Звездочка(Рассказы для маленьких детей) - Шелгунова Людмила Петровна (читать книги регистрация TXT) 📗
— Могли перенести на себе на ту ниву и увезти, — сказал староста.
— Когда я увозил свой овес, Андреев овес стоял на месте, — еще довольно спокойно сказал Шарамыга.
— А давно ли ты увозил?
— Да уж с неделю будет.
— Видимое дело, что увезено по этой дороге, — решительно заключил урядник и вся компания направилась обратно, под проливным дождем.
В избе у старосты против Шарамыги явились уж настоящие обвинители. Его видели в Лаве, куда он возил продавать овес.
— Ну, да, возил, только продал свой овес.
— А потом был в трактире и пил.
— Ну, да, был и пил.
— А потом зашел в лавку.
— Ну, да, зашел и купил своей бабе полусапожки, — отвечал Шарамыга, — все же купил я на свои, а не на чужие деньги.
Как Шарамыга ни отбивался, но через два дня пришел сотский и беднягу увели в уездный город.
У Шарамыги было пять человек детей и жена, которые выли так, что душа надрывалась.
Вся деревня провожала арестанта до горы, а затем, продолжая клясться в своей невинности, пошел он один со своими казенными провожатыми.
На горе, за версту от деревни, встретил его старик, почтенный, дряхлый, богобоязливый старик Сава, отец старосты.
— Плохо твое дело, Василий, — сказал он Шарамыге, — видно, дьявол тебя попутал. Что станут теперь ребята твои делать?
Шарамыга в отчаянии упал на колени и, глядя на озеро, за которое в то время закатывалось солнышко, закричал:
— Красное солнышко, освети ты это дело! Пусть Господь Бог убьет меня со всем моим домом, если я хоть один сноп взял с Андреевой нивы. Не брал я, дедушка, не брал! Напраслину говорят на меня. Вот те Христос!
Он три раза перекрестился. Старик тоже перекрестился.
— Ну, коли ты врешь перед Богом, так сам за это и ответишь! — проговорил он и пошел дальше.
Старик тихо стал спускаться с горы и потом, остановившись, почти вслух проговорил:
— Нет, не виноват Васька, не виноват!
Сын его и слышать не хотел, чтобы Шарамыга был невиновен.
Всю ночь старику не спалось, а утром, только что солнышко встало, он побрел рыбу удить. Но не рыба была на уме у Савы. Он пришел прямо к Андреевой ниве и стал всю ее потихоньку обходить.
— Дождем смыло, а только все же следы я найду, как переносили овес.
Низко наклонившись, ходил старичок, уже плохо видевший. Ходил, ходил и набрел на след, на котором и остановился.
— Что это, ходил ли человек широкой голой ногой, или зверь какой? Вот один шаг, вот другой, вот третий.
Как посмотрел Сава хорошенько, так все поле в таких следах. Хожено было по всем направлениям, а вот тут точно и выкатано. «Это шатался зверь», думал старик. Вот наклоняется он и поднимает колос, а за ним тянется из земли и другой, и третий…
Накануне после обеда перестал дождь, и хотя грязи было вдоволь, но она немного погустела. За тремя вытащенными колосьями показалась солома, старик потащил солому, ногою счистив грязь. Солома оказалась снопом, а за первым снопом показались и второй и третий.
Старик взял удочку и торопливо пошел домой.
— Много ли наудил, дедушка? — спросил его кто-то из мужиков, лежавших у колодца.
День был воскресный и те мужики, которые не пошли к обедне, лежали на траве около колодца..
— Много, паря. Большую рыбину я выудил, — сказал старик, от утомления опускаясь на лавку около них, — выудил я вора, настоящего вора! Шарамыгу-то напрасно загубили.
Мужики все встали и наперерыв спрашивали Саву, что это значит.
— А значит то, что овес унесен не человеком, а зверем, медведем, да зарыт. Запрягай, Андрей, лошадь, да и поезжай за ним.
Через два часа по лесу гул стоял, весь народ шел смотреть на проказы Мишки.
Действительно, это были настоящие проказы Мишки. Яма была вырыта, конечно, очень грубо и овес сложен так, что не будь такой слякоти, его тотчас же бы заметили. Кругом, когда пообсохло, солома начала подниматься и мужики только ахали и дивились, что они не замечали этого раньше.
— Ну, разумеется, не заметили, — сказал Сава, приехавший на телеге Андрея. — Ведь идя-то сюда, вы верно уже дорогою говорили, что Васька Шарамыга украл?
— Как же, говорили, как он на себе перенес снопы на свою ниву, — отвечал Андрей..
— Ну, вот, видите, оттого-то вы не заметили ни следов, ни соломы. А я, как шел сюда, так говорил себе: нет, видит Бог, не Васька украл. Как он руки к небу поднял, так я уже видел, что он неповинен в этом. Оттого-то я его следов не видал, а увидел следы настоящего вора.
— Мудрый ты, дедушка, старичок!
— Долго ли загубить человека.
Овес оказался уже наполовину обсосанным медведем, вероятно, сделавшим себе запас на голодное время.
МЕДВЕДЬ И ЖУРАВЛЬ
Раз дедушка пригласил к себе гостей обедать. Прислуга хлопотала, суетилась, накрывала на стол. Когда стол был уже готов и оставалось только поставить стулья, в комнату вбежали медвежата, играя и катаясь кувырком. В это время заколыхались углы скатерти. Это так понравилось медвежатам, что они тотчас же вцепились в два конца, стали тащить и потом вдруг сдернули вместе со скатертью все, что было на столе. Посуда вся перебилась и по всему дому раздался страшный грохот. Дедушка и гости его прибежали в столовую и застали там одного медвежонка над битою посудою, которую он с любопытством осматривал. Другой же отошел в сторону и жалобно визжал. Дедушка хотел наказать обоих, но заметил, что медвежонок, который визжал, весь в крови. К вечеру он умер и у дедушки остался один медвежонок. Он подружился с собакою, лазал к ней в будку, отнимал кости и, кроме того, не давал никому проходу, работницу хватал за платье, у повара воровал разные съедобные вещи, у лакея размазывал ваксу и растаскивал сапожные щетки; вообще, безобразничал до такой степени, что его не стали пускать в дом.
Когда наступила зима, он был уже довольно большой и повар научил его носить в кухню дрова. Наберет Михаил Иванович целую охапку и идет с нею на задних лапах, а ребятишки, дети дворовых людей, подбегут к нему да дернут за хвост, он и опрокинется назад. Вся ватага тотчас разбежится по углам, а медведь вскочит сердитый и начнет бросаться дровами. Потом видит, что делать нечего, соберет дрова и опять идет, пока снова не дернут его за хвост.
Если же случалось, что в то время, как он несет дрова, повар дернет за звонок, которым его обыкновенно призывали к еде, то он бежит, бросая тут же на дороге дрова, и что есть духу, уже на четырех лапах, прямо к кухне. Точно также бросал он дрова, лишь только выходил на двор дедушка, и бежал к нему ласкаться.
Так прошла зима и на следующее лето он стал еще больше; цепная собака уже не так смело заигрывала и огрызалась на него, а все приходившие на двор со страхом поглядывали на Михаила Ивановича.
К осени дедушка стал ездить на охоту; ездил он верхом и лошадь его, не только не боялась Мишки, но даже очень любила его, так что Мишка становился на задние лапы и нежно обнюхивал ее голову, а она нагибала к нему свою и терлась об него. Мишке сделали ошейник и к ошейнику прицепляли цепь, на которой дедушка стад водить его с собою в лес на охоту. В лесу дедушка цепь снимал и Мишка дружно скакал подле его лошади.
