Брюки мертвеца (ЛП) - Уэлш Ирвин (книги регистрация онлайн .txt) 📗

— Мне страшно видеть своих, они были и друзьями Ханны.

Ебать, хотел бы я забрать ее боль, но это говорит элемент нарциссизма в любви. Это не твое. Все, что ты можешь сделать — быть тут.

Наверное, грубо так говорить, но большая шахматная стена на главном задние и башне крематория Солсбери — самое красивое, что я когда-либо видел. Когда скорбящие встречают друг друга, я оставляю Вики с ее мрачной обязанностью встречать гостей. Служитель, который замечает, что я любуюсь архитектурой, объясняет, что проектировали объект скандинавы. Меня это воодушевляет, а не делает мрачным; напоминает мне трип на DMT, это будто отправная платформа в следующую жизнь. Тем не менее, похороны — дерьмо, ведь это смерть молодой девушки. Очевидно, я не знал Ханну, но излияние чувств, горе и мучение — доказательство, что ее сильно любили. Они говорят о работе Ханны в VSO, с кульминацией в NGO в Эфиопии и Судане, потом — о работе в фонде по борьбе за права человека в Лондоне. Она именно тот человек, который никогда не причинил никому вреда, таких мало; она ушла, как благодетель.

— Хотел бы я с ней познакомиться, мне жаль, что я ее не знал, — говорю Вики.

Вместо этого я встречаюсь с оставшейся семьей Виктории и ее друзьями. Потускневшая жизненная сущность застыла в глазах матери и отца глазах, будто их опустошило и сломало. Я потерял двух братьев и мою ма, но я даже представить себе не могу, как они смогут вернуться к прежней жизни. Вики помогает, а они цепляются за нее. Они видят связь между нами и, похоже, что их это устраивает. Наверное, они хотели, чтобы я был моложе. Согласен, я думаю также.

Каждые похороны заставляют меня думать о людях, которых я знаю. О том, что мне нужно проводить больше времени с ними. Уйдет буквально пара минут для тестирования этого решения и я включаю свой телефон после церемонии в часовне. Читаю старый е-мейл от Виктории. Она не бросала меня, она предполагала, что это я бросил ее, потому что она заразила меня. Потом вижу три пропущенных звонка с городского номера Эдинбурга. Моя первая мысль: мой отец. Он здоров, но уже не молод. Все может измениться быстро. Когда снова звонит тот же номер, я отвечаю — и смотрю, как Вики и ее родители жмут руки уходящим скорбящим.

— Марк, это Элисон. Элисон Лозинска.

— Я знаю кто ты, Эли. Я узнал твой голос. Как ты?

— Хорошо. Но Дэнни...

— Спад? Как он?

— Его больше нет, Марк. Он умер утром.

Блять.

Только не Спад.

Только не мой товарищ по несчастью... Берлин... Какого хуя...

Я чувствую, как внутри разлетаюсь на кусочки. Не верю тому, что слышу. Нахуй это все.

— Но... ему становилось лучше...

— Сердце. Они сказали, что его сердце ослабло после отравления, после пожертвования той почки.

— Но... ох блять... как твой сын, — имя всплывает у меня в голове, — как Энди все это воспринял?

— Ужасно, Марк, он думает, что должен был помогать отцу больше.

— Он не мог быть родителем Спада, Эли, это не его вина.

Эли молчит достаточно долго, и я думаю, что она повесила трубку. Как только я заговариваю, ее голос снова звучит.

— Я просто рада, что Дэнни сделал что-то хорошее в своей жизни, пожертвовав почку ребенку.

Очевидно, что это рассказ, который он влил ей в уши и нахуй меня, если я его разрушу:

— Да, сделал хорошее дело. Как он... что случилось?

— Несколько дней назад у него был сердечный приступ. Это почти убило его, доктор сказал, что следующий станет последним. Слушай, Марк, Дэнни оставил кое-что для тебя. Пакет.

— Я завтра вернусь, — говорю и вижу, как Вики подходит ко мне. — Как ни странно, я сейчас на похоронах, в Англии. Мне нужно идти. Позвоню тебе позже и увидимся утром.

Я одновременно на всех на похоронах. Больше не турист в их печали, но варюсь в своем пузыре оцепенения. Мы возвращаемся обратно в город, в отель Кингс Хед на поминки, которые безумный я не могу перестать называть афтепати. Слишком много времени провел в клубах. После небольшого разговора Вики говорит:

— Мне нужен воздух. Пошли прогуляемся по Фишертон Стрит.

— С тобой куда угодно, — говорю я ей и беру ее за руку.

Когда мы выходим наружу, я начинаю говорить о Спаде. Сразу же извинившись, говорю ей, что понимаю — это не его и не мое время, но я только что узнал об этом и мне сложно. Она все понимает, затягивает меня в дверной проем магазина шерстяных изделий, обхватывает меня и крепко сжимает.

— Я не буду говорить, что понимаю то, что ты чувствуешь, потому что не понимаю. У моего брата Билли и меня были совсем другие отношения, не такие, как у тебя с Ханной. Но мы были молоды, когда я его потерял. Мне бы хотелось думать, что сейчас мы были бы ближе, если бы он был бы жив, — говорю я ей. Я не могу поверить своим ушам. И не понимаю, почему я скорблю сейчас по Билли после всех этих ебаных лет, как и о Спаде. Я хнычу, думая о них, и о старых друзьях: Томми, Мэтти и Кизбо.

— Мы с Ханной часто ругались, — смеется она. — У нас разница в год, и был одинаковый вкус на мальчиков. Можешь себе это представить?

Пока мы идем по улице, я думаю, что мы с Билли никогда не имели одинаковый вкус в девочках, хотя я и выебал его беременную невесту в туалете на его похоронах. Я протираю глаза, пытаясь стереть воспоминания. Да, я определенно считаю это скверным поведением. Потом Вики внезапно вздрагивает, будто читая мои мысли, но реагирует на что-то другое. Две девушки, хихикая, идут по узкой торговой улице. Наверное, идут в бар или еще куда-то, по дороге, по которой она с Ханной всегда ходили тинейджерами, либо когда возвращались домой. Каждое журчание фонтана их девичьего смеха было сокрушительным ударом по ней.

Я остаюсь на ночь у родителей Виктории и сплю с ней в односпальной кровати. Это не ее старая кровать, объясняет она; ее старую кровать выбросили после переделки комнаты около десяти лет назад. Я говорю ей, что мой отец не менял мою комнату с того момента, как я уехал, хотя я после Форта никогда не думал, что это мой дом. Мы шепчемся и целуемся, нежно занимаемся любовью, оба очищенные от хламидии. Сложно покидать ее следующим утром, я хочу, чтобы мы были вместе до того момента, пока не придется вернуться обратно в Калифорнию. Но сейчас ее родителям нужно больше времени, чем мне. Я не могу вытерпеть даже короткий перелет, поэтому выбираю долгую поездку на поезде до Эдинбурга, рассудив, что это даст мне больше времени на раздумья.

Когда приезжаю в город ранним вечером, я направляюсь к отцу, воспользовавшись своим ключом. Его нет дома, в этот день он ходит в «Докерс Клуб» со своими старыми друзьями. Знаю его распорядок после миллиона моих звонков. Кто, блять, знает, как он отреагировал бы на содержимое коричневого пакета, который принесла Элисон.

Элисон выглядит по-другому. Потолстела, но выглядит изысканно со своим лишним весом. Она всегда была живой душой, хотя всегда бежала от темного облака, висящего над ней. Которое, кажется, пропало.

Я рассматриваю коричневый пакет на своих коленях:

— Мне нужно открыть его сейчас?

— Нет, — говорит Эли. — Он сказал, что это только для твоих глаз.

Я кладу пакет под кровать и мы направляемся на Лит Валк выпить. У Эли все хорошо; пошла в университет, как мать-одиночка, изучать английский, потом в Морэй Хаус, а теперь преподает в старшей школе. И все же она не видит в этом победы:

— Я в больших долгах и навсегда в них останусь, у меня ужасно нервная работа, которая убивает меня. И все говорят, как я успешна, — посмеивается она.

— Только один процент людей успешен. Все остальные сражаются за крошки со столов этих ублюдков. И их СМИ постоянно говорят нам, что все хорошо, и это и наша вина. Скорее всего, правы насчет второго: не сри сам под себя.

— Еб твою мать, Марк, этот разговор пиздец, как вгоняет меня в депрессию, я слышу это каждый день в учительской!

Я понимаю намек. Нет смысла обсуждать все дерьмо этого мира, даже если его с каждым днем его больше и больше.