Прижизненное наследие - Музиль Роберт (книги хорошего качества .txt) 📗

Оппозиция потерпела поражение; заседание закончилось. Квантус встрепенулся и, ощущая муки рыцарски отягощенной совести, стал взглядом ловить взгляды своих терпеливых противниц. Но те как раз принимались накладывать свежую пудру и доставали свои маленькие серебряные зеркальца. С той же непоколебимой деловитостью, с какой они до того произносили убийственные слова. Квантус удивлялся. И когда он покидал помещение, мысли его были заняты последним, еще совсем робким рассуждением: "И откуда только берутся в этих прелестных мужских головках столь пустяковые мысли?!"

ДЕТСКАЯ СКАЗОЧКА

Перевод И. Алексеевой

Три охотника - г-н Пиф, г-н Паф и г-н Ой-ей-ей отправились вместе на охоту. Была осень, и на полях уже ничего не росло; вокруг была видна лишь земля, так развороченная плугом, что голенища охотничьих сапог сплошь покрылись грязью, земли было много, и насколько хватал глаз - простирались спокойные бурые волны; иногда на гребне одной из них виднелся каменный крест, или распятие, или пустынная дорога; все выглядело очень одиноко.

И вдруг, спустившись в очередной раз во впадину между гребнями, обнаружили охотники зайца, и поскольку то была первая дичь, которую они сегодня встретили, все трое поспешно вскинули ружья и нажали на спуск. Г-н Пиф целился туда, куда смотрел его правый сапог, г-н Ой-ей-ей - туда, куда смотрел его левый, а г-н Паф - ровно посередине между своими двумя сапогами, ибо заяц сидел напротив них, примерно на одинаковом расстоянии от каждого. И раздался ужасающий грохот трех выстрелов, три заряда дроби, как три грозовые тучи с градом, брызнули навстречу друг другу: тяжело раненная земля задымилась, но когда природа оправилась от испуга, заяц остался лежать во прахе и не шевелился.

Но теперь неизвестно было, кому он принадлежит, ведь стреляли-то все трое. Г-н Пиф еще издалека закричал, что если у зайца рана справа, то заяц его, потому что он стрелял слева; то же самое утверждал г-н Ой-ей-ей, только про другую сторону; а г-н Паф добавил, что заяц мог в последний момент и повернуться, что имеет смысл обсуждать лишь в том случае, если выстрел пришелся в грудь или в спину; но тогда, так или иначе, заяц принадлежит ему. Однако, когда они наконец подошли, оказалось, что совершенно невозможно установить, куда попала дробь, и тогда, разумеется, они с новым жаром заспорили о том, кому достанется заяц.

И тут заяц деликатно поднялся да и говорит:

- Господа, раз вы не можете прийти к единому мнению, я, пожалуй, побегу на волю да еще поживу. Насколько я понимаю, я просто свалился без памяти от испуга.

Тут господа Пиф и Паф, как говорится, оторопели, ну а что до г-на Ой-ей-ей, то ему это состояние всегда было в высшей степени свойственно. Но заяц уверенно продолжал говорить. Глаза его расширились и сделались ненормальными - возможно, оттого, что он взглянул в лицо смерти, и он начал предсказывать охотникам их будущее.

- Я могу предсказать, каков будет ваш конец, друзья мои, - сказал он, если вы подарите мне жизнь! Вас, г-н Пиф, уже через семь лет и три месяца поразит коса смерти в образе бычьих рогов; г-н Паф доживет до весьма преклонных лет, но там в конце я вижу что-то очень и очень неприятное что-то - ах, об этом так просто не расскажешь... - Он запнулся и сочувственно посмотрел на Пафа. После недолгого молчания он поспешно сказал: - А вот г-н Ой-ей-ей подавится персиковой косточкой, здесь все просто.

Побледнели охотники, а ветер с воем проносился над пустынными полями.

Но пока широкие голенища их сапог еще бились на ветру, руки их уже вновь заряжали ружья. И сказали охотники:

- Да как ты можешь знать то, что еще не произошло, ты - лжец!

- Быка, которому через семь лет суждено поднять меня на рога, еще и на свете-то нет, - сказал г-н Пиф, - как же он меня забодает, если он, может быть, вообще не родится?

А г-н Ой-ей-ей утешил себя словами:

- А я вообще больше не буду есть персики, - так что уже можно считать тебя обманщиком.

И только г-н Паф не сказал ничего, кроме: "Ну-ну!" А заяц им ответил:

- Господа могут относиться к моим словам как им угодно, это ничего не изменит.

Собрались уж было охотники растоптать зайца своими сапожищами, закричали они:

- Ты нас не заставишь верить всяким байкам!

Но в это самое время проходила мимо безобразная старуха с вязанкой хвороста на спине, и охотники поспешили трижды плюнуть через левое плечо, чтобы старуха их не сглазила.

Разозлилась старуха, заметив это, и крикнула уходя:

- Када-та ничаво была!

Никто не знал, что это за слова такие, но звучали они прямо-таки как язык преисподней. Эту-то минуту заяц и улучил, чтобы удрать.

Прогремели ему вслед охотничьи ружья, но зайца уже и след простыл, пропала и старуха, только показалось охотникам, что во время залпа послышался дикий издевательский хохот.

Вытер г-н Пиф пот со лба, мурашки побежали у него по спине.

Г-н Паф сказал:

- Давайте-ка лучше пойдем домой.

А г-н Ой-ей-ей уже взбирался вверх по склону.

И только добравшись до каменного креста на гребне, почувствовали они себя в безопасности под его сенью и остановились:

- Мы сами себя околпачили, - сказал г-н Ой-ей-ей, - заяц был совершенно обыкновенный.

- Но он разговаривал, - возразил г-н Паф.

- А может, то был просто-напросто ветер или на морозе у нас кровь прилила к ушам, - убеждали его г-н Пиф и г-н Ой-ей-ей.

Прошептал тут боженька с креста:

- Неубий!..

У троих охотников опять душа ушла в пятки, и они удалились от каменного креста по крайней мере шагов на двадцать; ведь это уж совсем ни на что не похоже, если даже в таком месте не можешь чувствовать себя в безопасности! И не успев собраться с духом, чтобы что-то ответить, они вдруг обнаружили, что ноги их широким шагом поспешают к дому. И лишь когда над придорожными кустами показался дым их очагов, когда залаяли деревенские собаки и детские голоса прорезали воздух, словно ласточкины крылья, тут они сделали своим ногам внушение, остановили их, и на душе у них сделалось легко и хорошо.

- В конце концов каждому суждено умереть, - сказал г-н Паф, которому, согласно предсказанию, предстоял самый долгий путь до этого момента; черт побери, ведь он-то отлично знал, почему так говорит, но его неожиданно стало мучить сомнение, знают ли об этом его спутники, а спросить их он не решался.