Том 5. Литургия мне - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Альгиста падает у ног короля. Её сын падает на её труп. Король и остальные стоят неподвижно. Слышен бесстрастный голос:
— Смотрите, — умерла Альгиста, умер Хильперик. Неутешная навеки над ними мать. Смотрите, — окаменел Хлодовег и бывшие с ним. Смотрите, — они стоят, уподобясь иссеченному из камня изваянию. Смотрите, — плоскою картиною становится зрелище окаменелой жизни, и меркнет луна, и всякий свет бежит от этого места, и черным облаком смерти закрывается громада надменного чертога. И верьте, — Смертию побеждает Любовь, Любовь и Смерть — одно.
Примечание
Содержание этой трагедии заимствовано в общих чертах из предания о королеве Берте Длинноногой, матери Карла Великого. Имя короля изменено с намерением, чтобы оторвать эту трагедию от истории и даже от легенды, которая завязывается несколько иначе и кончается не совсем так, как у меня. Вот как изложена эта легенда в книге Г. Н. Потанина «Восточные мотивы», стр. 5–7:
«Французский король Пепин хочет жениться; пэры едут в Венгрию в город Буду, и просят у венгерского короля его дочь. Король очень польщен этим сватовством, но боится, что Пепин отвергнет невесту, потому что она уродлива: у вся одна нога больше другой. Однако пэры, хотя лично убедились в этом, остались при прежнем решении. Родители отпускают дочь с двумя служанками, старой и молодой; старая — Маргиста, молодая — её дочь Альгиста. Невеста принята в Париже с почетом; наступает ночь, Берта должна идти на брачную постель. Маргиста высказывает опасение, как бы Пепин не убил ее; Берта смущена, Маргиста согласна послать вместо неё Альгисту, чтобы спасти принцессу. Берта проводит ночь в комнате Маргисты, а утром крадется в королевскую спальню, чтобы незаметно для короля сменить Альгисту. При её входе Альгиста наносит себе рану ножом и обвиняет Берту в желании убить ее. Король, принимающий Альгисту за Берту, возмущен и велит казнить мнимую Альгисту».
Дар мудрых пчел
ОТ АВТОРА:
Статья Ф. Ф. Зелинского «Античная Ленора» дала мне мысль написать эту трагедию. На ту же тему есть трагедия И. Ф. Анненского «Лаодамия» (Сборник «Северная речь». СПб., 1906).
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Лаодамия, жена царя Протесилая.
Мойра-Афродита, богиня, движущая миры и волнующая сердца.
Аид, бог подземного мира.
Персефона, богиня, супруга его.
Гермес, бог.
Протесилай, царь Фессалийского города Филаки.
Акаст, отец Лаодамии, царь Иолка.
Лисипп, юноша-ваятель.
Нисса, рабыня.
Антим, раб.
Вестник.
Сатир.
Эос, румяная заря.
Лета, адская река.
Нимфа реки Леты.
Змея.
Эхо.
Хор, дающий голос множеству и природе.
Подруги царицы, жены вельмож.
Жены и Девы.
Народ.
Ночные Колдуньи.
Тени Умерших.
Оры, пролетающие мгновения.
Подземные боги.
Голоса волн, камышей, цветов в царстве Аида.
Действие первое
У темных, но широких ворот в царство Аида плещутся тяжелые волны Леты. Шелестит камыш, и шелест его иногда слагается в слова, и другие порою доносятся темные речи. Печальное место, лишенное ясного неба и светлой дали. Все туманно и мглисто, все кажется плоским и неподвижным, словно является тенью на экране.
Освещение пепельно-серое; изредка над говорящими вспыхивают яркие фиолетовые лучи, неколеблющийся, неживой свет закованной, заколдованной молнии. Из челна Харона на берег Леты выходит бледный рой вновь умерших. Тени Предков встречают их. Те и другие движутся медленно, и движения их кажутся расчлененными на ряд неподвижных поз.
Тени Предков. Привет вам, милые тени. В мире навеки законченных деяний и вам есть место, и ваша доля утешений ожидает вас.
Вновь Пришедшие. Пройдя смертные томительные муки, покинув печальную землю, мы на челне молчаливого Харона тешили себя надеждою за мрачно-шумными волнами Леты найти на этих берегах вечное забвение скорби.
Шумные Волны Леты.Забвение, забвение, в наших волнах вечное пейте забвение. Мы об одном, лишь об одном поем, плещась об адский берег, — о забвении, о вечном забвении шумная наша речь.
Становится темнее.
Вновь Пришедшие. Как забыть? Слышим, тяжкие раздаются стоны из мрачной глубины нам навстречу. Неужели и здесь, как на земле, царствует горе?
Шелест Камышей на берегах Леты.Мы смеемся, мы шумим, мы говорим о забвении, о забвении, о вечном забвении.
Вновь Пришедшие. Мы слышим вопли и стоны, вещающие скорбь. Что даст нам Аид в замену утраченных нами радостей мгновенных переживаний? Чем утешат нас его широко-прохладные сени?
Тени Предков. Персефона тоскует в многоколонном чертоге супруга своего, царя Аида, тоскует, и плачет, и не хочет утешиться. О невозвратном, о невозможном тоскует она, и нет для нее утешения. Только недолгое усмирение скорби приносит ей краткая и сладкая радость вешних восстановлений.
Цветы на берегах Леты.Мы цветем, отцветаем, зацветаем опять, опять, всегда, — цветы вечные, не рождающие, и аромат наш, томный, влажный, мертвый аромат наш — забвение, забвение, вечное забвение.
Вспыхивают молнии.
Тени Предков. От золотой осени до невинно-зеленеющей весны тоскует Персефона, тоскует и плачет, пока не дойдет до ада благостная весть о пробуждении матери Деметры, о сладком, буйном восстании Диониса.
Лета. И сладчайшие имена тонут в моих шумных волнах, тонут в забвении, в забвении, в вечном забвении. Сладчайшее забудется имя, вожделеннейший погрузится образ в забвение, в забвение, в вечное забвение.
Мгновенные молнии.
Тени Предков. Вопли менад низойдут к нам и усыпляют скорбь Персефоны, и тогда замирают стенания на ее устах. Гермес приносит ей белые, нежные, едва только раскрывшиеся первоцветы, и она плачет сладко, и смеется нежно и звонко, и недолгою радуется радостью. Но легким полетом быстро промчатся улыбающиеся златокудрому Фебу отрадные Оры, — и несет Гермес Персефоне осенние златоцветы, пышные, но пониклые и печальные, — и затоскует опять Персефона, и утешные краткие миги тонут в шумной, мрачной Лете.
Темнеет еще более.
Нимфа в Камышах Леты.Я ныряю, я играю зыбкими улыбками, ожемчуженными в мрачной глубине. Вечный шелест, бесконечный надо мною. Волны полны чем-то преходящим. Жемчуг тусклый, были слезы. Я не знаю. Я играю.
Вновь Пришедшие. Сколь многие годы промчались, и все еще Персефона не хочет утешиться! О великие боги! Или и вечность не истощает ваших мирообъемлющих печалей?
Мрак сгущается.
Тени Предков. Познайте, вступающие в великое царство подземного бога Аида, — вы входите в мир, где все неизменно вовеки, — и радость, и скорбь.
Вновь Пришедшие. Ужасное слово — вовеки.
Шелест Камышей. Доколе не распадутся чары великой богини, равняющей горы и долы и низводящей тени в ад. Доколе не придет последний, и несокрушимый воздвигнется мост.
Мгновенные молнии.
Далекий Вопль Прометея. Расторгну оковы — и ты погибнешь, неправедный.
Вновь Пришедшие. Чей вопль доносится к нам? Не голос ли это страдающего бога?
Шелест Камышей. Прикованный Прометей грозит богам светлого Олимпа.
Змея. Боги трепещут, но смеются.
Тени Умерших удаляются. Сцена тонет в непроглядном мраке. Слышен затихающий плеск Леты. Внезапная молния разрезывает мрак — и черная завеса раздвигается, открывая темный чертог Аида. На престоле — Аид, и рядом с ним Персефона. Угрюмо и мрачно лицо Аида, и весь он туманный и еле зримый. Приготовлена трапеза. Подземные боги безмолвно предстоят царю и царице.
Аид. Тоскуешь и плачешь, милая супруга! Не осушая глаз, плачешь. Или сладки тебе слезы? Мне, познавшему конец всякого страдания и всякой радости и этим познанием утвердившему мою державу, мне, богу отжившего, забавны стоны скорби, — но тебя, возлюбленная супруга, мне жаль. Что может сравниться со скорбью богини?
