Когда цветет полынь - Марат Муллакаев (книги онлайн полностью бесплатно .txt) 📗
морс.
Вскоре немного захмелевшие бабушки и дед затянули песню:
Пойду в речку за водой,
Возьму старого с собой,
Ой, калина, ой, малина,
Возьму старого с собой.
Я сидел у костра, поддерживал огонь. Когда бросал дрова, в черное небо
поднимались десятки ярких искр, постепенно угасая, превращаясь в пепел.
Возьму старого с собой,
Пихну в речку головой,
Ой, калина, ой, малина,
Пихну в речку головой.
Дед Илья, опьяневший, осторожно пробовал обнять одновременно и свою
Зинаиду, и бабу Тосю, при этом подмигивая мне и Данису. Еще пытался
подпевать.
...Ой, калина, ой, малина,
За мной парень молодой.
Его старушке вскоре это надоело, и она пересадила деда одного, подальше от
женщин. Старик переключил внимание на Даниса и начал ему что-то рассказывать,
нет-нет да поглядывая в сторону бабушек. Женщины завершили песню уже без него.
За мной парень молодой,
Кричит: «Девица, постой!»
Зато мы с Зухрой дружно подхватили легко запоминающиеся строки:
Ой, калина, ой, малина,
Кричит: «Девица, постой!»
Стало непривычно тихо. Даже пьяненький дед сидел молча, опустив голову, крутя
в руке пустой стакан.
– Эх, девочки, – проговорила тетя Катя, нарушая тишину, – прошла жизнь в одних
мучениях, будто стороной. Война, унижение, нищета, снова война…
– Ничего, – встрепенулся старик, – скоро при коммунизме будете жить, счастливо и
богато… Тьфу…
– Молчи, старый, не болтай! Кажись, тебе лишку налили. Не то ты у меня прямиком
домой пойдешь, – прикрикнула бабушка Зинаида на него и продолжила:
– Ты, Катенька, хоть мир повидала. В Германии была, в Китае жила. Воевала и
видела другие земли. А мы тут кроме коровьих хвостов на ферме от зари до
48
Повесть
темна ничего не зрели. Только враждебные взгляды энкэвэдешников и злые взоры
нищих колхозников…
– А еще похороны детей и родителей, умерших в тридцатые годы от невыносимых
условий жизни, – добавила бабушка Тося со вздохом.
– Катя, ты никогда не рассказывала о своем муже, – включилась в разговор до сих
пор молча сидевшая рядом с Зухрой Степанида Николаевна. – Я помню похороны
твоего отца, потом матери. Хорошие были люди. Но не помню, был ли у тебя муж.
Жили-то в разных участках. В первые годы ссылки стольких людей похоронили, всех
и не упомнишь…
– Были у меня мужья. Первый погиб от ран и тифа в двадцать первом во время
«войны вил». Второй раз обвенчалась в двадцать шестом. Родители у него были
зажиточные, построили нам дом, подарили коня, корову. Мои дали овец, птиц.
Зажили богато и счастливо, работали не жалея сил. В двадцать восьмом году у нас
родился сын Петр, названный в честь свекра. А дальше как у всех у вас: отобрали
дом и все остальное. Муж пошел на пришедших конфисковать имущество с топором
и был застрелен секретарем партийной организации. Меня с моими родителями
сослали сюда, без права переписки.
– Твой сын? Я его не помню, – подала голос бабушка Тося, – он что, умер?
– Нет, не умер. У моего мужа имелась сестра, которая была замужем за
милиционером. В двадцать восьмом он заболел и умер. Она осталась одна и жила в
районном центре. Перед отправкой я упала в ноги убийце мужа и попросила, чтобы
он разрешил оставить больного сына у золовки. Не думаю, чтобы этот человек
испытывал угрызения совести, но ему очень льстило, что я унижаюсь перед ним. Он
согласился и невключил в список выселенных лиц моего сына. Петр остался у
золовки. Родителей мужа отправили в Томск, там, видимо, они и погибли.
Богобоязливыми и справедливыми были людьми. Пусть земля им будет пухом.
Потом, замерзая на пересыльных пунктах, в теплушках и видя гибель сотен детей,
я много раз благодарила убийцу мужа за сговорчивость.
– Ты нашла сына? – спросила бабушка Зинаида. – Мы не знали, что у тебя был
сын. Живем, словно в городе, даже не
