Сайлес Марнер [= Золото и Любовь., Золотые кудри., Сила Марнер, ткач из Равело] - Горфинкель Даниил Михайлович
— Настоящий ангелочек это дитя! — говорила Долли, разглаживая золотистые кудри и целуя их. — И подумать только, что малютка ходила в грязных лохмотьях, а ее бедная мать замерзла в поле. Но они уже позаботились о ней, недаром они привели ее к вашей двери, мастер Марнер. Дверь была отворена, и крошка подошла к ней по снегу, как маленькая голодная птичка. Вы ведь сказали, что дверь была отворена?
— Да, — задумчиво ответил Сайлес. — Да… дверь была отворена. Деньги ушли, не знаю куда, и явилось дитя, не знаю откуда.
Он ни словом не обмолвился соседям о том, что не знал, как очутился ребенок у него в доме, и уклонялся от расспросов, — они могли привести к той истине, которую он сам уже начал подозревать: с ним опять случился припадок.
— Ну что ж, — успокоительно подтвердила Долли, — точно так же уходят и приходят вечер и утро, сон и бессонное время, дождь и урожай, а мы не знаем, как и откуда. Сколько мы ни трудимся, ни хлопочем, ни суетимся, все равно мы мало что можем изменить. Самое важное в жизни приходит и уходит без нашей воли, без нашего ведома. И я думаю, мастер Марнер, что вы имеете полное право оставить у себя девочку, потому что она ниспослана вам, хотя, быть может, и найдутся люди, которые думают иначе. Вам будет нелегко с ней, пока она мала, но я постараюсь помочь и присмотреть за ней. У меня всегда найдется часок-другой свободного времени, потому что, когда встаешь рано, к десяти часам уже нечего делать, а за покупками идти еще не время. Я с радостью присмотрю за ребенком и помогу вам.
— Спасибо вам… большое, — нерешительно сказал Сайлес. — Я буду рад, если вы укажете мне, что и как, но, — немного тревожно добавил он, неловко наклоняясь вперед и ревниво разглядывая малютку, которая прильнула головкой к плечу Долли и с довольным видом смотрела на него, — но я хочу делать все сам, иначе она привяжется не ко мне, а к кому-нибудь другому. Я привык хозяйничать у себя. Я научусь, научусь!
— Ну, конечно, — кротко согласилась Долли. — Я знала мужчин, которые отлично умели обращаться с детьми. Мужчины, прости их господи, неуклюжи и упрямы, но когда из них выйдет хмель, они не так уж бестолковы. Только мучение с ними, когда приходится ставить им пиявки или перевязывать их, — они такие вспыльчивые и нетерпеливые. Вот посмотрите, это нужно надевать прежде всего, прямо на тельце, — продолжала Долли, взяв рубашечку и надевая ее на девчурку.
— Да, — послушно сказал Марнер, низко наклоняясь, чтобы лучше рассмотреть эти таинства. Малютка сейчас же схватила ручонками его голову и, мурлыча, прижалась губами к его лицу.
— Вот видите, — сказала Долли с чуткостью женщины, — она вас очень любит. Ей, наверно, хочется к вам на колени. Иди, малютка! Возьмите ее, мастер Марнер. Наденьте на нее все что надо и тогда можете говорить, что с самого начала сами все делали для нее.
Марнер посадил девочку к себе на колени, дрожа от какого-то чувства, непонятного ему самому, — что-то новое, неведомое ему, вошло в его жизнь. Мысли и чувства его находились в таком смятении, что, попытайся он выразить их, он мог бы только сказать, что ребенок явился взамен золота, что золото превратилось в ребенка. Он брал вещи у Долли и, под ее руководством, надевал их на девочку, которая, конечно, мешала этому, шаля и отбиваясь.
— Вот, вот так! А вы быстро научились, мастер Марнер, — сказала Долли. — Не знаю только, что вы будете делать, когда вам придется сидеть за станком? Ведь малютка, благослови ее бог, с каждым днем будет все более резвой и проказливой. Хорошо, что у вас хоть высокий очаг, без решетки над полом. Девочка не дотянется до огня. Но придется убрать все, что можно пролить или сломать, все, чем она может порезать себе пальчики. Так и знайте: она будет хватать все, что попадется ей под руки.
Сайлес задумался, слова Долли привели его в замешательство.
— Я привяжу ее к станку, — сказал он наконец, — привяжу длинной полосой холста.
— Что ж, попробуйте, пожалуй это поможет. Все же она девочка, а девочек гораздо легче уговорить сидеть смирно, чем мальчиков. Я-то знаю, что такое мальчики, — ведь у меня их четверо, четверо, как бог свят, и если бы их привязали, они подняли бы такой крик и шум, словно свиньи, когда им продевают в нос кольцо. Я принесу вам маленький стульчик, наберу пестрых лоскутиков да всякое другое, чтобы она забавлялась. Увидите, она будет сидеть и болтать с игрушками, будто они живые. Эх, если б не грешно было такое желание, родить бы мне вместо одного из мальчиков, благослови их бог, девочку. Я бы научила ее и стирать, и штопать, и вязать, и прочему. Но теперь я научу всему этому вашу малютку, мастер Марнер, когда она подрастет.
— Но она будет моей дочкой, — поспешно возразил Марнер. — Она будет только моя!
— Разумеется, мастер Марнер, вы имеете полное право на нее, раз вы будете ей отцом и станете растить ее. Но, — добавила Долли, подходя к тому вопросу, которого заранее решила коснуться, — вы должны воспитать ее, как воспитывают христианских детей, вы должны водить ее в церковь, обучить катехизису. Мой маленький Эрон его назубок знает. Он читает «Верую» и «Отче наш» совсем как псаломщик. Вот что вы обязаны сделать, мастер Марнер, если желаете сиротке добра.
Бледное лицо Марнера вспыхнуло от новой тревоги. Его разум был не в состоянии одновременно осознать слова Долли и приготовить достойный ответ.
— Мне кажется, — продолжала она, — что бедная малютка не была крещена. Об этом необходимо тотчас поговорить с пастором. И если вы не возражаете, я сегодня же посоветуюсь с мистером Мэси. Ибо случись что-нибудь с ребенком, а вы, мистер Марнер, не сделали всего, что нужно, чтобы уберечь малютку от беды, например не привили ей оспы, — это будет вам вечным укором в вашей земной жизни. И сомневаюсь, легко ли будет на том свете человеку, который не исполнил своего долга перед беспомощным ребенком, посланным ему небом.
Долли намеренно замолкла, ибо она говорила под внушением своей простой веры и ей очень хотелось знать, произвели ли ее слова должное действие на Сайлеса. Он был смущен и встревожен, так как не знал, как понять выражение Долли: «не была крещена». В среде баптистов ему довелось видеть только обряд обращения в христианство взрослых людей.
— Что вы хотите сказать словами: «не была крещена»? — наконец робко спросил он. — Разве без этого люди не будут добры к ней?
— Боже! Боже! — воскликнула Долли со смешанным чувством возмущения и сострадания. — Неужели у вас никогда не было ни отца, ни матери, мастер Марнер, которые научили бы вас читать молитвы, говорить хорошие слова и совершать добрые поступки, охраняющие нас от беды?
— Да, — тихо сказал Сайлес, — мне знакомо все это, было знакомо. Однако у вас здесь все по-другому, ведь моя родина далеко отсюда. — Он помолчал, затем добавил более решительным тоном: — Но для этого ребенка я готов сделать все, что можно. Я постараюсь делать все, что вы мне посоветуете, раз вы считаете, что так нужно в этих краях и что это послужит малютке на пользу.
— Ну, тогда, мастер Марнер, — сказала Долли, внутренне ликуя, — я попрошу мистера Мэси поговорить об этом с пастором, а вы должны выбрать для ребенка имя, потому что во время крестин полагается нарекать дитя.
— Мою мать звали Гефсиба, — сказал Сайлес, — и такое же имя в честь матери носила моя маленькая сестренка.
— О, это трудное имя, — сказала Долли. — Боюсь, что даже не христианское.
— Это библейское имя, — сказал Сайлес, припоминая прошлое.
— Значит, не годится мне возражать против него, — сказала Долли, немало удивленная осведомленностью Сайлеса по части священного писания. — Я не училась в школе и плохо запоминаю слова. Мой муж, помоги ему боже, говорит, что я всегда путаю рукоятку с ручкой, он-то сметливый. Но ведь, наверно, не с руки было величать вашу сестренку таким трудным именем, когда случалось сказать что-либо маловажное. Не так ли, мастер Марнер?
— Мы звали ее Эппи, — промолвил Сайлес.
— Ну что ж, если нет ничего грешного в сокращении имен, так будет гораздо лучше. Я пойду сейчас, мастер Марнер, и еще до вечера постараюсь договориться о крестинах. Желаю вам всего хорошего, — я верю, что счастье придет к вам, если вы исполните свой долг перед сироткой. И не забудьте насчет прививки. А что до стирки ее вещичек, об этом не беспокойтесь: я постираю их вместе с моим бельем. Ну, какой ангелочек! Вы позволите мне привести на днях моего Эрона? Он покажет крошке свою маленькую тележку, — ему отец сделал, — и черного с белым щенка — мальчик учит его служить.
