Новый мир построим! - Смирнов Василий Александрович (читать книги онлайн регистрации .txt) 📗
— 1) Поручаем революционному комитету в городе поскорей созвать уездный съезд Советов и избрать на нем органы власти, такие же, как в Петрограде. 2) От имени волостного съезда единодушно выдвигаем на пост председателя уездного Совета Народных Комиссаров кандидатуру нашего земляка т. Горева А. С. Ему же просим доверить составление уездного Советского правительства. 3) Низкий поклон и крестьянское спасибо партии большевиков — защитнице мужицких интересов. Да здравствует навечно Советская власть и ее Председатель тов. Ленин — Ульянов Владимир Ильич!»
По настойчивому требованию все того же делегата с ясными глазами Татьяна Петровна приписала еще в протокол: «Принято единогласно, с большими рукоплесканиями».
Председатель волостного Совета Народных Комиссаров присел за стол и помолчал. И все в президиуме и в классе посидели недвижимо-молча. Так поступают всегда перед дальней дорогой, чтобы она была счастливая. Шурка с Яшкой опустились на пол. И все старшеклассники их послушались, шлепнулись рядом, кто как сумел. Стало в школе так тихо, что слышно было, как скрипело перо Татьяны Петровны, она что-то дописывала в свой длиннющий протокол, наверное, выводила красивым своим почерком положенные подписи: председатель, секретарь.
Потом дядя Родя поднялся во весь свой могучий рост, позвенел для чего-то в школьный колокольчик и объявил съезд закрытым.
— Полагалось бы, мы скажем, по новому революционному порядку спеть пролетарский гимн «Интернационал», — добавил он. — Да ведь, наверное, слов-то еще не знаете?
Ему сконфуженно-стеснительно откликнулись с парт:
— Слыхали… Да где запомнить?.. Не знаем слов!
Дядя Родя подумал, сдвинул брови, и постоянная, сокрушающая препятствия, скрытая сила проступила на его побледневшем лице.
— Ну так я вам прочитаю «Интернационал», — решительно сказал он. — Прошу встать и снять головные уборы.
Жаркий мороз радостно-сладко пронзил Шурку с головы до пяток. Все с шумом поднялись, стуча крышками парт. Шапки и картузы давно у многих были сняты, только ребятня по привычке парилась в ушанках. Содрав их, вскочили с пола. Растрепа сдернула вязаный материи платок и рассыпала, добавила меди и золота на лисий воротник. Другие девчонки повторили фокус с платками и шалюшками, только золота и меди на их воротниках не оказалось.
Было душно и дымно, делегаты потихоньку так накурили, что не продохнешь. Все были кирпичные, потные и заметно довольные.
Сильным, крепким своим голосом дядя Родя стал читать «Интернационал», и торжественно-молитвенная строгость легла на мамкины румяные щеки, на тугие багровосиние Минодоры, Солиной тетки Надежды, на бородатые лица мужиков. Эта торжественная строгость так там и осталась по твердо сжатым и удивленно раскрытым губам, напряженным от внимания и слуха, прищурам доверчивых глаз, сурово нахмуренным, и блаженно заломленным бровям.
Никто не скрывал, что слышит «Интернационал» от слова до слова впервые, иные знали с пятого на десятое по пению, понаслышке от солдат и ребятишек-школьников.
А тут громко, внятно читают им, и каждое слово стучится молотом в грудь, в разбереженную душу и откликается в ней правдой, смелостью, гневом и добром. И то, что все набожно встали и мнут шапки и картузы, а не крестятся, — не в церкви они, в школе! — было ново и удивительно; и то, что громко-отчетливо и выразительно произносил Родион Семенович Петушков, по прозвищу Большак, и был он с этого часа председателем Совета Народных Комиссаров, такого же, как в Питере, только волостного, тоже было удивительно и ново и чем-то еще более удивительно знакомое, свое; и от всего этого у народа, как у Шурки, как у всех ребят, перехватывало дыхание. Они, ребятки, не прочь были петь «Интернационал», многие его знали, кто чуточку, кто от начала и до конца, недавно разучивали с Татьяной Петровной на уроке пения. Володька-питерщичок уж и рот раскрыл. Но дядя Родя говорил, не пел, и школьники послушно, терпеливо молчали. Они повторяли про себя каждое словечко вместе с председателем волсовнаркома, не отставали от него и не забегали, и не смели шелохнуться, так им всем, замерев, было хорошо, как и отцам и матерям, одинаково радостно-торжественно.
Все было справедливое, желанное, что читал отец Яшки Петуха:
Ну дяденька Прохор их, молодцов-удальцов, этому давно научил: раздувать горн в кузне-слесарне и ковать диковинки. Но тут был другой горн, и они догадывались, какой, и гордились.
— Лишь мы, работники всемирной Великой армии труда,
Владеть землей имеем право,
Но паразиты — никогда! — гремело в школе.
— Подходячая песенка, — невольно, весьма одобрительно откликнулся кто-то из мужиков.
На него зашикали.
— А что? — оправдывался тот, оглядываясь на соседей за поддержкой. — Правильно говорю — наша песенка. Про нас!
«Да, про всех голодных и рабов… И про меня», — подумал Шурка. Его мальчишеское сердце громко, ответно билось, душа трепетно пела:
ОБЪЯСНЕНИЕ МЕСТНЫХ СЛОВ И ВЫРАЖЕНИЙ, ВСТРЕЧАЮЩИХСЯ В КНИГЕ
Баять — говорить.
«Березовый кондуктор». Ехать с «березовым кондуктором» — идти пешком.
Вдругорядь — в другой раз, потом.
Вёдро — теплая ясная летняя погода.
Возыкать — поднимать кверху, качать.
Голбец — припечье со студеньками для лазания на печь и полати.
Голик — веник без листьев.
Голицы — кожаные рукавицы.
Дресва — измельченный камень.
Завозня — большая лодка.
Замать — трогать.
Зобать — вдыхать, затягиваться табаком.
Казёнка — казенная (государственная) винная лавка.
Козуля — короткая скамеечка для катания с гор.
Комелья — рубленые сучья без веток.
Кужлявый — кудрявый.
Куть, кутя — задняя часть избы.
Матица — балка, брус поперек избы, на котором настилается потолок.
Надысь, намедни — на днях, недавно.
Обогнушка — верхняя одежда.
Окстись — перекрестись.
Омяльс — костсрика, остатки обмятого на мялке льна.
Останный — оставшийся, последний.
Очеп — гибкая жердь, на которой подвязана зыбка.
Поветь — место под навесом в крестьянской избе.
Полица — полка в избе вдоль стен.
Пота — пока, покамест.
Ражая — здесь: красивая.
Солоть — низина, вязкое, болотистое место.
Суднавка — кухонный стол с внутренними полками.
Уповод — время работы в один прием.
Ухайдакал синенькую — здесь: истратил пять рублей. Ухайдакать — сгубить, истратить, докопать.
Чу, чутко — междометие, означающее обратить внимание на что-нибудь.
Чугунка — железная дорога.
Чухны, чухонцы — так называли финнов, живущих в пригороде Петербурга.
