Под чистыми звездами - Катаев Иван (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Аполлинария, с минуту молча и неподвижно смотревшая на эту возню, вдруг решительно двинулась к стану. Мы последовали за ней, посмеиваясь про себя, - сейчас проборка...
Увидав бригадиршу, Тимка отпустил девицу, та вперевалочку отбежала к казану, принялась деловито помешивать в нем; по выражению спины, по всей ее напряженной полусогнутой фигурке видно было, что она с неловкостью ожидает, что будет.
Ждал и Тимка, глядя на подходившую Аполлинарию, но он стоял прямо и, по-красноармейски стянув рубаху борами назад, неторопливо опоясывался.
Бригадирша молча постояла перед ним, как-то неуверенно, по-девичьи, сложив на животе руки, потом произнесла обычным своим, упругим и ясным голосом:
- Ну, что ж тебе сказать, Тимофей... Скажу: молодец.
Работу аккуратно исполнил. - В голосе у нее дрогнула улыбка. - И меня обставил... Ну, я на то не в обиде. На жнитве сосчитаемся.
Тимка молчал, глядел на нее прямо, зорко.
- Всегда б, как ноне, работал, - продолжала она наставительно, - коли б не отлынивал, так ладно было бы. Ухватка, смелость у тебя есть во всем. А будешь стараться, по осени от правления тебе премия выйдет, это я твердо тебе говорю.
Тимкины губы чуть покривились.
- Не больно, чтой-то, я страдаю об премии этой, - сказал он отчетливо.
Стряпка, с интересом слушавшая этот разговор, тут радостно захохотала. Аполлинария медленно повела на нее глазами и снова обратилась к Тимке:
- Значит, совсем лишняя она тебе, премия?
- Это две десятки-то или там будильник со звоном? - усмехнулся Тимка. Так я в Ойрот-Туре, на стройке, за один день две таких премии отшибу, чем тут за нее цельное лета париться. Ты уж кому другому ее выхлопатывай. Вон хоть Панька, братишка твой, почитай што без порток гуляет и старается во всю силу, ему сгодится. А уж я обойдусь как ни то...
- Во-он ты как смотришь! - спокойно удивилась Аполлинария. - Только на рубь меряешь. А как весь колхоз твою работу ценит, страм ли от него, почет ли, это тебе без интересу?..
- Проживем и без почету, - пробормотал Тимка, глядя куда-то вкось. Уймонский почет недорого стоит, языком да по собраниям крутясь, еще и легше его найти, чем на поле.
Аполлинария подступила к нему почти вплотную.
- Ну и Тимка! - протянула она с изумлением, и впервые горячая, грозная даже нота зазвучала в ее голосе, еще более низком. - Красив же ты стал, Тимка!.. Будто кто подменил тебя, право. Эдакого не слыхала я от тебя раньше... Однако, видно, новые учителя у тебя завелися. И учат они тебя, учат, и впрок идет ученье!..
Она стояла перед ним в тревожных, струящихся к небу отсветах костра, чуть отклонив голову в сторону, стараясь перехватить потупленный Тимкин взгляд. Была она одного роста с парнем, а то и повыше.
Я смотрел на нее во все глаза. Молода она - вот что больше всего удивляло. До чего же молода!.. Хоть мы и слыхали, что девушка она, но как-то не соединялось это совсем, совсем юное лицо ни с званием увесистым бригадирши, ни с краевой ее известностью, - и с голосом, со всей повадкой ее не вязалось.
Конечно, не было ей и двадцати. Даже белый платок, низко, по-скитски скорбно, с прямым перегибом на висках повязанный, ее не старил. Продолговатое, может, слишком длинное между носом и ртом, с темными строгими бровями - северной славянки лицо. Иконописное - сказали бы раньше, - рублевского века. Но куда там! В нем столько движенья было, горячности, а сухости никакой. Свежи и нежны щеки, несмотря на загар или природную смуглоту; и вовсе не скаредные губы приоткрыты в напряженном внимании. И не шло в голову сужденье, красива ли, - так важно и ново, как всегда, было явленье из вечернего сумрака этого, полного своей жизни, лица, с тем особенным и страстном наклоном, ей, только ей одной свойственным, как вот вглядывалась она в ту минуту в потупленные глаза парня.
- А что еще, какие учителя? - вдруг будто очнулся он и резко поднял голову.- - Ты про кого это?.. - И, не дожидаясь ответа, сказал твердо, с силой, глядя прямо в глаза ей: - Знаешь чего, Полинарья, лучше в мой палисад не лазай, ты в нем не хозяйка. И не время нам тут с тобой счеты сводить. А это запомни: мне учителей не надо. Ни новых, ни старых. Не нуждаюся. - Он усмехнулся дерзко: - Слава богу, сам ноне грамотный.
И, повернувшись, пошел от нее, легко перескочил через суковатую сушину, положенную одним концом в костер, уселся невдалеке среди молодых парней и девчат. Лежа в траве звездой, головами друг к другу, они разговаривали между собой и пересмеивались.
Аполлинария постояла, глядя ему вслед, потом обернулась к стряпке.
- Таисья, ужин-от готов у тебя?.. Раздавай, - сказала она строго и пошла к ручью. Темная коса тяжко лежала на ее спине, прямой и по-женски зрелой.
Через несколько минут стряпка застучала черпаком по краю казана и звонко, на всю поляну, позвала ужинать.
Мгновенно все вокруг пришло в движение, со всех сторон из уплотнившейся дочерна темноты потянулись бригадники с мисками, котелками, столпились у костра. Сначала все шло там чинно и мирно, и уже усевшиеся поблизости истово, над ломтем хлеба, понесли ко рту дымящиеся ложки. Потом вдруг у казана зашумели, заговорили вперебой, донеслись голоса, и негодующие и жалостные.
- Это что ж такое!..
- Права не имеешь!..
- Всем давай!..
Шумели больше всего ребятишки, обступившие Таисью со своими чашками и мисками. А Таисья, не слушая их, весело и начальственно провозглашала:
- Маленьким без мяса!.. Без мяса маленьким!.. Отходи, давай, кто следующий!..
Но ребята пе отходили, шум разрастался, две или три бабы решительно вступились за ребячьи права. В эту минуту подошла Аполлинария.
- Из-за чего спор? - спросила она.
Все сразу загалдели, обратившись к ней. Таисья на прямой вопрос бригадирши ответила не без вызова, что ей сам Федор Климентьич наказывал, как заезжал поутру, чтобы с этого дня мясо в ужин выдавать только взрослым. Как ей председателем велено, так она и делает.
- Глупости это, - быстро сказала Аполлинария. - Трудодень ребятишки по своей работе получают, а есть всем надо ровно. Выдавай с мясом, как и раньше.
- Верные твои слова, деушка, - поддержал дядя Симеон, до того, впрочем, молчавший. - Им ведь, однако, рости надо, маненьким-то, рости...
- Так председатель же! - закричала Таисья. - Оглохли вы, чо ли? Я говорю, председатель велел, Федор Клпментьич...
Вон и Тимка слышал, он тут был. Тимка! Да скажи ты им!..
Тимка сидел цоблизости на какой-то колоде, хлебал из-своей чашки. Не поднимая головы, сказал отрывисто:
- А не знаю я. Меня это не касаемо.
Таисья всплеснула руками:
- Дак как же ты, Тимочка... Ведь при теое же! Слышал ведь!
- Отвяжись ты от меня! - глухо, со злобой ответил Тимка. - Чего пристала? Говорю: не слыхал ничего.
- Ладно! - вмешалась Аполлинария. - Это я сама разберуся с председателем, говорил он, нет ли. А вот я тебе, Таисья, говорю: выдавай по-прежнему. И кончено дело.
- А не буду по-прежнему! - крикнула та. - Ты что, главней председателя стала нонче? Не могу я его приказ нарушать. Я тут, у котла, отвечаю!
- Да ты что? - тихо изумилась Аполлинария, подступая к ней. - Ты что это в голову забрала? В чьей ты бригаде состоишь?.. Думаешь, ежели... Она осеклась и, переменив тон, закончила сухо и властно: - Делай, как я велю. А не хочешь,- сей момент от котла отставлю и другого назначу!
Неизвестно, чем бы разрешилась эта история, - похоже, Таисья не собиралась сдаваться. Но в это время из темноты раздались радостные возгласы:
- Передвижка!.. Передвижка приехала!..
Многие, и скорее всех - ребятишки, кинулись в ту сторону, откуда закричали. Следом за ними пошла и Аполлинария. Таисья, видимо, решила подчиниться распоряжению бригадирши, просто ей, наверное, не захотелось затягивать раздачу. На стану все снова пришло в чинный порядок, выстроилась очередь.
И чей-то мальчишеский голос удовлетворенно произнес:
