Дуэт с Амелией - Вогацкий Бенито (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
Да. о псе-то мы совсем забыли. А ведь его тогда не пристрелили, его только заперли в загоне, и с той минуты никто о нем и не вспомнил. До вчерашнего дня. Вчера Амелия услышала тихий вой, доносившийся из парка. Почти неделю пса не кормили.
Намеренно или нет, почем знать. Во всяком случае, Амелия спустилась к нему с тарелкой супа и куском мяса и вывалила все это в его миску.
- Он с такой жадностью набросился на еду, знаешь, как у Джека Лондона упряжные лайки на Аляске...
- Да, да. представляю.
Амелии всегда нужен был пример из ее книжек...
А мне-нет, и в этом заключалось мое преимущество. А недостаток-в том, что я больше понимал в хороших собаках, чем в хороших девушках.
Потом Амелия погладила налакавшегося досыта пса и даже прижалась головой к его морде. При этом взгляд ее случайно упал на одно из окон верхнего этажа-там стоял Донат и наблюдал всю эту сцену. Значит, он обо всем знал: и о том, что собака выла от голода, и о том, что Амелия принесла ей поесть.
А сегодня, ближе к вечеру, Донат появился в загоне и так пнул пса сапогом в живот, что тот завопил. Завопил, как...
- Как человек, понимаешь, совсем как человек!
Амелия потащила к окну мать. Но Карла фон Камеке отнеслась ко всему этому удивительно безразлично. Мол, Донат понимает в собаках наверняка больше их обеих: "Может, он хочет ее наказать или проучить".
И лишь когда вой перешел в предсмертный хрип, она велела Амелии спуститься в парк, чтобы Донат ее увидел.
Амелия накинула на плечи шаль, потом надела еще и пальто и шапку-только чтобы успокоиться. Она вышла в парк и направилась к Донату: он все еще стоял в загоне и, заметив ее, сокрушенно покачал головой-до чего, мол. никчемное животное.
Она остановилась в нерешительности, а потом, зажав уши руками, сломя голову бросилась прочь и вот она здесь.
Я поцеловал Амелию. Она вернула мне поцелуй, да такой трогательный и нежный!
Не иначе как вычитала eго из французских романов: ведь только у французов, как однажды заметила мать, "в этих делах ни стыда, ни совести нет".
Мне лично французы явно пришлись по душе. Я уже совсем было вошел во вкус и чуть было сам не офранцузился, как вдруг резкая боль сдавила мне горло; Амелия рывком высвободилась из моих объятий и, отскочив в сторону, крикнула:
- Он не собаку бил. Он тебя бил!
Лицо мое запылало от бешенства, словно но нему полоснули плеткой. У меня бы просто язык не повернулся произнести это, тем более в такую минуту, когда я вообще ни о чем постороннем и думать-то не мог. Воображение разыгралось и рисовало мне злачные места ночного Парижа, а она все испортила этим Донатом.
Я обтер губы и заявил, стараясь держаться как можно развязнее:
- Почему же ты не кинулась туда и не выгнала ею в три шеи?
- Кого? -переспросила она.
- Кого-кого, Доната!
Полумаешь, что за птица. Нечего с ним миндальничать. Если он бил меня. а не собаку. как она сказала, почему же она не кинулась туда и не срезала его: "Вы уволены.
убирайтесь!"
Или еще как-нибудь. Ей лучше знать, как такие вещи делаются.
- Не могла.
- Это почему же?
- Ничего-то ты не знаешь!
В Хоенгёрзе эта отговорка была самой ходовой. Мол, не знаешь, не суйся.
И впрямь, что я знал?
Разве я знал, что и Амелия, и ее мать боятся Доната как огня? Что он однажды ночью пробрался в одних носках в комнату матери и рылся у нее в комоде-искал русские письма? И что Амелия застала его за этим занятием? Ничегошеньки я обо всем этом не знал!
- Мама ни о чем не догадалась. Да она и не хочет догадываться. Поэтому я взяла письма, обвязала их бечевкой и бросила в пруд. Ведь это я сделала, к твоему сведению.
Так это она сделала.
Ну и перепугалась же она потом, когда письма всплыли! Тогда-то мы с ней и познакомились.
- В те дни он уже был уверен, что завладеет имением.
- Кто "он"?!
- Господи, да Донат же!
Дело в том, что Донат знал толк в хозяйстве и заправлял всем в имении; в его дела давно никто не вмешивался, в том числе и Карла фон Камеке.
- Мне кажется, что маму он совсем зажал в кулак.
Вон оно что. А тут еще такой случай!
- Мы обе чудом не попали в гестапо.
Она засмеялась. На их счастье, в дело вмешался отец. Но самое забавное:
- Письма-то были вовсе не коммунистические. А просто любовные. Ничего такого в них не было.
Я кивнул и вспомнил намеки своей матери по поводу этих писем.
- А что, коммунисты и большевики...
Это, наверное, одно и то же? - хотелось мне выяснить напоследок.
- Да, - ответила она, но думав. - Пожалуй, да.
- Почему же он идет в загон и избивает пса?
Вопрос не из легких. Она прислонилась затылком к старой каменной ограде и вздохнула. Потом этот быстрый смущенный взгляд искоса. Ей явно хотелось, чтобы я сам догадался. Но я не догадался.
Не нравилось мне все это. И я заклокотал:
- Кто вообще главный в имении? Ты или он?
Но она лишь тоскливо подняла глаза к небу. Если гак пойдет и дальше, подумал я, Донат в конце концов меня самого запрет в за1 оне, а Амелия будет ночью тайком приносить мне тарелку супа.
- Размазня.
Иначе и не назовешь.
Она вздрогнула и выпрямилась во весь рост.
- Ты и впрямь этого хочешь?
- Чего?
- Чтобы я была госпожой?
А почему бы и нет? Она сама себе госпожа и принадлежит только мне, и мы ни от кого не зависим.
Она прочла мои мысли по глазам.
- Ты еще совсем птенец! И, с улыбкой отступив на шаг, стала в позу п промолвила: - Проявите же широту. Дона г. дайте матери этого молодо! о человека мешок картошки. Донат, удались ли нынешний год пропашные? О, все уже подсчитано! Донат, велите заложить коляску, я хочу прокатиться. С Юргеном Зибушем. В лиственничный лес. Нет, не иод вечер, а в полдень!
Вот беда-то, мне было совсем не смешно.
Не доходил до меня этот юмор.
- Что я. недостоин тебя, что ли? - спросил я.
- А дальше что? спросила она.
Но понял я ее вопрос, к сожалению, лишь намного позже. Слишком поздно я его понял
А в тот раз я не понял ни слова и смотрел на нее как на глупую, к тому же еще и вздорную девчонку, которой хочется настоящей любви, но только тайком.
- Баранья моя башка! - воскликнул я и хлопнул себя ладонью по лбу.
