тем, что она наркоманка, я уже примирилась до какой-то степени, но страх, что каждый следующий укол может оказаться последним, просто убивал меня. Я была уже довольна, что она вообще приходила домой! Приходила всё-таки – в противоположность Бабси, чья мать звонила мне постоянно в слезах, и спрашивала, где её дочь.
Я жила в постоянном напряжении. Когда звонил телефон, я всё время боялась, что это из полиции, или из морга. Я и сейчас ещё выскакиваю из кровати как на пожар, если телефон звонит.
С Кристиной было больше не о чем говорить. Если я пыталась обсудить с ней нашу проблему, то слышала одно: «Оставь меня в покое!» Мне показалось, что Кристина готова сдаться и умереть.
Она, правда, всё утверждала, что больше не колется героином, только курит гашиш, – в тех же количествах. Я не могла поверить в это. Я регулярно переворачивала вверх дном её комнату в поисках разных наркоманских принадлежностей. Два или даже три раза я находила шприцы. Я совала их ей под нос, на что она очень обижалась. Это, мол, шприцы Детлефа, говорила она! Она отняла их у него!
Как-то я вернулась с работы домой и застала их обоих в детской. Они как раз сидели на кровати и нагревали ложку. Такая наглость меня просто ошеломила. Я растерялась и только гаркнула: «А ну пошли вон!» Когда они убрались, я расплакалась. Я очень разозлилась на нашу полицию и наше государство. Мне казалось, что меня оставили совершенно одну. «Берлинер Цайтунг» то и дело писала о наркотиках. В прошлом году было тридцать трупов.
Сейчас был только май, а трупов было уже больше. Нет, я не могла этого понять! По телевизору рассказывали, какие огромные суммы государство тратит на борьбу с терроризмом, а тем временем по Берлину свободно разгуливают все эти дилеры и торгуют героином прямо как мороженым на палочке.
Я сидела и всё распаляла себя этой мыслью. Сложно представить, что там ещё проносилось у меня в голове. Я сидела в гостиной и смотрела на всю эту мебель. Я думала, что лучше бы я просто раскрошила всю эту мебель на маленькие кусочки. Я так напрягалась, чтобы купить все эти столы, диваны, – и зачем?! Потом я заплакала.
В тот вечер я страшно избила Кристину. Я, выпрямившись, сидела на кровати и дожидалась её. В голове трещало. Страх, чувство вины, какие-то упрёки… Я чувствовала себя неудачницей не только потому, что многое сделала неправильно и с женитьбой и с работой, но и потому, что так долго закрывала глаза, боясь, – просто боясь! – знать правду о Кристине.
В тот вечер рассыпались мои последние иллюзии. Кристина явилась домой только в полпервого. Я видела из окна, как она вылезла из какого-то мерседеса.
Вот так – прямо перед подъездом! Мой бог, подумала я, всё кончено! Она потеряла всякое самоуважение. Это катастрофа! Я была потрясена до основания. Я схватила её и избила так, что у самой руки заболели. Потом мы сели на ковер и обе заплакали. Я прямо сказала ей, что она ходит на панель, и я это знаю теперь. Она только трясла головой и всхлипывала: «Не так, как ты думаешь, мамочка, не так!» Но знать точнее, что и как она там делает на панели, мне совсем не хотелось. Я отправила её в ванную и потом в кровать. Каково у меня было на душе, никто себе и представить не может! То, что она продаётся мужчинам, ранило меня, я думаю, ещё больше, чем её наркомания.
