Голем и джинн - Уэкер Хелен (смотреть онлайн бесплатно книга txt) 📗
Абу Юсуф слушал его невнимательно: он с трудом нес все еще не очнувшуюся дочь по узким извилистым проходам, в некоторые из них мог едва протиснуться человек. Абу Юсуф, проведший всю жизнь под открытым небом, испытывал непреодолимое желание развернуться и убежать прочь.
— Ты ведь, наверное, знаком с историями о царе Сулеймане, — продолжал ибн Малик, и Абу Юсуф даже не удостоил его ответом: только одичавшие сироты могли не слышать этих сказок. — Все они, конечно, сильно приукрашены, но в основе своей правдивы. Колдовской дар, доступный Сулейману, позволял ему управлять даже самыми могучими джиннами и заставлять их работать на пользу своему царству. Когда Сулейман умер, колдовской дар исчез вместе с ним. Вернее говоря, почти исчез. — Ибн Малик бросил короткий взгляд на Абу Юсуфа. — Последние тридцать лет я неустанно ищу в пустыне остатки этого колдовства, и вот ты принес мне ключ.
Абу Юсуф посмотрел на затихшую у него на руках девушку.
— Нет, не твоя дочь. То, что внутри ее. Искра, оставленная джинном. Если мы сможем обуздать эту искру, она подскажет нам, как завладеть самим джинном.
— Поэтому ты говоришь, что ее пока нельзя вылечить?
— Конечно. Если потеряем искру — потеряем ключ.
Абу Юсуф резко остановился. Через несколько мгновений ибн Малик почувствовал, что за ним никто не идет, и повернулся к нему. Стоя с поднятым над головой факелом, он напоминал светящийся скелет, чему немало способствовала и его ужасная улыбка.
— Я понимаю, — сказал он. — С какой стати тебе помогать ибн Малику, этому безумному старому колдуну? Тебе ведь не важно, найдет он своего джинна или нет. Тебя не интересует месть, и это правильно, потому что месть ради мести бесполезна и порой вредна. Ты хочешь просто вылечить свою дочь, заплатить за это цену и вернуться обратно, к своему шатру, постели и спящей жене. — Огонь факела мелькал в его глазах, словно он сам был джинном. — А тебе известно, что будущее лето принесет с собой засуху, какую бедуины не видели много поколений? Она продлится несколько лет, и все зеленые поля отсюда до Гуты превратятся в пыль. Это не пророчество и не предсказание. Любой может прочитать знаки надвигающейся суши в движениях луны и солнца, в оставленном гадюкой следе, в стаях птиц. Все указывает на бедствие. Конечно, если оно застанет вас врасплох.
Абу Юсуф крепче прижал к себе дочь. Слова ибн Малика могли быть и ложью, придуманной, чтобы склонить его к сотрудничеству, но он нутром чувствовал, что это правда. Может, он не умел различать знаки так ловко, как ибн Малик, но сейчас понимал, что уже знал об этом неким образом, который выше знания. Может, поэтому он и оставил Фадву дома, вместо того чтобы отослать ее к новому мужу и в новый клан, где она будет чужой, лишним ртом, который надо кормить. Где она может родить ребенка только для того, чтобы увидеть, как он умирает.
— А как это связано с джинном? — спросил он, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Воспользуйся воображением, Абу Юсуф. Подумай о том, что плененный джинн может сделать для твоего клана. Зачем рисковать жизнью, разыскивая воду, если он может сделать это вместо вас? Зачем корчиться от холода в рваном шатре, если можно жить во дворце, построенном джинном?
— А, стало быть, ты собираешься подчинить джинна моей воле? Или он согласится служить двум хозяевам?
— Ты прав, конечно, — улыбнулся ибн Малик, — и он будет выполнять мои команды, а не твои. И сейчас ты, конечно, спросишь, зачем мне надо защищать твою семью, какие у меня для этого причины? Я мог бы сказать тебе и совершенно искренне, что жизнь и благополучие клана Хадид заботит меня больше, чем ты думаешь… — (Абу Юсуф презрительно фыркнул), — но я чувствую, что убедить тебя будет непросто, поэтому подумай вот о чём. По всем рассказам, джинны, покорившиеся Сулейману, любили своего хозяина и с радостью подчинялись его воле. По крайней мере, по всем человеческим рассказам. Джинны рассказывают собственные сказки, и в них Сулейман — злобный и коварный поработитель. Я не понимаю, где тут правда. Может, они искренне любили Сулеймана, а может, он сломал не только их волю, но и души. Но одно я могу сказать тебе точно: тот джинн, которого мы хотим поймать, не будет меня любить. Он будет ненавидеть меня каждой частицей своего существа. Он будет стараться сбежать от меня при каждой возможности, при помощи колдовства или хитрости. И все-таки он будет обязан выполнять мои команды.
— Ты хочешь, чтобы он был постоянно занят, — догадался Абу Юсуф.
— Вот именно. У джинна, которому поручено таскать твоих овец до Гуты и обратно, остается мало времени на то, чтобы строить козни.
Абу Юсуф задумался. Если он согласится, то станет сообщником в порабощении другого существа. Пусть это джинн, но отдавать его в рабство?.. А если нет…
Ибн Малик внимательно наблюдал за ним:
— Неужели ты ценишь свободу джинна больше, чем жизнь своих родных? Того самого джинна, который свел с ума твою дочь?
— Ты говорил, что месть ради мести бесполезна.
— Месть ради мести — да. Но если вспомнить о том, чего можно достичь… — Снова эта шакалья улыбка.
А есть ли у него выбор? Жизнь Фадвы уже и сейчас в руках колдуна. Если Абу Юсуф откажется и привезет домой бьющуюся в припадке дочь, что скажет Фатима? Готов ли он подвергнуть всех, кого любит, опасности, чтобы спасти свою честь?
— Зачем тратить время на уговоры? — спросил Абу Юсуф. — Если я не соглашусь, ты можешь просто убить меня, забрать Фадву и делать с ней что хочешь.
Ибн Малик приподнял бровь:
— Все верно, но я предпочитаю разум и согласие. Союзники полезнее трупов.
Последняя из цепи пещер в склоне холма оказалась еще и самой большой. Углы ее были завалены всяким мусором: опаленными шкурами и овечьими костями, кучами старых железных украшений, мечами с пятнами ржавчины, глиняными горшками и сухими травами. В большой выемке посреди пещеры ибн Малик соорудил очаг, окружив его высокими камнями. Рядом стоял огромный плоский, как стол, валун. Непонятно, как колдун ухитрился втащить его в пещеру. Валун был поцарапан, местами потрескался и покрыт следами сажи. Может, наковальня?
Абу Юсуф наблюдал за ибн Маликом, который сновал по пещере, собирая на валуне горшки, снадобья и куски металла. Из какого-то угла он вытащил кожаный сверток и развернул его, явив коллекцию инструментов: обернутые в кожу клещи, загнутые черные крючки, молотки, тонкое, как иголка, шило. Абу Юсуф, увидев их, побледнел, а ибн Малик довольно хихикнул.
— Они для металла, а не для твоей дочери, — объяснил он и добавил, что выкует инструменты, необходимые для поимки джинна: сосуд, чтобы его туда загнать, и браслет, не дающий ему расстаться с человеческим обликом. — Думаю, для сосуда подойдет медь, а для браслета — железо.
— Но джинны боятся даже коснуться железа.
— Так легче будет держать его в подчинении.
Работа, сказал ибн Малик, займет целый день, а то и больше.
— Возьми свою дочь, и ждите меня у входа в пещеру. Когда наступит ночь, разведи костер и не выходи за пределы круга света до самой зари. В пустыне водятся существа, которых я раздражаю уже много лет. Обидно будет, если они по ошибке нападут на тебя.
Абу Юсуф выгрузил провизию из перекидных сумок и разбил лагерь у входа в пещеру. Он сделал что-то вроде тюфяка для Фадвы, а сверху завалил ее шкурами и одеялами в надежде, что их тяжесть не даст ей двигаться. Действие лекарства, которое дал ей ибн Малик, постепенно проходило: время от времени она шевелилась и что-то бормотала про себя. Он набрал достаточно щепок и хвороста, чтобы хватило до рассвета, развел большой огонь и уселся около него, размышляя, стоит ли верить предупреждению ибн Малика. Скорее всего, колдун просто хотел удержать его от побега. Но когда небо стало пурпурным и синим и на нем появились первые звезды, а ветер донес до ушей Абу Юсуфа шорох невидимых существ, тот стал смотреть на огонь куда благосклоннее.
Всю ночь он подкладывал хворост в огонь, смотрел на дочь и прислушивался к голосам пустыни. Иногда из пещеры до него доносились какие-то звуки: высокое, звенящее эхо металла, ударившего о металл, и однажды — далекий голос, бормотавший что-то непонятное. С приближением утра Абу Юсуф иногда на несколько минут проваливался в сон, мечась между сном и явью, и только с рассветом позволил себе по-настоящему заснуть.
