Бегущая по волнам - Грин Александр Степанович (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Пока это происходило, все стояли, как связанные. И вот с волны на волну, прыгая и перескакивая, Фрези Грант побежала к тому острову. Тогда опустился туман, вода дрогнула, и, когда туман рассеялся, не было видно ни девушки, ни того острова, как он поднялся из моря, так и опустился снова на дно. Дэзи, возьми платок и вытри глаза.
– Всегда плачу, когда доходит до этого места, – сказала Дэзи, сердито сморкаясь в вытащенный ею из кармана Тоббогана платок.
– Вот и вся история, – закончил Больт. – Что было на корабле потом, конечно, не интересно, а с тех пор пошел слух, что Фрези Грант иногда видели то тут, то там, ночью или на рассвете. Ее считают заботящейся о потерпевших крушение, между прочим; и тот, кто ее увидит, говорят, будет думать о ней до конца жизни.
Больт не подозревал, что у него не было никогда такого внимательного слушателя, как я. Но это заметила Дэзи и сказала:
– Вы слушали, как кошка мышь. Не встретили ли вы ее, бедную Фрези Грант? Признайтесь!
Как не был шутлив вопрос, все моряки немедленно повернули головы и стали смотреть мне в рот.
– Если это была та девушка, – сказал я, естественно, не рискуя ничем, – девушка в кружевном платье и золотых туфлях, с которой я говорил на рассвете, – то, значит, это она и была.
– Однако! – воскликнул Проктор. – Что, Дэзи, вот тебе задача.
– Именно так она и была одета, – сказал Больт. – Вы раньше слышали эту сказку?
– Нет, я не слышал ее, – сказал я, охваченный порывом встать и уйти, – но мне почему-то казалось, что это так.
На этот раз разговор кончился, и все разошлись. Я долго не мог заснуть: лежа в кубрике, прислушиваясь к плеску воды и храпу матросов, я уснул около четырех, когда вахта сменилась. В это утро все проспали несколько дольше, чем всегда. День прошел без происшествий, которые стоило бы отметить в их полном развитии. Мы шли при отличном ветре, так что Больт сказал мне:
– Мы решили, что вы нам принесли счастье. Честное слово. Еще не было за весь год такого ровного рейса.
С утра уже овладело мной нетерпение быть на берегу. Я знал, что этот день – последний день плавания, и потому тянулся он дольше других дней, как всегда бывает в конце пути. Кому не знаком зуд в спине? Чувство быстроты в неподвижных ногах? Расстояние получает враждебный оттенок. Существо наше усиливается придать скорость кораблю; мысль, множество раз побывав на воображаемом берегу, должна неохотно возвращаться в медлительно ползущее тело. Солнце всячески уклоняется подняться к зениту, а достигнув его, начинает опускаться со скоростью человека, старательно метущего лестницу.
После обеда, то уходя на палубу, то в кубрик, я увидел Дэзи, вышедшую из кухни вылить ведро с водой за борт.
– Вот, вы мне нужны, – сказала она, застенчиво улыбаясь, а затем стала серьезной. – Зайдите в кухню, как я вылью это ведро, у борта нам говорить неудобно, хотя, кроме глупостей, вы от меня ничего не услышите.
Мы ведь не договорили вчера. Тоббоган не любит, когда я разговариваю с мужчинами, а он стоит у руля и делает вид, что закуривает.
Согласившись, я посидел на трюме, затем прошел в кухню за крылом паруса.
Дэзи сидела на табурете и сказала: „Сядьте“, причем хлопнула по коленям руками. Я сел на бочонок и приготовился слушать.
– Хотя это невежливо, – сказала девушка, – но меня почему-то заботит, что я не все знаю. Не все вы рассказали нам о себе. Я вчера думала. Знаете, есть что-то загадочное. Вернее, вы сказали правду, но об одном умолчали. А что это такое – (одно?) С вами в море что-то случилось. Отчего-то мне вас жаль. Отчего это?
– О том, что вы не договорили вчера?
– Вот именно. Имею ли я право знать? Решительно – никакого. Так вы и не отвечайте тогда.
– Дэзи, – сказал я, доверяясь ее наивному любопытству, обнаружить которое она могла, конечно, только по невозможности его укротить, а также – ее проницательности, – вы не ошиблись. Но я сейчас в особом состоянии, совершенно особом, таком, что не мог бы сказать так, сразу. Я только обещаю вам не скрыть ничего, что было на море, и сделаю это в Гель-Гью.
– Вас испугало что-нибудь? – сказала Дэзи и, помолчав, прибавила: – Не сердитесь на меня. На меня иногда (находит), что все поражаются; я вот все время думаю о вашей истории, и я не хочу, чтобы у вас осталось обо мне память, как о любопытной девчонке.
Я был тронут. Она подала мне обе руки, встряхнула мои и сказала:
– Вот и все. Было ли вам хорошо здесь?
– А вы как думаете?
– Никак. Судно маленькое, довольно грязное, и никакого веселья. Кормеж тоже оставляет желать многого. А почему вы сказали вчера о кружевном платье и золотых туфлях?
– Чтобы у вас стали круглые глаза, – смеясь, ответил я ей. – Дэзи, есть у вас отец, мать?
– Были, конечно, как у всякого порядочного человека. Отца звали Ричард Бенсон. Он пропал без вести в Красном море. А моя мать простудилась насмерть лет пять назад. Зато у меня хороший дядя; кисловат, правда, но за меня пойдет в огонь и воду. У него нет больше племяшей. А вы верите, что была Фрези Грант?
– А вы?
– Это мне нравится! Вы, вы, вы! – верите или нет?! Я безусловно верю и скажу – почему.
– Я думаю, что это могло быть, – сказал я.
– Нет, вы опять шутите. Я верю потому, что от этой истории хочется что-то сделать. Например, стукнуть кулаком и сказать: „Да, человека не понимают“.
– Кто не понимает?
– Все. И он сам не понимает себя.
Разговор был прерван появлением матроса, пришедшего за огнем для трубки. „Скоро ваш отдых“, – сказал он мне и стал копаться в углях. Я вышел, заметив, как пристально смотрела на меня девушка, когда я уходил. Что это было? Отчего так занимала ее история, одна половина которой лежала в тени дня, а другая – в свете ночи?
Перед прибытием в Гель-Гью я сидел с матросами и узнал от них, что никто из моих спасителей ранее в этом городе не был. В судьбе малых судов типа „Нырка“ случаются одиссеи в тысячу и даже в две и три тысячи миль – выход в большой свет. Прежний капитан „Нырка“ был арестован за меткую стрельбу в казино „Фортуна“. Проктор был владельцем „Нырка“ и половины шкуны „Химена“. После ареста капитана он сел править „Нырком“ и взял фрахт в Гель-Гью, не смущаясь расстоянием, так как хотел поправить свои денежные обстоятельства.
Глава XXI
В десять часов вечера показался маячный огонь; мы подходили к Гель-Гью.
Я стоял у штирборта с Проктором и Больтом, наблюдая странное явление. По мере того как усиливалась яркость огня маяка, верхняя черта длинного мыса, отделяющего гавань от океана, становилась явственно видной, так как за ней плавал золотистый туман – обширный световой слой. Явление это свойственное лишь большим городам, показалось мне чрезмерным для сравнительно небольшого Гель-Гью, о котором я слышал, что в нем пятьдесят тысяч жителей. За мысом было нечто вроде желтой зари. Проктор принес трубу, но не рассмотрел ничего, кроме построек на мысе, и высказал предположение, не есть ли это отсвет большого пожара.
– Однако нет дыма, – сказала подошедшая Дэзи. – Вы видите, что свет чист; он почти прозрачен.
В тишине вечера я начал различать звук, неопределенный, как бормотание; звук с припевом, с гулом труб, и я вдруг понял, что это – музыка. Лишь я открыл рот сказать о догадке, как послышались далекие выстрелы, на что все тотчас обратили внимание.
– Стреляют и играют! – сказал Больт. – Стреляют довольно бойко.
В это время мы начали проходить маяк.
– Скоро узнаем, что оно значит, – сказал Проктор, отправляясь к рулю, чтобы ввести судно на рейд. Он сменил Тоббогана, который немедленно подошел к нам, тоже выражая удивление относительно яркого света и стрельбы.
Судно сделало поворот, причем паруса заслонили открывшуюся гавань. Все мы поспешили на бак, ничего не понимая, так были удивлены и восхищены развернувшимся зрелищем, острым и прекрасным во тьме, полной звезд.
Половина горизонта предстала нашим глазам в блеске иллюминации. В воздухе висела яркая золотая сеть; сверкающие гирлянды, созвездия, огненные розы и шары электрических фонарей были, как крупный жемчуг среди золотых украшений. Казалось, стеклись сюда огни всего мира. Корабли рейда сияли, осыпанные белыми лучистыми точками. На барке, черной внизу, с освещенной, как при пожаре, палубой вертелось, рассыпая искры, огненное, алмазное колесо, и несколько ракет выбежали из-за крыш на черное небо, где, медленно завернув вниз, потухли, выронив зеленые и голубые падучие звезды. В это же время стала явственно слышна музыка; дневной гул толпы, доносившийся с набережной, иногда заглушал ее, оставляя лишь стук барабана, а потом отпускал снова, и она отчетливо раздавалась по воде, – то, что называется: „играет в ушах“. Играл не один оркестр, а два, три… может быть, больше, так как иногда наступало толкущееся на месте смешение звуков, где только барабан знал, что ему делать. Рейд и гавань были усеяны шлюпками, полными пассажиров и фонарей. Снова началась яростная пальба. С шлюпок звенели гитары; были слышны смех и крики.
