Дуэт с Амелией - Вогацкий Бенито (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
20
Но никто за нами не пошел. Соседка еще ниже пригнулась к земле "к работе ближе", и хотя тяпать перестала, но и голову поднять боялась.
- Эй, соседка, шабаш, время вышло! - крикнул я ей.
- Ничего-то ты не знаешь! - отмахнулась она.
Так и не разогнулась и с места не сдвинулась.
Хельга Йоль счищала грязь с деревянных башмаков. Ирена Цёрбиг тупо таращилась на всех, опершись на тяпку, Ида Даннеберг, болезнь которой, как показало время, была мнимой, ухмылялась, Гсрда Зуль не сводила преданных глаз с всесильного Доната.
Нс работали, но и не уходили. Они выжидали, чем кончится схватка за власть.
Амелия медленно обернулась, и меня резанул ее взгляд-как порыв ледяного ветра: ну что?!
Я даже сморщился как от боли-до того стыдно мне стало за всех.
Амелию душили слезы-для нее это была катастрофа. Куклы вдруг перестали двигаться. По долгу матери Карла не сводила с дочери любящих глаз, хотя это стоило ей больших усилий. Но я перехватил быстрый сочувственный взгляд, искоса брошенный ею на Доната.
- По домам! - гаркнул я. - Вы что, не поняли, что она сказала?
Тут Ида Даннеберг обнажила уже всю челюсть-ее трясло от смеха. За ней зашлись хохотом все остальные. Они ржали так, что воздух над полем дрожал. Таким нелепым я им показался.
21
Тут уж и Федор Леонтьев всполошился и спросил, что случилось.
Старшая фон Камске объяснила.
Не знаю, правда, насколько точно. Ведь она, если считала нужным, умела сглаживать острые углы. Во всяком случае, подыскивала слова с таким трудом, словно вспоминала стихи Пушкина. Федор Леонтьев смущенно улыбнулся и махнул рукой - кончать работу! Все обрадованно задвигались.
Все, но не Донат. Он демонстративно не тронулся с места.
- Ты коммунист? - спросил он Леонтьева нарочито громко и четко.
Должен сознаться: мне как-то даже в голову не приходило, что Леонтьев может быть коммунистом. Но этим вопросом Донат задел нового директора за живое, это все заметили.
Леонтьев резко обернулся, глаза его возбужденно блеснули, он ударил себя в грудь.
гордо поднял голову и объявил:
- Коммунист!
Он даже выхватил партбилет из кармана гимнастерки и предъявил для всеобщего обозрения. И точно, там было написано:
Федор Леонтьев - коммунист! Теперь ему уже было не до шуток. Ему напомнили о его партийном долю! Это меняло дело.
Леонтьев вместе с Донатом тут же отошел в сторонку, чтобы получить более детальные пояснения, предназначенные только для него, как коммуниста.
- Продолжайте работу! - небрежно бросил нам Донат на ходу.
Потом вместе с Леонтьевым влез на трактор, рванул с места и умчался.
Наша соседка первая заработала тяпкой - там что-то выдернет, тут порыхлит: гак ей спокойнее. Карла молча последовала ее примеру.
Амелия посмотрела на меня так, что я понял: она в отчаянии.
22
- Может себе позволить, отрезала мать, когда я рассказал ей об Амелии, то есть о том, что она не хочет больше плясать под чью-то дудку.
Я не стал разговаривать с матерью и не пошел за травой для кроликов. Не понравился мне се враждебный тон. В кои-то веки человек решился проявить свою волю, и на тебе: "Ну и что? Она ничем не рискует!"
А ведь она рисковала разрывом с матерью, я своими ушами слышал- Она хотела быть с нами. С простыми поденщиками.
Но ничего не вышло. Все только расхохотались ей в лицо. Не нужна им эта барышня. От нее одно беспокойство. А они хотят спокойно клевать носом на лавочке и ни во что не вмешиваться.
Я почти не притронулся к еде, хотя ходил голодный, ночью не мог уснуть, а на следующий день засыпал на ходу и так осунулся, что соседский мальчишка, завидев меня, крикнул:
- Дохляк, дохляк, дыхни в кулак.
Мать ко мне не приставала. Она была родом из Померании, а там чужому горю не мешают. Мол, без горя не проживешь. От горя взрослеют, и справляться с ним каждый должен сам. Иначе все попусту. Даже если кто и помрет, значит, так ему на роду написано. После уж можно и поплакать о нем, и понричитать сколько душе угодно.
И я оказался из этой же породы слезливых тугодумов. Но в конце концов и до меня дошло!
Как они надо мной смеялись, когда я взял сторону Амелии! Каким нелепым я им показался!
Я был из тех, кому полагалось молчать в тряпочку.
Они чуть не убили меня своим смехом.
А Амелия...
В ту пору я готов был ей поверить. не мог никого видеть, все мне опротивели. Тупо глядел на серую нашу деревню, и в голове гудело, как в пустом железном ящике.
Но ноги-словно овцы под вечер сами идут в сторону замка. Мне необходимо было увидеть Амелию, прикоснуться к ней.
Узнать, осталось ли в ней хоть что-нибудь ко мне. Казалось, без этого мне уже и кусок не полезет в горло и дышать не захочется.
"Может, она большая охотница до любовных дел", - сказала когда-то Пышечка.
Хотя бы и гак. Ну и что?
Пусть это не самое главное в жизни, но кто сказал, что я заслуживаю большего?
Электричество было отключено, все окна замка темные, только наверху у Доната мерцала коптилка- вероятно, на дизельном топливе. Теперь мы все им пользовались.
Наш-то выставил целую канистру за сарай для машин, и все могли брать, сколько кому надо.
Я послонялся немного вдоль ограды парка, потом перелез через ворота.
Не знаю, почему они делали это в темноте и так скрытно. Вероятно, им было неприятно. Два силуэта выскользнули из двери на веранду, согнувшись в три погибели под тяжестью корзин, пачек книг и вороха одежды, и скрылись со своей ношей в конторе-небольшом кирпичном домике слева от замка.
Амелия с матерью покидали родовое гнездо.
Но на бегство это было не похоже. Они не суетились и не плакали. Просто освобождали помещение.
- Может, я помогу?
Они даже не вздрогнули. Я подхватил одну пачку книг и понес. Над конторой были две комнатки с кухней. Там до недавнего времени жил приказчик. Но сразу после смещения его выставили оттуда, и он перебрался в барак для поденщиков. "Каждому по труду". Бывший приказчик теперь сгружал навоз. А кто возит навоз, не может жить над конторой. Приказчик и сам знал порядок и, по слухам, подчинился без всяких разговоров.
Перенести надо было кучу платьев и довольно много книг. Старшая фон Камеке упорно меня не замечала. Амелия выносила из дома самые тяжелые вещи и вообще распоряжалась. В дом она меня не пустила, я ждал у крыльца и молча брал из ее рук корзину или пачку. Карлу это устраивало.
