Из дневников - Музиль Роберт (электронная книга .TXT) 📗
К теме "Beк стилизаций"
(Улица)
Знаете ли вы, как выглядит улица? Да?! А кто вам сказал, что улица это лишь то, за что вы ее принимаете? Вы не можете себе представить, что она могла бы быть и чем-нибудь другим? Это следствие логики, согласно которой дважды два - четыре, табличной логики. - Да, но дважды два все-таки четыре! - Конечно; скажем так, и дело с концом.
Но существуют все-таки вещи, которые обязаны своим существованием не только нашему негласному уговору, и тут уж нам нельзя столь безусловно полагаться на нашу логику. Но к чему сетовать? То, что я собираюсь вам сказать, вовсе не нуждается в таких предварениях и основано лишь на контрасте ощущений. Выйдите на улицу - и вы сразу же окажетесь в гуще людей с табличной логикой. Обратитесь к любому из низ: "Простите - что такое улица?" - и в ответ вы услышите: "Улица есть улица, все, и пожалуйста, оставьте меня в покое". Вы качаете головой: "Улица есть улица?" Вы размышляете и озираетесь кругом. Через некоторое время вас осеняет: "Ага, улица - это нечто прямое, полное света; служит для того, чтобы продвигаться по нему дальше". И вы вдруг испытываете чувство колоссального превосходства, как ясновидящий среди слепцов. Вы говорите себе: "Я знаю совершенно точно, что улица не есть нечто прямое и полное света; напротив, она с такой же вероятностью может быть, к примеру, разветвленной, полной тайн и загадок, с западнями и подземными ходами, потаенными темницами и погребенными храмами". Вы удивлены, что вам пришло в голову именно это, и все-таки ваш разум говорит вам, что эти выражения его вполне устраивают. Свою прирожденную табличную логику вы успокаиваете доводом, что и она, если хочет быть искренней, тоже вынуждена всегда добавлять эти слова: "к примеру". Потом вы начинаете размышлять о том, почему другие-то люди всего этого не замечают.
Может быть, потом вы сообразите, что в конце концов и вам пришлось ждать сегодняшнего дня, чтобы осознать все это. И вы начнете прикидывать, какая тут связь. Однако о чем бы вы ни подумали, причину вы не найдете, пока вас не осенит, что надо глубоко и внимательно заглянуть в самого себя. Вы задаете себе вопрос по законам формальной логики, и ваш разум начинает функционировать с привычной уверенностью. Он, стало быть, нормален; поэтому ваша подозрительность по привычке обращается на ту таинственную переменчивую часть вашего внутреннего "я", которую вы называете иногда душой, иногда нервами или каким-либо другим именем. И тут вы пугаетесь. Так бывает всегда, когда в вас начинает шевелиться эта непредсказуемая стихия: вы страшитесь ее, как неукрощенного зверя. И в то же время вы снова - и еще более остро испытываете вышеупомянутое чувство превосходства.
Вам кажется, что наконец-то вы поняли, почему улица предстает вам другой, нежели людям, которых вы встретили. Если вы прежде были ясновидящим, то теперь вы провидец. Вы смотрите сквозь вещи, прозреваете их - и вы их расчленяете взглядом, рассматриваете. Если глаз другого человека соединяет явления, фокусирует их в определенном привычном понятии, подчиняясь присущей людям жажде иметь дело с измеримыми величинами, то ваш глаз в силу благоприобретенного опыта все рассеивает, растворяет, превращая в невесомое (мысли будто поскальзываются) и неуловимое. Глядя на вещи, вы как бы смотрите поверх формы, в облачении которой они предстают, и чутьем ощущаете за нею таинственные процессы некоего скрытого существования. Вы не присочиняете к вещам ничего сказочного (персонификации), улица остается улицей, дом - домом и человек - человеком; но вам кажется, что благодаря этой способности вы сможете понять и полюбить то, что пугает других, как призрак, и вы радуетесь дому и радуетесь улице, потому что вы можете им сказать: "Ты таишь от других, от слепцов, то, что дано познать мне, и это познание возвышает меня над ними. Благодарю тебя, тихий дом! Тебя с твоими шумящими в саду деревьями, чья немолчная монотонная песнь, может быть, и вселяла устрашающую мысль в сердце иного человека; тебя, тихий дом, чья ночная пустынность, может быть, и рождала иной раз мысль, которую из страха перед ее матерью пришлось задушить уже в чреве ее, так что умерли обе; тебя, тихий дом, в котором, может быть, в ночи новолуний бродят странные порождения моих снов".
Вы смотрите на людей насмешливо и в то же время мечтательно, будто хотите сказать: "В общем-то, вы довольно безвредные препараты, но в глубине вашего существа нервы из пироксилина. Горе нам, если оболочка прорвется. Но это возможно лишь в состоянии безумия". Посреди толпы вы становитесь апостолом, провозвестником. Вами овладевает внутренний экстаз, но без пены у рта, без конвульсий духа, как бывает у экстатиков. Вы - провидец! То, что находится у самых пределов духа, на том отрезке нашего существования, который душа преодолевает лишь в отчаянно стремительном лете, уже влекомая безумием, в следующую же минуту снова гасящим все, - вот что вы видите ясным взором; при этом вы все еще знаете, что дважды два - четыре, и безнаказанно наслаждаетесь чувством колоссального превосходства над всеми другими людьми и над тем человеком, каким вы были до сих пор.
И тогда вам станет ведома вера неверующих, печаль тех, кто давно отрешился от всякой печали, искусство тех, кто сегодня лишь улыбается при слове "искусство", - все то, в чем нуждаются самые утонченные из нас, самые изверившиеся и недовольные!..
Потом вы снова выйдете на улицу с поникшими плечами, с недовольным лицом. Вы знаете. Нельзя сказать: "Улица - это нечто такое, что..." Новы забыли, что она, собственно, такое. Вы припоминаете, что тогда вы сказали: "Нечто разветвленное, полное тайн и загадок, с западнями и подземными ходами, потаенными темницами и погребенными храмами..." Но вы уже не знаете, что со всем этим делать.
И беспредельное чувство безысходности охватывает вас!
[1904.] Мертвые и живые мысли!
Мысль не есть нечто, наблюдающее процесс внутреннего развития со стороны, - она есть само это внутреннее развитие.
Но мы размышляем о чем-то, а это "что-то" в форме мысли поднимается в нас. Мысль состоит не в том, что мы ясно видим нечто, развившееся в нас, а в том, что некое внутреннее развитие достигает этой светлой зоны. Вот в этом заключается жизнь мысли; сама мысль случайна, всего лишь символ, то есть она может быть мертвой, но когда она оказывается конечным звеном внутреннего развития, ее сопровождает чувство завершенности и надежности.
