Последний барьер - Дрипе Андрей Янович (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
- Выведете за ворота?
- Возможно, и за ворота выведу, - говорит Киршкалн вполне серьезно.
- Я этого-не осознаю никогда.
- Может статься, но я надеюсь на лучшее. Я был о тебе более высокого мнения, чем о тех, кто ничего не желает понимать из-за своей духовной нищеты и психической недоразвитости или от идиотского воспитания.
Киршкалн хлопает по столу пачкой конвертов и, меняя тон, весело говорит:
- Тебе письмо.
- Мне?
Реакция предвиденная. Валдис вскакивает, брови хмурятся, он наклоняет голову вбок и, чуть приоткрыв рот, смотрит на воспитателя. На лице недоверие - может, это всего-навсего глупая шутка; надежда: а вдруг не шутка? И немой вопрос: от кого оно?
От матери? Но матери он не писал с тех пор, как прибыл сюда. Хотел, но принудил себя этого не делать.
А если мама не послушалась и собралась приехать?
Может, из суда? Может, приговор признали неправильным? Но тогда написали бы начальству колонии.
Воспитатель перебирает письма, находит конверт с паводком и березами и подает Валдису.
Валдис до того как успевает что-либо прочесть, узпаег почерк, а узнав теряет способность читать, буквы мельтешат и расплываются перед глазами, в голове - коловерть противоречивых мыслей. Письмо от Расмы? Каким образом оно здесь? Что это за фокусы?
Но воспитатель глядит спокойно, глаза чуть прищурены. Валдис опять смотрит на письмо, быстро переворачивает конверт. Вскрыт не был. В чем дело? Но воспитатель, похоже, ничуть не удивлен тем, что письмо пе было вскрыто, как если бы это было вполне естественно. Вроде бы он даже улыбается, а может, просто глаза сильней сощурил, чтобы Валдис не мог в них заглянуть. Пальцы сжимают конверт. Нет, не пустой.
И волна радости и тепла вдруг накрывает его. Он держит в руках настоящее, никем не читанное письмо Расмы, только-только от усыпанных одуванчиками лугов, от речных излучин, дышащих на заре туманом, от распаренных солнцем болот, над которыми в знойной синеве парит коршун. Исчезает тесная серая комната воспитателя, вокруг простираются лесные дали, и на него устремлены глаза загорелой девушки с упавшей на лицо прядью волос, с побелевшими от солнца ресницами и капельками пота на лбу, и губы у нее синие от черники. Она подносит к лицу Валдиса горсть ягод, и его рот припадает к этой горсти, и губы ощущают тепло Расминых пальцев. Валдис опускает голову, тут же резко ее вскидывает, и взгляд спрашивает: "Это все правда?" Киршкалн утвердительно кивает, и мальчик впервые искренне и тепло улыбается. "Так он улыбался Расме", - мелькает в голове у Киршкална. Улыбка светит недолго и гаснет. Валдис снова замыкается, спрашивает:
- Мне можно идти?
Киршкалн кивает еще раз, и Валдис, сунув письмо в карман, опрометью выбегает из комнаты, а воспитатель все смотрит и смотрит на закрытую дверь, вспоминает про свои седые виски, затем, хрустнув косточками пальцев, раскидывает руки в стороны и, со смешком откинувшись на спинку стула, вытягивает под столом длинные ноги. Дома под стопкой институтских конспектов и старых учебников лежит пачка писем двадцатилетней давности. Ему слышится голос жены, ее торопливые шаги, когда она рано утром готовит на кухне завтрак, он ощущает ее теплое плечо у своего плеча ночью, и ему вдруг жутко хочется вскочить и побежать на автобус, влететь домой и расцеловать свою девушку в благодарность за то, что он обрел, за то, что двадцать минувших лет ничего не смогли пригасить и даже теперь, при своих седых висках, он в состоянии понять Валдиса, понять, сколько может Дать письмо, написанное девушкой, которая тебя любит.
VI
Утренняя зарядка. Сигнал, словно взрывная волна, выбрасывает ребят из кроватей. Ноги в брюки, в башмаки и - по коридору к выходу. Отделения уже выстраиваются на "проспекте", а сам Озолниек стоит у дверк, посматривает на часы и отсчитывает вслух:
"Одна минута... две... две с половиной!.." Вразвалку и спотыкаясь бегут даже самые нерасторопные, любители поспать на ходу протирают глаза. Дежурный воспитатель стоит рядом с начальником; в руках наготове блокнот и авторучка. Вот уже поднимается рука Озолниека, последние прибавляют шагу и, шмыгнув мимо нею, высыпают во двор.
- Три минуты!
Коридор пуст. Дежурный воспитанник во дворе подает команду:
- Напра-во! За мной бего-ом марш!
Замелькали белые майки, и колонна трусцой потекла на футбольное поле. В глазах у ребят лукавые искорки. Сегодня Бас но накрыл никого из разгильдяев. Это своего рода азартное и веселое состязание.
Дежурный воспитатель прячет блокнот в карман и тоже идет на спортплощадку. Пробежав два круга, воспитанники перестраиваются для гимнастики, а дежурный контролер с воспитателями обходят отделения и проверяют, нет ли кого в медвежьей спячке под одеялом или, как иногда бывает, под койкой.
Ребята делают упражнения. Руки в стороны, руки вверх!
- Л с тобой что такое? - Взгляд Озолниека засекает Висвара Мейкулиса, воспитанника из Киршкалнова отделения, прибывшего в колонию месяца четыре назад. У него кличка "Кастрюля", и он - типичный представитель категории "тихих". У Мейкулиса под глазами лилово-радужные синяки, похожие на георгины.
Мейкулис перестает махать руками, виновато опускает голову и молчит.
Начальник бросает вопросительный взгляд на Киршкална, но воспитатель сам в недоумении, он лишь пожимает плечами.
- На вечерней линейке этой превосходной симметрии не было.
- После зарядки зайдешь ко мне, - велит Озолниек воспитаннику.
Но и в кабинете начальника выяснить ничего не удалось. Мейкулис бубнит одно и то же:
- Я шел после вечернего гудка в уборную, поскользнулся и упал. И приложился об толчок. В уборной было мокро, я поскользнулся, и упатт, и стукнулся... - и так далее.
- Сними рубаху! - приказывает Киршкалн.
Мейкулис медленно и неохотно стягивает с себя одежду, не переставая тихонько бормотать:
- Говорю же, нет ничего. Я вчера шел...
Он стоит голый по пояс, стеснительно мнет в руках рубаху.
- Подойди-ка поближе к окну! - Начальник подталкивает Мейкулиса вперед, и солнце обливает его тощий торс. - Гляди-ка сюда! И вот еще, и здесь тоже... - Озолниек тычет пальцем в бока и спину парнишки.
Киршкалн кивает. Густые синяки говорят сами за себя.
- Да это ничего, - мямлит Мейкулис и даже пробует засмеяться. - Когда упал, я еще немножко катился и стукнулся об стену и об толчок...
Озолниек взвивается:
- Это, - наверно, толчок подпрыгнул и треснул тебя! Говори, кто бил?
- Никто. Когда я вечером...
- Опять сказка про белого бычка!
Начальник снимает телефонную трубку и звонит в санчасть.
- Фельдшер? Зайдите, пожалуйста, ко мне!
Через несколько минут является фельдшер.
- Осмотрите этого молодца! Каково происхождение синяков на его теле?
Старый, видавший виды фельдшер разглядывает Мейкулиса.
- Отделали тебя, сынок, под орех! Но бил неопытный. Специалист, тот разделал бы так, что и комар носу не подточил. А глазки-то, ай-ай-ай! Раскрой рот! - Фельдшер берет Мейкулиса за подбородок. - Ну-ка, разинь пошире. К свету. Та-ак. Полюбуйтесь! - обращается он к начальнику. Слизистая изранена о зубы. Заметный отек. Поколотили основательно.
- А теперь что ты скажешь? - спрашивает Киршкалн.
Теперь Мейкулис молчит, но как только фельдшер УХОДИТ, на вопрос, кто бил, заводит старую песню:
- Я пошел вечером в сортир, поскользнулся и...
- Хватит! У меня больше ист времени слушать эти глупости. Выяснить и доложить! - говорит Озолниек воспитателю.
Заперев Мейкулиса в своей комнате, Киршкалн отправляется на поиски воспитателя, дежурившего в эту ночь.
Уже довольно долго жизнь в отделении течет сравнительно спокойно, и вообще избиения теперЕ, стали редким происшествием в колонии. По хочется думать, что в этом замешаны ребята его отделения, разве что только Зумеит. Уж больно здорово Мейкулис запуган.
