Путешествие по солнцу (Русская фантастическая проза первой половины XIX века.) - Терпинович Демокрит (книги без регистрации .txt) 📗
«Вы видите, г. Демокрит Терпинович, что мы вполне наслаждаемся здесь дарами природы; не только употребляем их в нашу пользу, но вникаем также в таинства природы, занимаясь разведением полезных и приятых растений и стараясь их усовершенствовать собственными просвещёнными трудами; это придает им более ценности в наших глазах; заметив, что наш образ жизни вам нравится, я попрошу у вас небольшого пожертвования в пользу моего сада; а именно: остричь ваши ногти, и отдать мне эти обрезки; я прикажу ими удобрить растение, какое вы сами назначите, и которое назову вашим именем, в память вашего посещения.»
Я очень знал причину, побудившую Короля просить этот подарок, и мне очень понравилась тонкость, с которою он это сделал. Не подавая вида, что понял настоящую причину этой просьбы, я отвечал, что предложение Его Справедливости столько для меня обязательно, что немедленно по возвращении нашем во дворец исполню его желание.
Во время нашей прогулки я изъявил ему мое удивление, что не заметил у него телохранителей. «Это от того, отвечал он, что они безголосные; у меня есть телохранители самые верные, непобедимые, и содержание которых мне ничего не стоит: это непоколебимая справедливость, отеческое попечение о благе Богом мне вверенного народа, и непременное из того последствие; неизменяемая любовь всего народа: вот мои три телохранителя; больше мне не нужно; под их защитою я провожу свой век совершенно счастливо и спокойно. Жизнь и судьба царей, как и каждого человека, в руках Божиих, в руках того непостижимого Творца Вселенной, без воли которого и волос не спадет с нашей главы; за чем же мне более полагаться на защиту человека, нежели на защиту и покровительство Всемогущего Мироправителя? Не хочу обидеть подданных моих видом недоверчивости к ним; и если я допущу мысль об ней, то по какому поводу я буду более доверчив к одному, чем к другому? одна мысль, что я должен не доверять кому-нибудь, отравила бы уже мое существование; и да избавит меня навсегда Господь Бог от этой несчастной мысли! поверьте, дорогой мой гость, что чистая совесть есть надежнейший страж, и поэтому я стараюсь быть всегда в ладу с моею совестью; кроме того, в этом участвует еще хозяйственный расчёт: зачем буду я тратиться на содержание стражей, в которых вовсе не имею надобности? Я себе ни в чем нужном не отказываю; но не позволяю себе никакого излишества, зная, что обязан служить примером для моих подданных во всех гражданских добродетелях, в числе которых строгая хозяйственная расчётливость должна, по моему убеждению, занять одно из важнейших мест, потому что человек, воздерживающийся от всякого излишества, не расстроит своего состояния; следовательно, не войдет в долги, составляющие основание нашего разорения; сохраняя таким образом возможность жить, по малой мере, в скромном довольствии, он не тревожится лихорадочным желанием алчного приобретения, для удовлетворения неограниченных прихотей; он будет наслаждаться спокойствием духа, и чуждаться всякой преступной мысли, опасаясь лишиться этого драгоценного спокойствия.
«Беспутная роскошь в высшем кругу общества рождает желание в среднем кругу, равняться с ними; так постепенно доходит до низшего, и хотя каждый круг общества должен по неволе уступать высшему в объеме роскоши, по неимению средств к приобретению всех излишеств, однако стремление к этой пагубной страсти тем более усиливается, рождается зависть, и пролагается путь к преступлениям; тем более, что тут вмешивается суетное, ложное самолюбие, — как отстать от такого, или такого? чем он лучше меня? неизбежное последствие этого будет то, что от чрезмерного натягивания струны лопнут, и все пойдет на разлад; тогда, как ни связывай вместе разорванные струны, но чистого тона не выберешь: когда же я воздерживаюсь от всякого излишества, тогда другим уже не за кем тянуться, и никому не придет в голову, перещеголять меня; от этого вы не увидите, ни у меня, ни у кого бы то ни было, вещей, не заключающих в себе действительной пользы. Несколько раз затейливые фабриканты и ремесленники, в надежде барыша, начинали делать разные, на вид красивые, но бесполезные вещицы; но когда они были представлены мне, и я удостоверился в их бесполезности, тогда возвращал ИХ с холодным отзывом; красиво, но бесполезно; после того никто не хотел иметь у себя вещи, которое я не одобрил; ремесленники не стали более тратить время на изобретение и изготовление вещей, которых не купил бы никто; это само собою обратило более рук в занятиям полезным, и избавило от необходимости кормить произведениями чужих рук людей занимающихся пустяками.
«Напротив того, усовершенствование всякого полезного изделия поощряется у меня всеми возможными средствами; в чем торговые компании, обеспечивая сбыт этих изделий выгодными ценами, много содействуют; зная приблизительно, сколько можно продать каждого рода изделий, делаются благовременно нужные заказы, с предварительным фабрикатам и ремесленникам пособием, ежели их положение того требует; а как производители естественно более основываются на этих заказах, нежели на собственных предположениях, то, соображаясь с количеством этих заказов, то есть, верного сбыта, не тратятся напрасно на сооружение обширнейших фабрик; следовательно и в этом случае сохраняется полезное равновесие: от этого у нас и нет примера, чтобы фабричное заведение пришло в упадок.
«В отношении к одежде, как мужеской, так и женской, соблюдается у нас то же правило скромности и благопристойности; в ней ничего нет ни лишнего, ни бесполезного; перемены покроя не бывает, и благородная простота господствует во всех разрядах общества.
«Женщины наши одарены таким возвышенным самолюбием, что хотят заслужить внимание мужчин основательными, нравственными достоинствами, а не наружным блеском, и ежели бы которой-нибудь из них пришла несчастная, малодушная и самолюбие оскорбляющая мысль, отличиться от других наружными украшениями, то наверное она сделалась бы посмешищем, как мужчин так и женщин; но у нас высоко ценятся и опрятность, скромность, и непринуждённая любезность, соединённые с приличными каждому полу и классу сведениями; поэтому вы не услышите в наших обществах пустых разговоров, отвлекающих от занятий полезнейших.»
После того Король желал узнать, как женщины проводят время на нашей земле? Я рассказал, что в высших обществах они проводят большую часть жизни в приготовлении нарядов; за туалетом; редкая из матерей сама кормит своих детей, а еще реже воспитывают их сами; что управление хозяйством большею частью поручают наемникам; что они навьючивают на себя множество бесполезных дорогих вещиц, когда отправляются в гости, или ожидают гостей к себе; что моды переменяются беспрестанно, и что по этому дорого заплаченное платье, которое можно бы носить еще долгое время, бросают, потому что какая-нибудь портниха выдумала другой шутовской покрой, чтобы не остаться без работы, и не лишиться средств обогатиться за счет малодушных поклонниц бестолковой моды.
Выслушав это, почтенные мои слушатели и слушательницы невольно вздохнули, и пожалели о наших женщинах, лишающих себя истинного семейного счастья! Когда же я прибавил, что большая часть браков заключается у нас не по взаимной любви, но по денежным расчётам, потому что мужчина должен по неволе соображать возможность, доставлять своей жене средства вести образ жизни, сообразный принятым обычаям моды, тогда Королева заметила, что у нас, стало быть, заботятся в этом случае не о душевных качествах невест, а о том, чтобы у них было по больше денег?
С сокрушённым сердцем я должен был в этом сознаться; и одна миловидная молоденькая девица наивно заметила: Так ежели бы у вас нарядили козу в модное платье, и навьючили бы на нее мешок с деньгами, то и она нашла бы себе жениха между вами? Эта забавная выходка развеселила всех; все засмеялись; а я, из политики, улыбнулся, хотя внутренне скорбел о том, что это замечание было довольно справедливое, и не служит к чести так называемого просвещённого нашего века.
Король полагал, что этому горю можно было бы помочь, если бы благоразумные отцы семейств согласились не дозволять в своих семействах следовать этому пагубному обычаю; но я осмелился быть противного мненья, и уверил Его Справедливость, что зло уже так сильно укоренилось, что таких благоразумных людей назвали бы, наверное, сумасшедшими, или, по крайней мере, мизантропами, и что им не было бы житья в недре своих семейств.
