Вдали от суеты (ЛП) - Аделер Макс (читаем книги онлайн .txt) 📗
- Чудный день, кэп!
Судья имеет привычку присваивать людям прозвища, не имеющие смысла и без всякого повода, особенно, что касается незнакомцев. Назвав меня "кэпом", он продемонстрировал тем самым стремление к общению со своей стороны.
- В самом деле, - отозвался я, - хотя земля нуждается в дожде.
- Это меня мало заботит, - сказал судья, - меня вполне устраивает и такая. Что же касается дождя, то когда пойдет, тогда и пойдет.
Возразить на это было нечего, поэтому я ответил:
- Это правда.
- Как себя чувствует ваш картофель? - осведомился он.
- Мне кажется, хорошо. Он несколько припозднился, но скоро начнет зацветать.
- А у меня все не здорово, - сказал судья. - Я посадил его по весне, и теперь мне приходится постоянно заниматься прополкой. Следует приложить много труда, чтобы вырастить хороший картофель, кэп.
- Должно быть, это так, - сказал я, - хотя у меня и нет большого практического опыта в этом вопросе.
- Кэп, - спросил судья, после некоторого молчания, - вы ведь один из тех парней, которые пописывают статейки в газеты и журналы, не так ли?
- Да, иногда я этим занимаюсь.
- Видите ли, есть нечто, что беспокоит меня уже неделю, а то и поболее. Вы читали "Атлантический ежемесячник"?
- Да.
- Моя дочь купила мне номер, и я прочитал статью о том, что гуано чувствительно к музыке и что профессор Браун заставляла его приползать к себе, когда она играла на пианино.
Я припомнил статью, которую имел в виду судья; в журнале действительно упоминалось о том, что игуаны подвержены такого рода воздействию, что миссис Браун производила опыты с этими животными, которые приходили к ней, когда она играла определенную мелодию. Но я не стал прерывать мистера Питмана.
- Разумеется, - продолжал он, - я никогда не верил в подобные глупости, но это показалось мне забавным, так что я решил сам все проверить на опыте. Взяв свою скрипку, я отправился в сарай, положил мешок гуано посередине и принялся играть. Сначала я три или четыре раза сыграл A Life on the Ocean Wave и Home on the Rollin' Deep; но мешок, как я и ожидал, остался неподвижным. Я начал снова, на этот раз с вариациями, но он не двигался. Я добавил разнообразия, украсив мелодию всевозможными пассажами, диезами, квинтами и квартами; я играл ее задом наперед, справа налево и по диагонали; я смешивал разные части; то же самое я проделал с Old Hundred and Mary Blaine и некоторыми песнями воскресной школы, пока моя рубашка не взмокла, и за все это время проклятый мешок не сдвинулся ни на дюйм. А ведь я знал, что так все и будет. Я знал, что эти парни никогда не напишут правду. Но, кэп, разве это справедливо, если человек, который нагло лжет вам, останется безнаказанным? Мне кажется, месяц-другой, проведенный в тюрьме, послужат ему хорошим уроком.
Нет нужды приводить здесь урок естествознания, преподанный мною судье. Он признал, что случай этот достоин лишь того, чтобы над ним посмеяться, что репутация "Атлантического еженедельника", пошатнувшаяся было в его глазах, восстановлена, после чего пригласил меня перелезть через забор и попробовать его груши. С тех пор мы с судьей стали добрыми приятелями.
На мой взгляд, самая серьезная проблема для живущих в пригороде заключается в том, чтобы успеть на утренний поезд, чтобы не опоздать в городской офис на работу. Это просто ужасно, что ни при каких обстоятельствах, поскольку движение регулируется расписанием, вам необходимо успеть встать, позавтракать и выйти из дома в определенное время, вне зависимости от того, какие обстоятельства могут вас задержать. Пунктуальность следования поезда просто убивает. Например: вставая, я бросаю взгляд на часы и вижу, что у меня уйма времени, поэтому одеваюсь не спеша, так же неспешно сажусь завтракать, пребывая в спокойствии и безмятежности. Но не успеваю я очистить первое яйцо, как слышу гудок поезда, прибывающего из Уилмингтона. Я начинаю волноваться, вынимаю карманные часы и сравниваю их показания с кухонными, в результате чего обнаруживаю, что они отстали на одиннадцать минут и у меня остается всего лишь пять минут, чтобы успеть добраться до платформы. Я принимаюсь остервенело выковыривать яйцо из скорлупы, обжигаюсь, оно выскальзывает, и после короткой борьбы подается, превращаясь в месиво. Я с отвращением выбрасываю его, хватаю булочку, и делаю глоток кофе, которое ошпаривает мой язык. Я запихиваю булочку в рот, в то время как моя жена протягивает мне мой саквояж и говорит, что ей показалось, будто она слышит свисток. Я начинаю метаться как безумный, в поисках зонтика, целую жену и мчусь с набитым ртом в сторону двери.
Добежав до калитки, я обнаруживаю, что забыл плащ и сверток, который жена просила занести своей тетке, живущей в городе. Вернувшись, я хватаю то и другое и вновь в исступлении мчусь по гравийным дорожкам. Я ненавижу бегать по деревне: это несолидно и привлекает ненужное внимание; поэтому я перехожу на быстрый шаг. Я иду все быстрее и быстрее, так как нахожусь на главной улице. Пройдя половину расстояния, я и в самом деле слышу свисток; на этот раз никаких сомнений быть не может. Я пускаюсь бегом, хотя и знаю, что это приведет в возбуждение отвратительную пятнистую собаку, сидящую на тротуаре несколько впереди меня. Теперь я действительно вижу поезд возле платформы, и чувствую, что должен еще ускориться; делать нечего, мчусь изо всех сил. Это сразу же привлекает внимание до тех пор неподвижно сидевшей собаки. Она пристраивается рядом со мной, к ней присоединяются еще пять или шесть собак, которые путаются у меня в ногах и громко лают. Несколько мальчишек, когда я пробегаю мимо, вносят еще большую сумятицу, засовывая пальцы в рот и принимаясь оглушительно свистеть; мужчины, работающие на строительстве нового молельного дома, прекращают работу, смотрят на меня и принимаются обмениваться друг с другом замечаниями, комментируя происходящее. Я чувствую, что смешон; но мне необходимо успеть на поезд во что бы то ни стало.
В отчаянии, я не сбавляю темпа даже тогда, когда передо мной оказываются две или три женщины, стоящие на тротуаре и обсуждающие совершенно несуразные цены на масло; они шарахаются в стороны, чтобы пропустить меня. Я уже в нескольких метрах от станции, с развевающимся по ветру плащом, с фалдами пиджака, принявшими позади меня горизонтальное положение, с пятнистыми собаками, старающимися ухватить меня за ноги, но тут поезд начинает движение. Я совершаю рывок, намереваясь либо догнать его, либо погибнуть под колесами, и настигаю последний вагон. Я хватаюсь за поручень; меня сильно дергает и начинает волочить по платформе; в конце концов, после отчаянной борьбы, с помощью кондуктора, я оказываюсь на площадке, вспотевший, весь в пыли, с разорванными на коленях брюками, покрытый синяками и с зонтиком, у которого сломаны три спицы.
