Григоровы острова (Заметки о зимнем ужении рыбы) - Солоухин Владимир Алексеевич (серии книг читать онлайн бесплатно полностью txt) 📗
«Это вам не Водники какие-нибудь, а Корчева», – торжественно светилось в глазах у наших гостеприимных хозяев.
– Какая лесочка-то была?
– Ноль-десять!
– Ноль-десять здесь не годится. Да и мормышки поставьте тяжелее. Глубоко. Маленькая долго будет тонуть.
Судорожно стал я заправлять удочку в лунку. Крохотная мормышка – гордость фирмы Германа Абрамова – тонула лениво, почти не тонула. Володя Винокуров понаблюдал за моими действиями, сжалился и довольно грубо мне выговорил:
– Говорю, ставь тяжелую мормышку.
Я поставил, и свинцовая капля бойко пошла в глубину. Но вот странно, и эта капля перестала тонуть. Леска, которая так и текла в лунку, вдруг остановилась и легла на лунке кольцом. Чудно. Судя по глубомеру, мормышка не прошла и половины расстояния.
– Да у тебя уж сидит, тащи!
Я потянул кверху, и правда – услышал тяжесть. Значит, окунь взял «с полводы» и так и стоял с мормышкой во рту. Оттого-то она и не тонула. Окунишка был приличный, «из ровных». На Сенеже нужно вытащить штук пять, чтобы сравняться с этим.
Итак, прелесть и драгоценность водоема прояснилась с первых минут. Главная прелесть в том, что есть чего ждать. Да, иной раз и здесь повадится вешаться на крючок мелочь, вроде как на Сенеже или в Водниках. Но там сиди хоть сто лет – ничто другое уж не возьмет. А здесь отойдешь метров двадцать, сделаешь новую лунку, и вдруг пойдет «мерный», или «ровный», или «горбыль», а потом вдруг и «лапоть». А потом, если верить фольклору, и кованый крючок пополам.
Стоит пояснить, что у рыболовов существует свое разделение окуня. Мелочь, ну она и есть мелочь, – поперек ладони длиной; «ровный», или «ровненький» – потяжелее, посолиднее, потолще, похож на рыбу; «мерный» – еще солиднее, таскать его одно удовольствие; «горбыль» – вовсе хорошая рыба, ее и людям не стыдно показать. Обыкновенно, когда показываешь «горбыля», люди ахают: «Ах, какая хорошая рыба! Где вы ее взяли?»; «лапоть» если лапоть, едва проползает в лунку, сам почти черный, перья – темно-алые, полос уж почти не видно; дальше по шкале идут редкие экземпляры, названия им придумать невозможно. Они выше всяких названий. Они – мечта.
Но все же самое большое удовольствие, когда попадешь на стаю мерных, тяжелых окуней, и чувствуешь, что стая устойчивая, и начнешь беспрерывно таскать одного за другим.
К часу дня клев стал затихать и вовсе прекратился. Мы начали ходить с места на место в поисках добычливых лунок. Поглядев вдаль, можно было заметить, что и другие рыбаки там, в своей дали, тоже меняют лунки.
– Ходит рыбак, – резюмировал Саша, – клев прекратился.
Саша, увидав, что какой-нибудь рыбак, даже и вдалеке от нас, энергично работает руками, тотчас бежал туда, чтобы «немедленно обрубить». У него вообще принцип – где рыбак, там и рыба. Он любит прилипать к куче, занимая там самую ловкую лунку.
Я пошел искать удачи вдоль бережка и вдруг заметил в одном месте, что вроде как ручеек впадает в водоем. Все подо льдом и под снегом. Может быть, просто сухая канава, но, может, и ручеек. Немедленно я прорубил лунку в трех метрах от устья предполагаемого ручейка.
В это время на льду произошло заметное событие. Появилась новая группа рыбаков. Впереди шел молодой человек в белом военном полушубке и нес пешню и ящик; сзади шел молодой человек в белом полушубке и нес чемодан (скорее всего, с провиантом); между ними шел пожилой человек в новой похрустывающей канадской шубе. Он нес удочку. Группа расположилась метрах в пятидесяти от меня. Молодой человек с пешней прорубил лунку, другой молодой бросился шумовкой вычерпывать лед. Потом я потерял из виду своих соседей, ибо у меня вдруг пошел беспрерывный мерный окунь.
Очнулся я оттого, что молодой человек в белом полушубке, запыхавшись, прибежал ко мне.
– Скажите, пожалуйста (самая вежливая интонация), на какую мормышку вы ловите?
Я показал. Молодой человек убежал. Некоторое время у соседей царила сосредоточенность. Перевязывали мормышки. Через четверть часа молодой человек в белом полушубке прибежал снова.
– Скажите, а сколько мотылей вы насаживаете на крючок?
– А вы?
– Изощряемся. Насаживаем одного мотыля – и того колечком, то есть за голову и за хвостик.
– Ну а я насаживаю сразу по четыре мотыля, и всех за голову.
Еще через четверть часа (около моей лунки яркими красками горела груда окуней) прибежали оба молодых человека в полушубках.
– Скажите, а где берет: со дна, с полводы, а может быть, у самого льда? Так ведь тоже бывает. Говорят, что водяные жучки примерзают ко льду и вот окунь поднимается со дна и отщипывает, буквально отгрызает от льда этих жучков.
Я признался, что берет на разной глубине, но преимущественно на четверть от грунта.
– А мы уж и так и сяк, и на шевеление в грунте…
Мне тоже захотелось пошевелить мормышкой в грунте, хоть и не было в этом нужды при таком-то клеве. Вот мой «клопик» улегся в тонкую пленочку ила, вот я его сейчас с боку на бок… Вот немного приподниму… Однако отчего же не поднимается? Зацеп? Жаль. Хорошая была мормышка. Нет, вроде прошло. Скорее всего, зацепился за тяжелую гнилушку, и вот гнилушка отделилась от дна, выдержала бы только леска.
Началось все с половины воды: и леску, и удочку, и мою руку вместе с ними потянуло вниз так, что рука окунулась в лунку и я едва не отпустил удочку. Бессознательно я удерживаю удочку посередине лунки, чтобы ни в коем случае она, натянутая до предела, не чиркнула по кромке льда. Секунды две отдыхали и я, и окунь. Потом я стал его тихонечко поднимать, потом все повторилось: до половины воды супротивник шел как чурка, в нужном месте уперся, остановил мою руку и уверенно притянул ее к самому льду.
Надо бы кричать сразу, но я онемел от счастья. Раз пятнадцать мы играли, кто кого перетянет. С каждым разом мне удавалось подтянуть добычу все ближе и ближе к лунке. Когда наконец я подтянул ее совсем, выяснилось, что рыба в лунку не пролезает. Вот тут-то я закричал.
Оглянувшись, я не увидел никого поблизости от себя, кроме человека в канадской шубе. Его подручные в белых полушубках, как на грех, куда-то отлучились в это время.
– Эй, товарищ! – закричал я. – У меня окунь в лунку не пролезает. Помогите!
Скорее всего, человек, страдающий от бесклевья, принял мои слова за насмешку, во всяком случае, он поглядел в мою сторону и снова уткнулся в лунку. Что со мной случилось, не знаю. Наверное, это от сознания, что такое в жизни больше не повторится. Но я вдруг закричал и заругался благим матом.
Смотрю, и нелегко ему в канадской шубе, при полноте, при возрасте, а бежит, запыхался.
– Ну что у вас, что-нибудь серьезное?
– Надо расширить лунку, только осторожнее, не ударьте по леске.
Работа была не из простых. Второпях, в азарте, в горячке. Леску, в сущности, не видать, она сливается со льдом и водой. В лунке после первых ударов пешней образовалось ледяное крошево.
В это время и Саша прибежал на шум. Он сразу понял, что происходит.
– Дай подержаться, дай подержаться, – умоляющим голосом просил он. Сладко было бы ему послушать хоть одну секунду, как ходит на удочке большая рыба. Но я и сам ни за что не мог бы выпустить удочку из рук.
– Тихонечко поднимай, вводи его в лунку, а я поддержу шумовкой.
Саша погрузил шумовку в лунку и отрезал окуню путь в родную стихию, если бы даже в последний момент и не выдержала леска. Вместе с крошевом льда под шумовкой Саша выворотил рыбину на снег. И тут нам самим не поверилось, что такая рыба могла попасться на столь хрупкое и примитивное сооружение, как моя зимняя удочка.
Сосед, пришедший ко мне на помощь, радовался больше меня, как будто именно он поймал окуня и больше уж ему ничего не нужно.
– А знаешь ли ты, кто это? – спросил меня потом молодой человек в полушубке, придя посмотреть добычу.
– Откуда мне знать?
– Маршал Н.
– Быть не может! Ах, какая неловкость, я ведь его, кажется, того… по-русски…
– Ну ладно, рыбаки все равны. Главное, что он доволен.
