Тайна старой усадьбы(Русский оккультный роман, т. XII) - Белинский Александр (книга жизни txt) 📗
В эту ночь я спал так хорошо и беззаботно, как мне давно не приходилось спать. Мог ли я тогда предполагать, что в этой самой комнате меня ожидают такие странные переживания?
III
УСАДЬБА
Когда я проснулся, солнышко только что всходило. Я открыл окно в сад: на меня так и пахнуло бодрящей свежестью и запахом листвы.
Я быстро оделся и вышел на террасу, которая почему-то называлась роговым крыльцом.
Первое, что бросилось мне в глаза, это была сановитая фигура пана Тадеуша, который разговаривал с какими-то крестьянами.
Увидев меня, он поспешил мне навстречу и, осведомившись о том, хорошо ли мы провели ночь и не испытывали ли мы в чем либо недостатка, добавил, что пани Вильгельмина ждет меня пить чай, кофе, молоко или к чему я имею привычку.
Поблагодарив пана Тадеуша, я сказал, что чай пить приду тогда, когда выйдет Ольга, и просил его показать мне усадьбу. Пан Тадеуш раскланялся, и мы отправились для совершения беглого осмотра.
Усадьба занимала огромную площадь и разделялась на три части. Старый дом с большим садом был в глубине усадьбы, затем шел большой двор, на который выходило роговое крыльцо.
Двор был отделен заборами, с одной стороны, от соснового леса, сквозь который мы въехали, а с другой стороны, на задах флигеля управляющего, от невысокого, но густого лиственного леса. Вдоль этого забора расположился ряд построек. Здесь был большой флигель для служащих, затем птичий и малый скотный двор, неподалеку от них колодец, а потом усадебка пана Тадеуша с чистеньким домиком в три комнаты с кухней и широкой верандой, выходящей в цветник.
По другую сторону ворот, ведущих в сосновый лес, были расположены конюшни, большой скотный двор и целый ряд амбаров и сараев, заканчивающийся другими воротами, выходящими в сторону деревни.
От этих ворот до самого рогового крыльца тянулся довольно высокий забор, который отделял двор от фруктового сада.
За конюшнями была третья часть усадьбы: слева огромное гумно с молотилкой и площадкой для склада сена и соломы, а справа обширный огород, снабжавший овощами всю усадьбу.
Все было чрезвычайно чисто и опрятно, и на всем виднелись следы заботливого, внимательного и интересующегося делом хозяина.
Я не мог удержаться, чтобы не выразить пану Тадеушу своего удовольствия, на что он ответил мне низким поклоном, направленным, по его привычке, немного влево.
Когда мы, окончив наш осмотр, выходили с огорода, на роговом крыльце мелькнуло белое платьице Ольги, и все мы скоро собрались на веранде хлопотливой пани Вильгельмины и заняли свои места.
Весь стол ее был уставлен самоваром, кофейником, кринками со сливками и молоком и целым подносом только что испеченных и еще горячих сдобных булочек и каких-то превкусных крендельков.
После чая мы с Ольгой принялись осматривать старый дом. Это была огромная деревянная постройка, старая, но недурно сохранившаяся. Мы высчитали, что из этого дома можно бы было выкроить не менее четырех небольших городских квартир. Все было сделано прочно и массивно, хотя и требовало очень серьезного ремонта.
Дядя жил в старом доме, но, покидая усадьбу, он почему-то распорядился, чтобы там никто не жил, и чтобы управляющий выстроил себе отдельный флигель.
С левой стороны коридора, ведущего с рогового крыльца, была целая квартирка из трех светлых, солнечных комнат. С правой стороны того же коридора находилось занимаемое нами помещение. Рядом с той большой пустой комнатой, о которой я уже упоминал, была огромная передняя с дверью на другую террасу, сплошь обросшую виноградом. Двумя или тремя ступеньками она спускалась на просторную площадку. Здесь, вероятно, был прежде цветник, но теперь вся площадка была покрыта густо разросшейся травой и кустарником.
Далее, по направлению к воротам, ведущим к деревне, раскинулся большой фруктовый сад.
За передней было несколько проходных комнат до конца дома. Левее их тянулся второй коридор, выходивший на небольшую открытую террасу в другую, еще большую часть сада, состоящую из сплошной гущи лип, вязов и разных диких деревьев.
Немного отступя от этой террасы, начиналась прямая липовая аллея, терявшаяся в глуши деревьев.
С другой стороны коридора были опять комнаты, и из этого же коридора выходила дверь в сени, которые отделяли кухню и комнаты для прислуги от главного корпуса дома.
Словом, это был преинтересный лабиринт из в большинстве случаев пустых, а частью занятых старинной обстановкой комнат.
На стенах кое-где висели картины и портреты, которые не представляли из себя никакого интереса, но в самой последней, угловой комнате, считая от виноградной террасы и обращенной в сторону дикого сада, я обратил особенное внимание на висевший на стене портрет. Он был вделан в большую, черную, покрытую пылью раму и был, по-видимому, очень стар.
На портрете этом была изображена какая-то девушка, а может быть, и очень молодая женщина с немного смуглым цветом лица и черными волосами, которые курчавыми локонами спускались на ее лоб и уши.
Лицо этой женщины было необыкновенно красиво, а особенно ее темно-синие глаза, но глаза эти смотрели на вас как то слишком пристально, и в них чувствовалось выражение какой-то мольбы, смешанной с упреком.
Осматривая эту комнату, я несколько раз взглядывал на портрет, и всюду эти глаза преследовали меня своим упорным взглядом.
Когда я выходил из комнаты, я опять взглянул на портрет: глаза женщины точно повернулись в мою сторону и продолжали смотреть на меня каким-то неотвязчивым взглядом. Я удержал Ольгу за плечо и указал ей на портрет.
— Я видела, — сказала она, — очень красивая головка; вероятно, еврейка, но зачем она так пристально смотрит; даже неприятно… — и я вдруг почувствовал, что по плечам девушки пробежала мелкая дрожь. Я обнял ее покрепче, и мы отправились в другие комнаты продолжать наш осмотр.
Я не хочу забегать вперед, но должен сознаться, что этот странный портрет, с его упорным взглядом, с его мольбой и упреком в глазах, произвел на меня сильное впечатление, и позднее, пока еще не начали развертываться события, которые чуть не стоили нам с Ольгой жизни, я нет-нет, да и заходил в описанную комнату, чтобы взглянуть на портрет еврейки.
После обеда, на котором пани Вильгельмина опять проявила свое искусство, столь свойственное польским хозяйкам, мы с Ольгой отправились в сад.
Нас хотел сопровождать пан Тадеуш, но предполагая, что он после обеда любит отдохнуть, мы пошли одни.
В сад мы вышли через виноградную террасу и направились влево, в сторону дикого сада. Туда вела дорожка, проходившая под окнами всего дома; она выходила на длинную липовую аллею, начинающуюся против открытой террасы.
Насколько вся усадьба была в полном порядке, настолько сад был запущен, что, конечно, объяснялось тем, что пан Тадеуш не усматривал в нем доходной статьи имения и не почитал себя вправе производить расходы на поддержание сада в порядке.
Деревья, кустарники и сорные травы разрослись непролазной гущей, а самая аллея, по которой мы шли, превратилась в какой-то туннель с зеленой крышей, сквозь которую солнце совсем не проникало.
Постепенно понижаясь, аллея вывела нас на небольшую площадку. Мы остановились и осмотрелись кругом.
Здесь аллея прекращалась, а в обе стороны расходились поросшие густой травой и полевыми цветами дорожки, — вправо во фруктовый сад, а влево в еще более густую и темную часть дикого сада.
У начала дорожки, ведущей влево, но несколько в стороне от аллеи, было небольшое возвышение, по-видимому искусственного происхождения. На нем, вероятно, когда-нибудь была беседка или что-либо в этом роде, но теперь оно все было покрыто широко разросшимся кустом можжевельника, встречающегося в тех местах довольно редко.
Прямо перед нами площадка круто понижалась к воде. Это была неширокая протока, быть может, даже старое русло протекавшей недалеко реки. За протокой, насколько хватал глаз, раскинулись заливные луга, главная ценность нашего имения, по которым были разбросаны группы деревьев и местами блестела вода.
