Двое (рассказы, эссе, интервью) - Толстая Татьяна Никитична (читать книги онлайн регистрации .txt) 📗
- Убирает... Как одолжение делает. В углах всю пыль оставляет.
Потом Наташе часто снился сон, в котором Нюра и Вера навеки переезжали к ним в квартиру, и больше нельзя было играть на рояле, показывать шарады. И книги читать тоже не рекомендовалось.
Очень волновали Наташу общенародные праздники 7 ноября и 1 мая. В праздники появлялись цыганки с воздушными шарами. Взгляд Наташи упирался в огромный живот знакомой цыганки - этот живот был одинаково велик и на май, и на ноябрь. Наташа думала, что тетя больна страшной неизлечимой болезнью, но няня сказала, поджав губы, что цыганка опять ждет ребенка. Наташа представляла себе, как она его ждет - простаивая часами у окна или выходя вечерами на развилку дорог.
Особенно любила Наташа 1 мая. На чистой площади Льва Толстого, озаренной нежарким солнцем, звенела музыка. От майского ветерка покачивался портрет Сталина на кинотеатре "Аре". Державная радость звенела в душе. Что сделать, чтобы он узнал, как я его люблю? Какой бы подвиг совершить? Изобрести бы таблетки - проглотил и не умрешь никогда. Или найти клад, миллион рублей - и на почту. Москва, Кремль, от Наташи.
Готовность погибнуть, спасая Сталина, не мешала ей повторять за другими девчонками во дворе загадочную крамолу:
- Поспорим?
- Поспорим! Твои штаны распорем, мои - зашьем и Сталину пошлем.
Ушла в прошлое цыганка с шарами, вечно ждавшая ребенка. Нет на свете ни Берты Михайловны, ни Иды Ильиничны. Нет и няни. Никогда больше не зашевелится Сталин под майским ветром. И Наташе давно уже не хочется быть как все.
1993 год
Наталия Никитична Толстая
Школа
Про мальчиков я думала так: ну, ладно. Пусть живут, но в специально отведенных местах. И хорошо бы на островах, окруженных океаном.
Что такое мальчики, я знала на горьком опыте. Когда мы с мамой зашли в мужскую школу за братом, мне показалось, что я попала в стадо беснующихся бабуинов. Потные, ошалелые мальчишки лупили друг друга мешками со сменной обувью.
- Бей Серого!
- Кузя, отпусти, больно. Отпусти, гад!
- Толстый, дай горбушку. Ну оставь чуть-чуть...
- Хрен тебе. Самому мало.
В углу два больших мальчика держали за руки маленького, а третий водил несчастному пончиком по губам, не давая откусить. Потом он засунул пончик себе в рот, а жирную руку вытер о волосы жертвы. Когда же мальчика отпустили, он с гиканьем вскочил на спину одного из мучителей, и тот умчал его вверх по школьной лестнице как ни в чем не бывало. Увиденное не укладывалось в голове.
В нашей школе по малейшему поводу раздавалось ликующее "Все будет сказано!" - и дружный топот ног по коридору: кто быстрее наябедничает учительнице. Девочки были понятны: кривляки, ябеды, воображалы, жадины. Всем хотелось, чтобы учительница похвалила. У всех, даже двоечниц, было поведение - 5, прилежание - 5. Все собирали фотографии артистов и переводные картинки. У каждой дома была коробка с драгоценностями: рассыпавшиеся бусы, открытки с котятами, атласные тряпочки, гребешок - расчесывать игрушечных зверей. Медвежонок, с проплешинами от постоянного ласкания, уложен спать,ждет, когда хозяйка вернется из школы. Как я люблю этот девчоночий мир, как понимаю его. И каждая девочка мечтала вырасти и оказаться красавицей, чтобы жизнь навечно остановилась на последней строчке из сказки: "А во дворце уже свадьбу играют..." Тем временем дракой издыхает, а все звери, способствовавшие счастью красавицы, тоже получили по труду. Жизнь после свадебного пира не планировалась.
Что, например, делать с дворцовым хозяйством? И надо ли его вообще заводить, если есть ковер-самолет и скатерть-самобранка? Хлопнешь в ладоши и добрые феи наткут полотна и пропылесосят.
Те девочки, которые слишком долго играли в куклы и читали сказки, никак не могли понять алгебру или физику. Помню, как в пятом классе я перестала понимать, что написано в учебнике. Даже по ботанике были одни двойки.
- Живая клетка состоит из белка и желтка.
- Капуста относится к семейству белокочанных.
- В пустыне растет сексуал.
От уроков ботаники запомнилось, что у учительницы совсем не было груди. Из мира науки в памяти остался только Ньютон - у него в учебнике были пририсованы синие очечки и шрам от уха до уха. Перед контрольной по физике хотелось заснуть летаргическим сном, а проснешься - школа окончена, все предметы сданы, и постаревший директор вручает аттестат с пятерками.
В середине пятидесятых произошло небывалое: мужскую и женскую школу объединили. Никогда не забуду то утро, когда в класс вошли двадцать шестиклассников, ухмыляясь от стыда, с багровыми ушами. Стены монастыря рухнули - мальчиков посадили за парты с девочками. Закрываю глаза и вижу ту, пореформенную школу.
Вот девочки переодеваются в холодной раздевалке, следующий урок ненавистная физкультура. Вышибив ногами дверь, в раздевалку влетает на канате Бугорков. Маятник, сделав духу, исчезает, но Бугорков успел облить полуодетых девчонок из детской клизмы. Инвентарь для пакостей всегда находится у него под рукой. Визги облитых водой и улюлюканье друзей героя за дверью возвестили начало нового летоисчисления - совместного обучения.
Дня не проходило, чтобы кого-то из мальчишек, чаще всего одного и того же, убогого, не заталкивали в женскую уборную. Припирали дверь и не давали выйти. Девочки успевали отдубасить его шваброй. Побывавший в женском туалете считался опозоренным.
Летом в школе объявили практику: собирать разбитое стекло и относить к забору или сгребать листья в кучи,- через час листья снова разлетались по школьному двору.
Вот недомерок Макаров собирает червяков, они лезут у него из кулака. Я знаю, этих червяков он сунет сейчас кому-нибудь за шиворот. Если мне, то я умру.
Мальчишки не читали тех книг, которыми бредили все мои подруги, например про сиротку-аристократку. Каждая прожила ее жизнь и поплакала над ее горькой судьбой.
Мальчики занимались неинтересным: строгали палочки, залезали высоко на деревья и оттуда плевали жеваной бумагой, сидели в засадах, рисовали взрывы. Но при этом понимали, отчего не падает самолет и не тонет пароход.
Учительницу математики я очень боялась: она орала и обзывалась. Начинала кричать сразу, с девяти утра,- она перешла к нам из мужской школы. Зинаида Ивановна выросла в детдоме и жила в огромной коммуналке, занимая бывшую ванную. Она так и не выбралась из своего склепа, так до конца жизни и не пожила с окном.
В шестом классе мне нравился учитель физики, Юрий Исаакович. Я его так жалела, что хотела даже выйти за него замуж. Я ревновала его к плоскогрудой ботаничке: иногда я видела их вместе. Юрий Исаакович всегда глядел куда-то вверх, на тусклое лабораторное окно, поверх голов. Он слушал, наклонив голову, и мягко говорил: "Присядь, мальчик, урока ты не знаешь". Выслушав девочку, говорил ей с ласковой грустью, глядя в окно: "И ты, девочка, присядь, и ты не выучила..." Шкафы в кабинете физики были покрыты таким слоем пыли, что так и тянуло написать что-нибудь. Юрий Исаакович, казалось, ничего не видел вокруг себя, и матерное слово постепенно тускнело и затягивалось новой пылью.
Учителя истории никто не слушал. Это был худой старик, обсыпанный пеплом. "Старейший педагог города",- говорили про него учителя. Он входил в класс с указкой и уходил с ней - всегда держался за нее двумя руками. Он держал ее горизонтально, в опущенных вниз прямых руках. Меня томила эта указка, я представляла себе, что историк и ночью спит с ней - он лежит на спине, держа указку поверх одеяла, поперек кровати. Когда он говорил "Габсбурги", то на первую парту летели брызги из его рта. В начале урока он обычно предупреждал тихим голосом: "Двойки буду ставить беспощадно..." Его не боялись, да и он никого не спрашивал - не связывался.
У многих девочек были сестры в старших классах, и встреча с космическими пришельцами оказалась роковой: ревность, ссоры закадычных подруг, слезы - вот что принесла мужская школа, переступив порог женской. А сколько страстей бушевало на школьных вечерах...
