Поле (Чудная баба - 1) - Садур Нина (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
Танец девушек с цветными одеялами – в конце танца им так холодно, что они заворачиваются в эти одеяла и замирают цветными мешками в тёмных углах комнаты.
Паоло сдёргивает один из восточных курпачей и драпируется в него, как в тогу.
Девушка вкрадчиво, липуче стягивает курпач обратно и уползает с ним в темноту.
Паоло не видит, что обворован и смешон, стоит в величавой позе – грезит о прошлом величии.
ПАОЛО. Таджик, почему ты не спросишь, что искала наша полярная экспедиция 41-го года? Нас даже отпустили с войны ради этого! Ради нас даже построили этот дом, Дом Полярников, чтобы семьи наши жили в условиях повышенного комфорта. По личному проекту товарища Сталина. И – дом до сих пор прелестен, советско-барский, с закутками для прислуги, с ответвлениями гулкими в подъездах, с гордым парадным и продувным чёрным ходом, с групповыми портретами полярников в холлах, с фикусами по углам, с неозначенными нигде комнатками и ниоткуда глядящими узенько хитренько окошками… а в сумерках милого дома застряло эхо напольных часов, а вентиляционные шахты заставляют замирать чистильщика. А недавно здесь под паркетом при евроремонте нувориш из Армении выковырнул ржавый наган. Спроси, спроси про экспедицию! Хотя я не отвечу. Я слово давал генсеку, ослепительному товарищу Сталину. Давал слово молчать, молчание типа тьмы. Чернота и бездна так молчат. Только чуть-чуть мигают рубины кремлёвских звёзд в молчании в этом. Но тот ли он господин, что навеки запечатывает уста нам? Тот ли?! Ух, прямо не знаю! Запотеваю от мыслей. Вот что мучает меня порой.
Шамшид драпируется в курпач, принимает величавую позу
Паоло и неожиданно с восточным мотивом поёт монолог свой по-русски. Девы повыползли из углов и оформляют его пение движениями.
ШАМШИД. Я механизатор. Обслуживал ирригационные системы Канибадамского района. Но системы разрушились. И хлопок поливает дождь. Жена сказала, Шамшид, езжай в Москву, заработай денег. Я и дочки руками собираем хлопок на плантациях с другими таджикскими женщинами и девочками, потому что комбайны тоже разрушились… Теперь я убираю здесь снег. Летом поеду домой. Спасибо, Паоло. Мне пора.
Снова падает снег, когда рассветёт, ЖЭК увидит безупречную белизну двора, заругается, выгонит Шамшида замерзать.
Паоло растроган, ему жаль джворника. он говорит просто.
ПАОЛО. Бери одеяло. Я без него посплю. Здесь центр, здесь отлично топят.
Шамшид берёт одеяло, садится обратно, за стол.
Хорошо-то оно, хорошо, когда есть одеяло. Тем более в такой стране продувной Одно бы пошить такое одеяло, чтоб всю мою зимнюю Родину укрыть наконец. Я, видишь ли, патриот. Но силы мои на исходе.
ШАМШИД (теребит угол скатерти). Моя жена теперь на Памире Она приедет летом, продавать бусы из индийских камней, здесь у вас на Арбате. На Памире нужны одеяла. Жена кашляет на Памире, ей там холодно. Лёгкие жена застудила не там, не в наших горах, а у вас, под землёй, в московском метро, когда продавала бусы из индийских камней. Теперь кашляет на Памире у родни. Ваш подземный кашель в наших горах гремит. Больше не будет хлопок убирать. Мало платят. Раньше я хорошо знал русский язык. Теперь забыл. Ты очень быстро говоришь. Говори медленнее. Какой у тебя хороший дастархан. Это таджикский хлопок.
ПАОЛО. Возьми дастархан. Думай, что всё вернётся.
И Паоло и Шамшид вернулись из своих грёз, они видят друг друга и жалеют друг друга.
ШАМШИД. Не плачь ни про что. Паоло, скажу тебе. Рискую работой, но ты добрый старик, Павел Иванович, и я скажу. В Жэке говорят, ты не пускаешь слесаря к себе, а сам течёшь на нижних жильцов. На Зухру-апу течёшь и сына её, чеченского головореза Гыгыза. Не сокращай себе дни жизни, Паоло. Пусти слесаря к трубам своим. Я тебе просто так сказал, я больше ничего не возьму. Ты и так много мне подарил. (Встаёт.)
Паоло боится остаться один со своей тайной.
ПАОЛО. Нет, нет, подожди, Шамшид. Ещё темно. Рассветёт не скоро. Не очень-то тебе можно выходить в тёмный двор. Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь про моих соседей? Что-нибудь весёлое, увлекательное и дикое?
ШАМШИД (вежливо). Зачем? (Ему неинтересны тайны, он бытовой человек, хитрый дворник.)
ПАОЛО. Пойми, не могу я сказать тебе, что искала наша экспедиция. Это тайна государственного значения.
ШАМШИД. Про конкретных людей? Про жильцов? ПАОЛО. Ну да! Ну да!
ШАМШИД. Хорошо. Я должен знать их нравы. Я дворник у них под ногами. Узнать всё равно придётся.
Паоло берёт сигарету и зажигает спичку. Шамшид зачарованно смотрит на огонь.
Тема адского огня, нашей сегодняшней дикой жизни возможно, первые нотки зороастризма, ведь таджик зороастриец…
Вообще, в этой сцене можно и так сделать: что ударный момент, когда Паоло и Таджик бьются одеялами. Такой танец-битва. У Паоло советское одеяло, а у таджика цветной курпач, и этот танец-битва – он битва двух цивилизаций. Которые обе подыхают.
Тут возможны и девы восточные, и всё, что я расписала раньше в этой сцене.
Эта сцена где-то в середине сцены, когда речь зашла о курпачах. Далее всё идёт на спад и примирение.
ПАОЛО (поводя зажжённой спичкой). «Чтоб вы знали, уроды – химия первооснова всех знаний человечества».
Картина 3
Московская школа. Кабинет химии.
МАРЬЯ ПЕТРОВНА, ПЕТЯ, ЛЕНА, ЭЛЕКТРИК
Марья Петровна у стола с ретортами показывает опыты по химии.
Искра от реактива падает на подол её платья, и тот начинает медленно тлеть.
Лена и Петя сидят за партами.
Здесь много деловитости, современная московская и дневная школьная жизнь.
Марья Петровна поёт таблицу Менделеева.
Дети изображают элементы (пластически, строят формулы и реакции смешений элементов таблицы). Это красиво, надо бы вообще без иронии, а на «полном серьёзе», с сопением и старанием, показать, как реагируют элементы друг на друга в опытах.
Мы тут ещё не знаем, что Марья Петровна тихо и тупо преподаёт детям алхимию, мы на скучном школьном уроке химии…
МАРЬЯ ПЕТРОВНА. Чтоб вы знали, уроды, – химия первооснова всех знаний человечества! Химия изучает соки металлов! Соки – это вещества, питающие всю материальную сторону мироздания. Это любой идиот знает. Ну да ладно. К доске пойдёт… Зацепина, что ты так пялишься на меня?
ЛЕНА. Я не пялюсь.
МАРЬЯ ПЕТРОВНА. А что же ты делаешь?
ЛЕНА. Не знаю.
МАРЬЯ ПЕТРОВНА. Не смейтесь, дети. (Никто и не смеётся.) У Лены Зацепиной папа безработный дальнобойщик, а мама вообще неизвестно где. Лена у нас голодная ходит всю дорогу, и сапоги у неё рваные. Она даже читает по складам, очень тупая девочка. И как человек неприятная: в голове туман, в глазах вечная мерзлота. Скоро её отдадут в детдом, а в детдоме, дети, с сиротами такое вытворяют, и пожаловаться некому. Так, Зацепина?
ЛЕНА. Так.
МАРЬЯ ПЕТРОВНА. А ты знаешь, Зацепина, что сирот на органы продают?
ЛЕНА. Знаю.
МАРЬЯ ПЕТРОВНА. Знаешь. Так что готовься, Зацепина, никто за тебя не заступится. Советская власть кончилась. И обратной дороги нет! Да шучу я! Хоть бы улыбнулась, хоть из вежливости! Нет, ты кончишь пялиться на меня, а? Что, думаешь, самая красивая? Лазуткин. Петя, скажи, красивая у нас Зацепина?
