Ночь Веды - Крапп Раиса (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
Ивану уже не лежалось, стал на солнышко выбираться, - благо, лето перед уходом со всей щедростью дарило теплом. Лучи благодатные согревали, вливали в Ивана силы животворные. Ветер прилетал из лугов, и был он так напоен ароматами, что в целебности своей не уступал Алениным настоям да сборам травяным. Птицы слетались хлебных крошек поклевать, да так осмелели, что без всякой опаски на руки Ивану садились, с ладони клевали. А его все радовало, будто впервой увиденное. Какую-нито былинку, у ног сорванную, мог рассматривать, как чудо расчудесное.
Как вставать да под небушко просторное выходить Иванко зачал, так, считай, и хвороба его кончилась. Одно осталось - слаб еще был, силушка-то в считанные минуты излилась, во сыру землю ушла, а назад ее так скоро не воротишь. А все-тки уж и без Алены во многом стал обходиться, серчал, когда она с ним, как с дитем малым нянькалась. Вроде как бы серчал. А по-правде жалел Алену, понимал, как многотрудно было бдение ее, видел, как исхудала. Знал Иван, что это Алена, не он тягался со Смертью, Алена одолела суровую непреклонность гордой Девы, безоглядно истратив себя в этом противостоянии. И теперь старался Иван, насколько только можно облегчить Аленины хлопоты. Да оно и на пользу было: мог-не мог, а одолевал слабость свою Иванко, отталкивал немочь, она и прочь бежала.
Одно только не в лад было - подходил день, который все более тревожил Ивана, а в сердце Алены будил трепет ожидания и волнения.
И вот настал канун его. Уже сказала Алена, что из дому уйдет перед утром, а вернется лишь к следующему рассвету. Видел Иван - она сама не своя, как в лихорадке. И тем больше, чем ближе вечер.
- Алена, боишься?
- Нет. Не знаю. Это совсем по-другому, Иванко, не страх...
- А если не пойдешь никуда?
Удивленно глянула Алена.
- Что ты, Иванко... Да не в моей это воле... Зовет оно...
- Что зовет?
- Все... Ветер, птицы. Все громче к себе требует... И радостнее.
- Хотел бы и я с тобой радоваться, а не могу. Страшно что-то... Какой вернешься ко мне? А если переменится все?
Смеясь, взлохматила Алена волосы Ивану.
- Что удумала головушка твоя премудрая?
- Сердце плачет.
Нахмурилась Алена:
- Иван, зачем тревожишь его думами пустыми? Неужто не веришь мне? Скажи, знаешь ли такое, что сможет нас друг от друга отворотить?
- Я теперь другое, Алена, знаю - слаб человек. Много против него. Нету во мне твоей веры в силу человеческую и стойкость.
- Тогда верь в любовь нашу. Она страшным испытанием испытана.
- Длинным будет мне день завтрашний.
- Он пройдет...
Пройдет, да. Но пока что - и не начинался, и казался Ивану темной, тоскливой вечностью. А еще более боялся он того, что принесет ему утро, что настанет после этой вечности. Говорил себе слова правильные, разумные - да сердце к ним глухо было.
Глава девятнадцатая,
в которой Алена девятнадцатый свой рассвет встречает
И говорить не надо про то, будто тревоги Ивановы вовсе Алену не трогали. Только чувствам ее столь тесно в душе было, что Алена будто в лихорадке горела: то в холодные сомнения, то в жар ликования кидало. Голову будто дурман-травой обнесло, и вся Алена уже не здесь была, не по земле ходила. Как бы стронулось все со своего привычного места, сместилось, и стала видна Алене другая сторона обыденных вещей, доселе неведомая. Приоткрылся ей иной мир - чарующий, сулящий дива и открытия чудные. И стояла Алена на перекрестье - уже не на прежней дороге, но еще не на новой.
Матери Алена о намерениях своих ничего не сказала. Знала, что поутру, найдя пустой дочерину постель, матушка не удивится - рассветы частенько Алену в лугах аль в рощах заставали. Потом матушка будет думать, что Алена у Ивана хлопочет, а к вечеру, если и наведается к нему узнать, куда дочка запропала, так Иванко найдет что сказать. Не хотела Алена объяснять матери то, что и объяснить затруднительно, да и пользы из этого никакой растревожится матушка, угнездятся в душе ее беспокойства. Как часто незнание благодатно укрывает нас от терзаний и мук.
...Ночь Алене толи длинна показалась, толи коротка - сама она не знала. Да и ночь ли то была, или чарующий мрак тайны за волшебной дверью? Надо сделать в нее только шаг... Но время еще не приспело, и ожидание в Алене струной звенело.
В самый темный час, когда еще Госпожа-ночь всем своим рыхлым телом навалилась на землю, угадала Алена перелом в ней. Бесшумной тенью поднялась с постели - даже мышка ее не услыхала, все так же увлеченно хрустела в углу припасенным сухариком...
Ночь полнолуния, как ей и надлежало, была светлой, ясной. Висела в воздухе звонкая прозрачность, а может, это холодный лунный свет напитал его. Звезд было несметно - как золотой песок щедрыми пригоршнями разбросали. Круглая большая луна плоский лик миру являла. Только глядеть на нее некому было - все спало, забыв о дневных заботах, освободившись на короткие часы ото всех тревог. Ан нет, не все спали... Алена повела глазами туда, где за огородами и садами, за ночью стояла, облитая лунным светом, заветная избушка. "Спи, Иванко, день еще долгим будет, намаешься. Но теперь - спи". Алена не видит, но знает, как под песню сверчка запечного, нисходит на Ивана благословенное забытье.
Сонными деревенскими улицами вышла Алена за околицу. Потом след ее потянулся через седые росные поляны...
Времени вовсе чуток прошло, а сумрак ночной растаял, сменился белой пеленой тумана. Поднимались из молочного потопа острова - круглые спины нахохленных кустов; тихие деревья стояли, утонув в молоке по пояс.
Удивительное началось, когда в рассветную зорю окунулось солнце и брызнуло на землю первыми лучами. Увидела Алена, как заиграли капельки росы, сразу - несчетное число их увидала. Сколь рассветов Алена в лугах да рощах встречала, но такое видела впервой. Как будто махонькие самые звездочки в траву попадали, затаились там, а теперь откликнулись солнцу, замерцали в ответ ему. Многоцветное сияние разгоралось над травами. И туман ему помехой не был - сам засветился, пронизанный сверху слабыми еще солнечными лучами и снизу - радостным, переливчатым сиянием росинок-звездочек. Их свет был живым - росяные капельки текли по листам в ложбинках-прожилках, радостно сталкивались друг с другом, сливались в одно; дрожали, будто от смеха; срывались с края листа и, алмазно сверкнув, прыгали вниз, где еще таился сумрак, будто хотели осветить его.
А еще удивительнее было другое - видела Алена то, что с нею рядом происходило. Но одновременно - видела весь луг и каждую травинку на нем. И соседний луг. И самые-самые дальние - стоило только подумать про них, пожелать увидеть, и тотчас открывались они взору, будто в один момент оказывалась Алена на том дальнем лугу. Тогда она могла заглянуть в огромные сетчатые глаза стрекозы, что застыла неподвижно и сонно на высоком стебле на самых далеких полянах.
Диковинно это Алене было, и долго забавлялась она тем, что мысленным взором своим уходила далеко-далеко. Глядела то с высоты, то низко к корням опускала "лицо", в мир козявок малых.
Меж тем туман редел, таял под солнечными лучами. И скоро ясным чистым светом был залит весь мир. От ночного безмолвия и следа не осталось просторно разносился птичий щебет, деловитое жужжание пчел, шмеля тяжелое гудение... Аленин же слух столь тонким сделался, что могла она услышать не только, как мышка в траве прошмыгнула, но и топоток маленьких лапок по земляным ходам; слышала сухой шелест прозрачных стрекозиных крыльев.
Там, где человек увидел бы пестрый цветущий луг или просторную светлую рощу, открылась Алене необъятная Вселенная с ее обитателями. Вместо сплетения трав и копошения букашек, явились Алене полноправные представители мира, где нет малых и великих, но каждый равен всем, у всякого свое лицо, нрав и назначение.
Глава двадцатая,
о мире дивном,
от человека нелюбопытного сокрытом
Широкий мир Аленин еще стократно раздвинулся, развернулся новыми сторонами, и оказались они предивны. Все, что было вокруг Алены, до последней солнечной пылиночки, пронизано было жизнью, изобилием и разнообразием ее, в постоянном движении, звучании, блеске, сиянии... И как же гармонично и разумно - на удивление - он был устроен! Каждый, самый махонький цветок, листок самый неприхотливый был исполнен такого очарования и совершенства, будто у Матушки Природы не было иной заботы, как сотворить именно этот чудный шедевр. Сей мир не рождал корыстолюбцев, не знал зависти и злобы, и иных мрачных теней, бегущих от света ясного. Главная-то его красота в том и состояла, что был чистым, как в день Творения, и лучезарным.
