Последний барьер - Дрипе Андрей Янович (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
- Ты прав. - Он снова поворачивается к Круму: - Тогда стоило бы поговорить о том, какой я себе представляю колонию для несовершеннолетних. Как бы Нам ни было, она должна очень сильно отличаться от вашего нынешнего места службы. Я вообще не верю в то, что подростков можно успешно перевоспитать, лишая их свободы. Возможно, это звучит несколько наивно и отдает утопией, но людей для свободно! о труда и воплощения высоких идей немыслимо воспитывать в неволе. Сейчас мы поступаем так, потому что неспособны придумать ничего лучшего, и от этого на первый план выдвигается карательный момент. Но разве можно ставить на одну доску взрослого, образованного человека и нашего Мейкулиса или Цукера?
Как теперь принято говорить - здесь требуется дифференциация. Все это, конечно, спорно в том виде, в каком я себе это мыслю. К тому же Мейкулис через три года тоже станет взрослым и "образованным". Как быть тогда? Киршкалн разошелся и обращается уже не только к Круму. - Прежде чем потребовать, надо дать. Из каких семей наши воспитанники - ни для кого не секрет. У большинства нет одного из родителей, а некоторые вообще круглые сироты. Чаще всего нет отца. Вот, пожалуйста! - Киршкалн выдвигает ящик и достает толстую тетрадку со списками своих нынешних и бывших воспитанников, листает страницу за страницей и читает: - "Камол - отец умер, мать официантка в ресторане; Бирзе - отец ушел, мать - кондуктор трамвая; Валинь - отец бросил семью, мать уборщица, образование четыре класса; Румбинь - отец в заключении, мать пенсионерка, инвалид; Иохансон отец ушел, мать буфетчица на вокзале; Блекте - родители в разводе, мальчик воспитывался у бабушки; Заринь - родители умерли, воспитывался у родственников, позднее - в детдоме; Унделис - отец ушел, мать - санитарка, дома бесчинствует неофициальный отчим - пьяница и скандалист; Трудынь отец умер, мать - швея, в доме уже второй отчим; Зеберг - отец с матерью лишены родительских прав, оба алкоголики, мальчик жил в школе-интернате, потом бродяжничал..." И так далее в том же духе. Вереница эта бесконечна.
- Ну, есть и такие, что живут при родителях, - возражает Крум.
- Да, есть. Может, хочешь послушать о них? "Зицманис - отец строитель, пьяница, неоднократно бывал в вытрезвителе и на товарищеском суде, мать работает на фабрике, старший брат отбывает наказание в колонии для взрослых; Струпулис - отец тракторист в совхозе, пьяница, судили не раз товарищеским судом, мать - работница совхоза, образования почти не имеет, в семье пятеро детей, двое из них учатся во вспомогательной школе; Баркан - отец шофер, в семье фактически не живет, хотя официально с женой не разведен, мать - работница на консервной фабрике, мягко говоря, женщина легкомысленная; Васильевотец заведующий складом, имеет большую склонность к любовным похождениям и к бутылке, мать-администратор театра, дома вечные скандалы; Бурма - отец каменщик, постоянно ездит по командировкам, мать психически неуравновешенный человек, несколько раз лечилась в психиатрической больнице; Водолазов - отец офицер, дома появляется крайне редко, мать нигде"
не работает, малообразованна, сыну позволяет делать все, что угодно, а сама от скуки крутит тайные романы..." Нужны еще примеры?
- А других так-таки и нет?
- Есть. Несколько процентов. Внешне там все нак будто бы в порядке, но могу поспорить, что лишь на. первый взгляд. Есть, конечно, такие исключения, как, скажем, чрезвычайно сильное внешнее влияние, которому семья действительно не в силах была воспрепятствовать, но преобладают семейки, которые я назвал. И вот ребята из такой среды попадают в колонию.
Разве мы в состоянии дать им все необходимое, чтобы они могли осмыслить пустоту и никчемность своей арошлой жизни и свое несчастье? Да, тут есть дисциплина, режим, работа, но от многого они так и остаютсяв отрыве. В этом смысле ты прав.
- И каким же ты себе представляешь выход из положения?
- Пути к нему начинаются довольно далеко, еще аа пределами колонии. Прежде всего надо добиться положения, при котором детей своевременно вырывали.
бы из-лод разлагающего влияния плохой семьи, покуда опи не попали сюда. У нас же это делается, когда момент уже упущен.
- А куда ты будешь девать этих малышей?
- Вот над этим и следует подумать, а не штрафовать на пятнадцать, двадцать рублей, журить папашу по месту работы и на том ограничиваться. Мы говорим:
пережитки прошлого, но сами же передаем эти пережатии как эстафету дальше, в будущее. Спроси у кого угодно, любой тебе назовет одну-две семьи, в которых детей не воспитывают, а калечат и растлевают. Назовут и пожмут плечами. Вмешаться можно лишь тогда, когда дело доходит уже до крайностей.
- Мне кажется, ты все-таки чересчур сгущаешь краски.
- Если и сгущаю, то самую малость. Надо немного перебарщивать, иначе никто не станет по-настоящему задумываться.
- А что делать с теми, кто уже тут?
- Воспитывать добром, давать им то, чего до сих пор они не получали. И прежде всего необходимо содействовать развитию у них вкуса, чувства красоты; окружающая обстановка, помещения и оборудование должны соответствовать этой задаче. Концерты, театральные спектакли, художественные выставки. Воспитателей требуется гораздо больше, и не просто с высшим образованием, - надо, чтобы они были психологами. Сейчас на всю колонию нет ни одного психолога.
Хорошо было бы ввести общие поездки за город, туристские лагеря, лыжные вылазки.
- Но тогда получится, что в заключении условия лучше, чем у иного честного парня? Это будет несправедливо.
- Этим ребятам совершенно необходимы хорошие условия. Наша цель ведь не только наказывать, но и растить молодое поколение духовно и физически крепким! Я пока не вижу ничего равноценного, что смогло бы заслонить эту цель и отодвинуть ее на второй план.
- Ну, не так-то скоро мы дождемся таких усло - "
вий, - смеется Крум.
- Пока необходимо делать то, что нам под силу.
Надо больше спорить с ребятами. Внимательно их выслушай, пойди немного навстречу, кое с чем согласись, а тогда незаметно перейди в наступление, докажи и разбей наголову. Наша правда достаточно крепка, нам не повредят веснушки на ее лице, - увлеченно продолжает Киршкалн. - Разговорами тоже можно многого достичь, но говорить надо уметь.
Крум слушает и рассеянно перелистывает тетрадь Зумента, "Жизнь - это картофельное поле, и кто большая свинья, тот больше и накопает", - словно встречный удар, срывается со страниц чье-то "изречение", выведенное старательной рукой.
XI
В дверь кабинета Озолниека негромко, но уверенно стучат, и в кабинет входит прокурор. Озолниеку всегда кажется, что в теле этого подтянутого, худощавого человека с чисто выбритым лицом течет не кровь, а чернила. Под желтоватой кожей его тонких рук видна густая сеть жил, и синева их как бы подтверждает предположение Озолниека. Крупные, слегка навыкате глаза прокурора смотрят всегда в упор, но заглянуть в них почему-то невозможно, - человек, на которого эти глаза обращены, почти физически ощущает их жалящий взгляд и, будучи не в силах противоборствовать, чувствует себя смущенным и обезоруженным.
Озолниек отвечает на приветствие, на какой-то миг задерживает в своей большой ладони холодные пальцы гостя и предлагает ему стул.
- Благодарю!
Прокурор садится, кладет портфель на колени и, немного помучив Озолниека взглядом, спокойным, тихим голосом сообщает о своем намерении просмотреть с разрешения начальника список воспитанников колонии, о своем желании познакомиться с условиями содержания в дисциплинарном изоляторе, хочет побеседовать с некоторыми воспитанниками, хочет...
Озолниек слушает и старается удержать себя в рамках вежливости и приличия. Все это деликатное вступление - пустые слова. Начальник ничего не может ни разрешить, ни запретить; чего бы прокурор ни пожелал, он сделает и осмотрит без чьего бы то ни было согласия и невзирая ни на какие возражения. Он страж законности, и эти права предоставлены ему законом.
