Рыцарь духа (Собрание сочинений. Том II) - Эльснер Анатолий Оттович (читать книги без .txt) 📗

По губам ее скользнула тонкая улыбка, но Леонид ее не видел. Он смотрел в ее глаза. Она нарочно с видом вызова встречала его взоры, уверенная, что победит скрытый в ее слабом теле огонь.

— Вы меня так очаровываете, что я забываю, кто я, кто вы, где мы находимся, на грешной земле или в Эдеме.

Эти слова, сказанные с задушевной искренностью, ее тронули и, полная этого нового чувства, она продолжала не отрываясь смотреть на него. Жутко-сладостное ощущение охватило его с еще большей силой, хотя в то же время огненный коршун страсти дохнул в нем пламенем. И, глядя не нее, он думал, что и в самом деле не знает, что она за существо: как будто одновременно — из крови и костей — существо видимое и из огня и эфира — скрытое в земном теле.

— Нет, Леонид, не из эфира я, я просто грешное больное существо, — сказала она тихо, с улыбкой.

— Вы читаете мои мысли! — воскликнул он, страшно изумившись.

— Не читаю я их, а чувствую, — ответила она, продолжая смотреть на него. Что-то мучительное, пламенное и жадное отразилось в ее глазах.

— Это солнце страшно жжет! — воскликнула она, содрогаясь и бессознательно вытягиваясь своим худеньким телом, с выражением неги. Как бы в ответ на это в нем пахнуло страстное чувство. В то же время, он был растроган и проникнут каким-то нежным благоговением к ней. В избытке нежности, он стал осторожно проводить рукой по ее волосам. Ему сейчас же послышался легкий треск, исходящий из ее волос, но не обратив на это внимания, он продолжал нежно и бессознательно повторять свои пассы. Вдруг ее голова качнулась. Он с большей нежностью провел рукой по ее волосам. Голова ее еще раз качнулась и мертвенно бледным лицом склонилась на его плечо.

Она находилась в магнетическом сне.

Испуг, любовь, благоговение — все это поднялось в нем и он стал всматриваться в лицо ее, исполненный нежным участием. Из глаз ее, с мертвенным выражением устремленных вдаль, смотрела бездна души ее, и ему казалось, что в глубине ее алтарь, заволоченный кадильным облаком. Это отразилось в его уме с такой реальной силой, что он сейчас же почувствовал аромат, исходящий от ее тела, как от пахучего цветка. Говоря иными словами — представление вызвало галлюцинацию обоняния. Растроганный ее видом, в опьянении всех своих чувств, он прикоснулся губами к ее раскрывшимся бледным губам, из-за которых белелись кончики мелких зубов. Этот легкий поцелуй страшно увеличил его чувствительность и в то же время пламя страсти поднялось в теле его, заволакивая ясность рассудка и побуждая желать повторять без конца свои поцелуи. Ощущая благоухание чудного цветка, упиваясь видом ее хотя окаменелого, но дивного личика, он, в чувстве неизъяснимого блаженства, вызываемого видом Медеи, в которой соединились в одно — дух и тело, божество и вид тления, смерть и жар яркого дня, — припал своими губами к ее устам. Медея лежала в его объятиях, как труп.

Физический мозг ее находился в оцепенении и обыкновенное сознание ее оставило, но в глубине ее существа поднялось вечное — дух, который видел происходящее в невидимом мире. Ей виделись существа, проносящиеся по океану — облачно-бледные, с грозными или полными святости лицами. В то же время со всего океана неслись звуки, звоны, вой, жалобный плач, какие-то торжественные аккорды струн, смешивающиеся с звуками печали, словами молитвы. Очевидно, мир ей представлялся иным, нежели так называемым нормальным людям; но что видела и слышала она, не доходя до клеточек мозга, в сознании ее отзывалось слабо, как тени во сне. В это же время в теле ее проходило приятное ощущение поцелуев и объятий Леонида, и это, тоже слабо доходя до ее мозга, вызывало, силой рефлекса, улыбку удовольствия на губах. Вдруг она проговорила, но не своим, а чужим голосом, точно устами иного существа, скрытого в ее духовных недрах:

— Поцелуи жгут и так хорошо… целуй меня.

Не зная, что с ней происходит и видя странную блуждающую улыбку на губах ее, он снова припал к ее устам и вдруг почувствовал, что из пальцев ее рук, огибающих шею его, исходит как бы электрический ток, из круга которого можно было бы выйти разве с большим усилием. Он не испугался, а наоборот: почувствовал еще большее наслаждение от мысли, что тайные силы соединяют его с ней. Вдруг она снова заговорила, с выражением ужаса в глазах и, как и прежде, чужим голосом:

— Он стоит на скале над нами, грозный и гневный, и хочет обрушить на нас камни… Отойди от меня. Я отдана высшим силам… Слышишь, — грохочет в горе…

Образы, носящиеся в царстве ее духа, стали очерчиваться в его уме с яркостью видений, и в этом, в сущности, чудесного ничего не было: доказано, что мысли часто передаются. Ему послышался грохот в горе и потом он увидел камни, покатившиеся с вершины вниз.

Лицо ее сделалось мученическим и она прошептала:

— Разбуди меня.

Он вспомнил, что читал, как надо в этих случаях поступать и, положив руку на ее голову, властно проговорил:

— Медея, проснись!

Она подняла голову, изумленно посмотрела на Леонида и сказала:

— Со мной, кажется, что-то произошло.

Вместо ответа он взял ее холодные руки в свои и прильнул к ним губами.

Она растрогалась.

Немного спустя, оба они шли к домику Медеи и он рассказал ей все, что с ней произошло.

— Вы видите, какое я больное существо, — сказала она со вздохом. — Щадите же меня, monsieur Леонид.

VI

Золотыми шариками, точками и рассыпанной золотой пылью с голубого неба смотрели на маленький земной мир мириады солнц, спутников и лун, когда Леонид, выйдя из своей комнаты в гостинице, направился к маленькому домику Медеи. Он смотрел на звезды, на беспредельный океан, по поверхности которого сверкал, точно рассыпанный рукой Архангела, золотой дождь из мельчайшего бисера, ощущал веяние теплого душистого воздуха и душу его все сильнее охватывало восторженное благоговение. Две недели, проведенные им здесь в духовном слиянии с природой- богом и существом-загадкой — Медеей, духовно его изменили и раскрыли его внутренние очи на тайны, скрытые в проходящих земных формах. Как железо от близости магнита постепенно начинает проникаться его силой — таинственным притяжением, так и Леонид постепенно начинал привыкать смотреть на мир и жизнь ее глазами, проникаться ее понятиями и ее способностями видеть глазами своей вечной сущности существа сверхфизического мира. Его восприимчивость и нервность росли и он до такой степени был проникнут чарами Медеи, что, выучившись играть на скрипке, просиживал целые ночные часы у моря и всматривался вдаль горизонта, желая увидеть существа, о которых говорила Медея. Это не удавалось: он не видел и не слышал ничего. Однако же, когда однажды Медея, сидевшая с ним рядом, экзальтированно воскликнула, указывая смычком на горизонт: «Смотри, вон существа скользят по воде и я слышу звон», — он увидел скользящие над океаном облачные фигуры, золотящиеся в звездных лучах. Была ли это реальность иного мира или их создало воображение его и Медеи, — самовнушение или внушение, Леонид наверное не знал. Раздумывая об этом очень долго, он пришел к выводу, что это, собственно, безразлично: и в этом последнем случае это доказывало необъятность духа, глубокие сокрытые недра его, его божественность и вечность, потому что такие феномены, происходящие в царстве духа, далеко выходят из рамок всего, что могла бы выработать природа в организме-машине. Теперь он начинал понимать изречение, выбитое на воротах в Дельфах: «Познай самого себя». Познать себя значит познать Бога и творение его — мир, потому что душа человека — целая вселенная с хорами ангелов и демонами зла.

Несмотря на высоту его мыслей, ему приходилось вести неустанную борьбу с врагом духа и вечности — демоном плотской страсти. Под покровом идеалов и любви к Медее, страсть его таилась как змея, находящаяся в засаде под прикрытием цветов — росла и дышала огненным вихрем. Красота Медеи уносила его мысли к вечным идеалам, но в ней была и женщина, и вокруг цветов его высоких стремлений огибалась змея, пылающая жаром. И хотя тело ее было слабеньким и от нее веяло могилой, но из ее глаз смотрела таинственная жажда, как бы подстрекающая разломать хорошенькую клетку чудесной птички-души. Медея, зная, что в нем происходит, говорила ему со своей тонкой, блуждающей по губам улыбкой: «Вам надо распять в себе змея тленной жизни»; но и улыбка эта, и глаза ее говорили, что в душе Медеи происходит такая же борьба и что бывают минуты, когда змей страсти подымается в ее слабом теле, пламенный и неукротимый.