Том 4. Творимая легенда - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Среди крестьян, бывших крепостных маркиза Телятникова, сложилось о нем немало диковинных сказаний. Эти сказания распространились далеко. Например, говорили, что маркиз давно уже умер, и даже был похоронен, но вышел из могилы, — земля его не приняла, потому что много на нем смертных грехов. Слух этот пошел, должно быть, оттого, что маркиз Телятников время от времени погружался в глубокий сон, подобный смерти.
Так как, по остроумному выражению одного из лиц очень влиятельных, на Россию надвигалась пугачевщина, то маркиз Телятников, как видевший настоящего Пугачева, был облечен громадными, хотя и не очень определенными полномочиями, и послан в те места, которые казались особенно опасными.
Маркиз Телятников приехал в город Скородож, между прочим, и за тем, чтобы повидать Триродова и поговорить с ним по секрету о новых способах сохранения жизни. Маркиз Телятников думал, что у Триродова есть жизненный эликсир. Поэтому в первый же день велел пригласить к нему Триродова на завтрак.
Триродов посетил маркиза Телятникова. В это время маркиз был очень занят: он просматривал бумаги и, чтобы не заснуть над ними, сосал конфекты, привозимые ему ежедневно из Харькова от Пока. Поэтому он принял Триродова несколько рассеянно, поговорил с ним несколько минут, принимая его то за губернатора, то за прокурора, то за испанского посла, и наконец отпустил, не сказавши, зачем Триродов ему понадобился. Но через два дня, к общему удивлению, маркиз отдал Триродову визит.
На этот раз маркиз Телятников был очень внимателен и благосклонен к Триродову. С большим удовольствием обозрел его дом и любовался видами с высокой башни. Они долго разговаривали. Оказалось, что маркиз знавал многих предков Триродова. В долгом разговоре перебрали всю родословную. Вспоминая прадеда Триродова, маркиз Телятников с видимым удовольствием говорил:
— Я и сам — вольтерианец.
Но сейчас же, вспомнив, что дед Триродова был женат на своей крепостной, маркиз с неодобрением говорил другое:
— Белая и черная кость очень между собою различны.
Триродов сказал:
— Простому народу плохо жилось в дни вашей молодости, ваша светлость.
Маркиз строго спросил:
— А теперь ему хорошо жить?
— И теперь плохо, — сказал Триродов, — а тогда было еще хуже.
Маркиз Телятников возразил:
— Где плохо, а где и хорошо. Умный помещик видел в крестьянине рабочую силу и заботился об его благосостоянии.
Триродов сказал:
— Было среди помещиков много жестоких деспотов и насильников. Страшно читать о их зверствах.
— Да, — согласился маркиз, — были звери. А теперь их нет? Вот эти дамочки свирепые, что одна другую кислотою обливают, глаза друг дружке выжигают, маски свои уродуют, — это не звери? Девку на конюшне выдрать или сопернице навек лицо обезобразить — что слаще?
Триродов сказал:
— Да ведь за это теперь и судят.
Маркиз сделал презрительную гримасу.
— Какой это суд! — сказал он. — Оправдывают. Да и в старые годы не одни помещики — и из крестьян были живодеры. Приказчики, бурмистры, старосты больше утесняли мужика, чем господа природные. А теперь кто жесточе всех бьет? Кто детей да жен смертным боем колотит? Погромы кто устраивает? Кто конокрадов до смерти заколачивает? Мужики. Насильников, правда, надо было раньше обуздать. Но и народ рано освободили, и глупо. Без опеки оставили. Разорились все.
Маркиз Телятников подумал и вдруг заявил:
— Кормить голодающих — безнравственно.
Триродов спросил с удивлением:
— Почему, ваша светлость?
Маркиз сказал:
— Кормильцы-то эти одною рукой кормят, другою прокламации раздают. Я это строго-настрого запрещу, все эти фармазонские столовые.
Триродов возражал. Маркиз не слушал, — задумался о чем-то. Тогда Триродов заговорил о своем. Сказал:
— Чиновники здешние меня преследуют.
— Чиновники? Я их презираю, — сказал маркиз Телятников.
Триродов рассказал маркизу Телятникову о том, как администрация решила закрыть его школу и приют. Маркиз выслушал и спросил:
— А детей куда?
Триродов пожал плечами и сказал:
— Не знаю.
Маркиз лаконически промолвил:
— Спрошу.
Триродов спросил:
— Может быть, ваша светлость, найдете возможным сказать, чтобы мне разрешили опять открыть эту школу?
Маркиз Телятников, не задумываясь, сказал так же коротко:
— Скажу.
И вставил кстати свое любимое выражение:
— В России все можно. Надо только все доделывать до конца. Я и от своих подчиненных так требую. Не доделает — покараю, переделает — сильно защищу.
Потом маркиз заговорил о жизненном эликсире. Он говорил:
— Умирать не хочется. Я бы еще пожил. Старость — лучшее время жизни. Живи себе да живи.
Триродов обещал изготовить снадобье для продления жизни. Но сказал:
— Должен предупредить, что я не могу поручиться за последствия.
Маркиз полюбопытствовал:
— А какие могут быть последствия?
Триродов не успел найти достаточно приятной формы для ответа, как уже маркиз догадался. Он лукаво подмигнул Триродову и сказал:
— Прожив с мое, можно и рискнуть. Двух смертей, говорят, не бывает, а одной не миновать.
В тот же день маркиз Телятников вызвал к себе директора народных училищ Дулебова. Спросил его:
— За что вы закрыли школу Триродова?
Дулебов начал было рассказывать. Маркиз не дослушал. Закричал:
— Голышом ходят? И отлично — фанаберий меньше. Теперь всякая мразь на себя нацепит столько, сколько сам со всеми потрохами не стоит.
После недолгого разговора Дулебов вышел от маркиза Телятникова взволнованный и сердитый. Пришлось ему исполнить требование маркиза и написать попечителю учебного округа. Но уже на другое утро пришла от попечителя телеграмма: по желанию маркиза попечитель разрешал вновь открыть школу Триродова.
Милостивое расположение маркиза Телятникова к Триродову вызвало много толков в городе, и весьма подняло престиж Триродова.
В честь маркиза Телятникова Триродов устроил у себя большой бал-маскарад. Он разослал приглашения всем в городе, кто считался принадлежащим к обществу. Срок назначен был для Скородожа довольно поздний — одиннадцать часов вечера.
Стемнело. Взошла луна. Стали сходиться и съезжаться. Все приглашенные пришли, — всем любопытно было увидеть, что таится за высокими стенами триродовской усадьбы.
Приглашенные не знали, что крепки запоры этой усадьбы и что они увидят только то, что хозяин захочет им показать. Да и хозяин не знал, что пускать их все же не следовало. Пусти в дом чужих — и разрушат дом, камня на камне не оставят. Сперва придут — посмотрят, потом придут — разрушат.
Прежде всех приехали из дома Рамеевых — отец, Елисавета и Елена, Петр и Миша Матовы и мисс Гаррисон. Все они были в одинаковых красных домино и в черных полумасках.
Потом стали собираться костюмированные гости из города. Лица у всех были закрыты масками. Все молча под звуки музыки ходили по комнатам, и почему-то всем было жутко.
После других, около полуночи, появились новые гости, еще более молчаливые, холодные и покойные. Но совсем не печальные. Только очень углубленные сами в себя были они. Это были мертвые. Живые не узнавали их. Жизнь живых в этом городе мало чем отличалась от горения трупов.
Выходцы из кладбища входили в потайную дверь. Они смешивались с другими гостями. Жители Скородожа осматривали каждого из них, принимая их за своих и стараясь угадать, кто это.
Одна Елисавета сразу поняла, кто эти гости. Почуяла запах ладана и тления.
Елисавета подошла к Триродову. Он понял, что ей страшно. Она спросила:
— Кто они, эти?
Триродов спокойно сказал:
— Ты знаешь сама.
Елисавета спросила с укором:
— Зачем ты их позвал?
Триродов сказал:
— Чем эти хуже тех, пришедших из города?
— Но зачем, зачем?
— Я созвал живых, — сказал Триродов, — и они мертвы; и мертвых позвал я, — и они живы не менее живых. И сильнее живых. В наши дни только мертвые владычествуют. Кто хочет узнать живых, должен призвать мертвых.
