Песнь одного дня. Петля - Сигурдардоттир Якобина (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации txt, fb2) 📗
Она стоит на сцене залитая ярким светом и очаровательно раскланивается. К ее ногам сыплются цветы. Светло-зеленая туника облегает ее стройную фигуру, подчеркивая каждую линию, золотистые, с медным отливом волосы обрамляют белоснежное лицо, придавая коже особый теплый оттенок, из-под длинных темных ресниц ослепительно мерцают глаза, на губах играет прелестная, многозначительная, торжествующая улыбка.
А публика кричит: «Мерли! Танцуй же, Мерли! Танцуй! Мерли! Мерли!» Ее вызывают снова и снова. Вместе с ней выходит режиссер.
Публика неистовствует: «Мерли! Танцуй же, Мерли! Танцуй! Мерли! Мерли!»
На них сыплются цветы. В зале сидит пожилой важный господин и плачет. «Это она! Боже милостивый, это она!» На одно мгновение, когда он поднимает голову, их глаза встречаются, и она улыбается ослепительной холодной улыбкой, которая поражает его в самое сердце. Она еще раз кланяется публике — так, как умеет раскланиваться только она одна, берет режиссера за руку и покидает сцену. Занавес падает. Она слишком устала и больше не может танцевать в этот вечер. Режиссер спрашивает сурово:
— Мерли, ты знаешь того человека, который плакал?
Режиссер — американец, у него непроницаемое выражение лица и он мужествен, как офицер, но улыбка у него мальчишеская.
— Кто плакал? — спрашивает она, притворяясь, что не понимает…
Или нет, он русский балетмейстер, ужасно строгий и страстный, он вне себя от ревности. Она не оправдывается.
«Мерли! Мерли!»
Публика продолжает вызывать ее. Балетмейстер от ярости разбивает в уборной зеркало и еще что-то. В двери стучат. Она хочет крикнуть, но русский зажимает ей рот. Все-таки ей удается крикнуть, кто-то всей силой наваливается на дверь. Теряя сознание, она успевает увидеть, что это он. «Мерли! Мерли!» — вопит публика…
Впрочем, она еще не решила, возьмет ли она себе именно это имя. Может быть, потом она придумает что-нибудь поинтересней.
Ей нравится менять имена. Последнее имя, Мерли, она слышала зимой в кино или кто-то из девочек вычитал его в романе. Оно очень звучное, его легко выкрикивать. Но не исключено, что она возьмет себе другое имя. Во всяком случае, никто, ни одна живая душа, никогда не узнает ее настоящего имени.
Мама по своей отвратительной деревенской привычке назвала ее Сигурлиной. И зовет просто Линой. Не смогла придумать даже нормального ласкательного имени, например, Лили. Мальчикам и девочкам она всегда говорит, что ее зовут Лили, но они каким-то образом узнают, что ее зовут Лина, или считают, что ее должны звать именно так. Мама ужасно отсталая, она ничего не понимает. Но хуже всего, что она уверена, будто дочь всегда и во всем с ней согласна. Например, по субботам, когда к маме приходят гости, она считает, что Лине очень весело смотреть, как эти дуры разыгрывают из себя молоденьких девушек. Мама притворяется, будто она девочка, и начинает по-детски сюсюкать. А она румяная сорокалетняя баба с обветренными руками, обломанными ногтями и огрубевшими от иголки пальцами. Денег у мамы нет. И она не способна устроить свою дочь на работу. На хорошую, на подходящую работу. «Мы должны экономить, чтобы ты могла закончить гимназию».
Как будто ей очень хочется учиться в гимназии! Но мама так пристает к ней с этой гимназией, работает она одна за двоих, просто невозможно сказать ей: «Нет — и точка». И еще противно, что мама всегда хвастается перед своими приятельницами: «Линочка совсем не похожа на современную молодежь, моя дочь, ничего не скажешь!»
Лина натягивает платье, давно ставшее тесным в груди и в талии, причесывает перед зеркалом бесцветные волосы, критически разглядывает прыщи на лице, короткий нос с блестящим кончиком, пухлые губы, и ее серо-голубые глаза гаснут. Она кое-как закалывает волосы и отворачивается от зеркала. Девочку с такой внешностью не спасет даже то, что она первая ученица в классе. Мама может этим гордиться, а она — нет. Она бы тысячу раз предпочла быть такой, как Адди. Адди красавица, она может сказать что угодно, и всем это покажется чрезвычайно забавным. Любую глупость Адди произносит так мило, что все приходят в восторг. У нее за спиной девчонки шушукаются и говорят, что она дура, но ведь это от зависти. Конечно, Адди дура. Но какое это имеет значение, если она даже собственную глупость может сделать неотразимо очаровательной? Причесаны у нее волосы или нет, Адди всегда прекрасна. Красивой девушке не обязательно быть первой ученицей, она даже не думает об этом. Красивая девушка может делать все, что ей хочется, и добиться всего, чего пожелает. Лина проходит в крохотную кухоньку и чистит там зубы. Зубы у нее красивые крепкие, ровные, белые. Поэтому она всегда следит за ними. Зубы — это ее богатство, ей часто говорят, что у нее красивые зубы. Старикам легко говорить, будто красоте грош цена. А молодому хочется быть красивым, чтобы все завидовали. И умным. Человек непременно должен быть также и умным. Красивым девушкам ничего не стоит считаться умными, к их словам всегда прислушиваются. Лина пьет молоко и ест хлеб с маслом, и то и другое мама принесла, прежде чем ушла на работу.
Если летом ее возьмут на работу в книжный магазин, она купит себе американское платье. Что ей эти платья, которые шьет мама! Конечно, они выглядят гораздо лучше, чем платья ее подружек, и даже лучше, чем платья, приобретенные на распродаже. Любой девочке сразу ясно, если платье куплено на распродаже. А мама так наловчилась шить, что далеко не каждый поймет, что на ней платье маминой работы. Но самой-то ей это известно, и потому ей всегда кажется, что все об этом догадываются. А ведь есть девочки, которые даже в будни носят американские платья. Эти платья сразу видно. У них особый покрой. Между прочим, не так уж трудно познакомиться с кем-нибудь с американской базы. Особенно если есть подруга, которая могла бы помочь. Девушки, у которых сестры или подруги вышли замуж за американцев, идут к ним в гости, а дальше все получается само собой. Полиция в такие дела не вмешивается. А если б и вмешивалась, разве это преступление? Но у нее нет ни одной подруги на американской базе, а мама так глупа, что ее бесят любые отношения с «оккупантами», она во всем готова видеть политику. Как будто американцы не могут находиться на базе просто так, какое дело до этого девочкам? У американцев по крайней мере жевательная резинка хорошая.
Мама могла бы выйти замуж за офицера, если б не была такой глупой.
А чем лучше эти дураки, что вертятся вокруг мамы? Старые, противные и тоже без денег. Нет, после папиной смерти маме следовало подцепить какого-нибудь американца. Лина не помнит отца, но знает его по увеличенной фотографии, что висит у них в комнате. Конечно, он был красивый и добрый, так что маму можно понять. Но все-таки американцы лучше исландцев, что бы там мама ни говорила. И раз папа все равно умер… Они жили бы в Америке, может быть, в Голливуде, мама шила бы платья разным кинозвездам. А она сама? В один прекрасный день они прочли бы объявление, что на небольшую роль требуется девочка ее возраста… Нет, конечно, мама уже не шила бы, если б она вышла замуж за американца. Только очень трудно представить себе маму замужем и что их уже не двое, а трое. Ладно, одним словом, она едет по объявлению и застает там толпу девочек своего возраста. Наконец появляется он — ну, тот, кто должен выбрать самую подходящую девочку, — и с ним его друг. У нее бешено колотится сердце. Он проходит мимо нее и заговаривает с другой девочкой, с самой хорошенькой, они всегда так делают. Но в Америке все возможно. И друг говорит: «Посмотри-ка вон на ту девочку». Он смотрит на нее изучающим взглядом, потом переводит взгляд на друга. «Более тонкого лица нам не найти, — говорит друг. — Она прямо создана для этой роли…»
* * *
Они открывают глаза одновременно. Это повторяется каждое утро — они всегда просыпаются одновременно. Он придвигается к ее лицу и осторожно дует ей на веки, чтобы они снова закрылись. Она притворяется спящей, а он лежит и смотрит на нее в полумраке. Пьет глазами ее черты, золотистый цвет кожи, мягкую линию темных ресниц, розовый изгиб рта, ухо, выглядывающее из-под каштановой пряди. Они лежат, крепко прижавшись друг к другу, тела их — единое целое с общим дыханием и общим сердцебиением. Он приподнимает голову и целует ее веки, губы его прикасаются к ним так осторожно, что веки лишь чуть-чуть вздрагивают. Наконец она открывает глаза, улыбается и тянется к нему губами.
