Не зарекайся (СИ) - Панченко Юлия "Вампирчик" (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗

Панченко Юлия.

«Не зарекайся»

Ева, эта история без тебя не была бы написана. Спасибо за идею, и за ту самую фразу: «Он сказал, что никогда не женится на центровской».

Диана, ты мой лучик, я рада, что ты у меня есть. Отдельная благодарность (и обнимашки) за совет скачать Notepad++.

Вика и Валерия, дорогие, спасибо за Вашу поэзию, она потрясающая!

Люблю вас, девочки!

Все персонажи вымышлены, все совпадения – совершенно случайны.

Часть первая. Жизнь.

***

Проходили глаголы: to teach, а потом to learn.

За окном загорался пожаром могучий клен.

Мы учились любить, мы учили других любить,

собирали в лесах землянику и волчью сыть,

колдовали над чашечкой чая: жасмин, ваниль...

Со старинных диковинных книжек сдували пыль,

убегали под вечер на берег — смотреть закат

и гадать, чьи же песни порою в волнах звенят.

Мы играли, как дети. Мы были тогда детьми.

"Мне не страшно, ты только... за руку меня возьми".

Проходили глаголы: to leave, а потом to stay.

Зажигали фонарь, чтоб в ночи ожидать вестей.

Только ящик почтовый был пуст, телефон молчал,

а фонарь все светил, заливая огнем причал.

Корабли уходили, взрезая собой волну,

оставляя пустынную пристань совсем одну.

Мы к утру возвращались в наш милый уютный дом,

что со скрипом своих половиц нас встречал теплом.

Не дождавшись вестей, мы мечтали однажды вдруг

улететь, убежать, разрывая привычный круг,

к горизонту уплыть, взять отчаянный, новый курс...

"Ты расстроишься, если однажды я не вернусь?

(Ты ведь в ы ж и в е ш ь, если однажды я не вернусь?...)".

Проходили глаголы: to love, а потом to hate.

Мы мечтали увидеть Канаду, Непал, Кувейт...

Что осталось от нас, и куда все исчезло вдруг?

На замену любви — безнадежность, дрожанье рук

и тяжелая ноша — усталость от горьких дней.

Не спрошу тебя больше о той, что теперь родней

и дороже меня. А на море бушует шторм,

и ветра сотрясают наш брошенный милый дом.

Одиночество, память, молчание и тоска.

"Удивляюсь — она мне как ты... ну, почти... близка".

Проходили однажды с тобою приставку re-,

но ее не нашли мы в потрепанном словаре.

Так уж вышло, нам больше уже не начать с нуля.

А в объятиях волн засыпает в ночи земля,

и ее безмятежные сны сторожит луна.

А в груди моей рвется со звоном глухим струна.

И, лишенная музыки, еле могу дышать,

созерцая зеркально-стальную морскую гладь.

Надо мной направляет свой луч в темноту маяк.

"Как вернуть все обратно?" — "Пожалуй, уже никак".

Проходили глаголы: to die.

А потом — to live.

Просто ветер у моря отчаянно говорлив,

просто море способно любую лечить печаль.

Мне не жаль нашей прежней любви. Мне уже не жаль.

Осторожные волны сплетают судьбы канву.

"Я ведь думала, знаешь, умру.

А теперь — живу".

Валерия Гусева (Бореалис) (с)

***

Осень 2001 года.

- Все так плохо? – спросила Наташа у одноклассницы – тихой девочки, вечно задумчивой.

В ответ Юля кивнула. По натуре она была немногословной, а сегодня вообще только кивала на вопросы подруги.

Они находились в классе, ели булку одну на двоих, пока остальные дети носились по коридору – большая перемена, раздолье.

- Переходи к нам в Центр жить, - очень серьезно предложила Наталья. – Поговори с Любовью Петровной, она все устроит, - последние слова девочка проговорила подруге на ухо шепотом и скосила глаза в сторону классного руководителя, что как раз зашла в класс нагруженная колбами и пробирками. Женщина глянула мельком на учениц и направилась прямиком в препараторскую.

- Думаешь, так просто? – со скептицизмом протянула Юля, впервые подав голос за всю беседу, но посмотрела вслед классному руководителю с надеждой. – Хотя, что я теряю. Спасибо, Наташа.

***

Спустя некоторое время после осенних каникул утомленная олимпиадами и бесконечными поездками с учениками по картинным галереям, Любовь Петровна обновляла пометки на инвентаре и мечтала о куда более долгом отдыхе, нежели жалкие пару деньков. Лето так быстро минуло, не успела толком насладиться – все дела, дела. Вытянуться бы на пляже – думала женщина, накрыть лицо старой соломенной шляпой и уснуть под мерный шелест волн. И чтоб косточки старые насквозь прогрелись солнышком. Глядишь, тогда и боли в суставах не так доставали бы. Когда в воображении педагога появился белый, разрезающий волны, теплоход и загорелый дочерна, просоленный морскими ветрами, статный капитан в белоснежном кителе, в двери робко поскреблись, бессовестным образом из грез вырывая.

- Кто там? – вздохнув, отозвалась учитель, и следом за скребком в дверь просунулась золотоволосая макушка Юльки Луневой. – Входи, входи, Юля. Что случилось?

Девочка прошла бочком и остановилась у стеллажа со старенькими барометрами.

- Я, по личному делу, - Юля опустила взгляд, и по всему видно было, что тяжко ей каждое слово давалось.

- Слушаю, - в подтверждение словам, учитель отставила в сторону пробирку, что до того вертела в руках, и присела на краешек стула.

Выдержав небольшую паузу, девочка стала говорить. Запинаясь и отводя глаза, она принялась рассказывать классному руководителю о той сути, ради которой пришла. И по мере разговора, видавшая всякое за годы работы, учительница, не знала, куда деть дрожащие от эмоций руки.

Девочка просила помощи – она хотела поселиться в приют, лишив, таким образом, отца и мать, родительских прав.

Любовь Петровна слушала Юлю и всячески пыталась скрыть волнение, даже жалость к этому несчастному ребенку. В семье у девочки откровенно не ладилось – родители практически не выходили из запоя, о чем женщина знала наверняка – Юля в прошлом году много дней прогуляла, и пришлось ехать к ней домой, чтоб поговорить с родителями. Провести, так сказать, воспитательную беседу. Путь был не близкий, а велосипед старый, и Любовь Петровна злилась, крутя тугие педали. Родители девочки встретили учителя мутными взглядами и поражающим безразличием к поступкам чада. Но тогда еще у классного руководителя были некоторые иллюзии касаемо дальнейшего – она думала, что все как-то наладится.

В скором времени пьянство в семье Юли переросло в откровенное буйство и девочка почти перестала приходить в школу. А когда все же являлась, то сверкала синяками и кровоподтеками как пестрит гирляндами новогодняя ель.

Долго так продолжаться не могло – всякой ситуации есть кульминация и развязка, это Любовь Петровна прекрасно понимала, но вмешаться или посодействовать руки не дошли.

Когда в класс Юли пришли две новые юницы – обе Наташки, с одной из которых девочка подружилась, то развязка не замедлила явиться. Судя по всему, Юля сама решила взять в руки собственную судьбу, наслушавшись рассказов о жизни подруги. И это обстоятельство Любовь Петровну восхитило – из-за смелости и воли такого юного еще существа, но такого решительного и не по годам развитого. А еще – самую малость расстраивало, поскольку учитель чувствовала долю вины из-за своего бездействия: быть может, девочка натерпелась страху, который можно было предотвратить, позвони она в социальную службу. Ведь это как нужно ребенка допечь, чтоб он самолично отказался от семьи!

Выслушав ученицу и уняв таки дрожащие руки, Любовь Петровна пообещала помочь и посодействовать. Она говорила Юле какие-то слова, которые они обе не сумели запомнить от бушующих в душах чувств, угостила принесенными из дому духовыми пирожками и пообещала себе поговорить с завучем и директором. Но, не успела. Ситуация разрешилась без участия уставшей от жизни и работы, классной руководительницы…