В списках не значился - Васильев Борис Львович (библиотека книг txt) 📗
- Считаете, другой немец пришел?
От постоянного холода у старшины нестерпимо ныла простреленная нога. Она распухла и горела непрестанно, но об этом Степан Матвеевич никому не говорил. Он упрямо верил в собственное здоровье, а поскольку кость у него была цела, то дырка обязана была зарасти сама собой.
- А почему они за мной не побежали? - размышлял Плужников. - Всегда бегали, а тут - выпустили, Почему?
- А могли и не менять немцев, - сказал старшина, подумав. - Могли приказ им такой дать, чтоб в подвалы не совались.
- Могли, - вздохнул Плужников. - Только я знать должен. Все о них знать.
Передохнув, он опять выскользнул наверх искать таинственно пропавшего Волкова. Вновь ползал, задыхаясь от пыли, трупного смрада, звал, вслушивался. Ответа не было.
Встреча произошла неожиданно. Два немца, мирно разговаривая, вышли на него из-за уцелевшей стены. Карабины висели за плечами, но даже если бы они держали их в руках, Плужников и тогда успел бы выстрелить первым. Он уже выработал в себе молниеносную реакцию, и только она до сих пор спасала его.
А второго немца спасла случайность, которая раньше стоила бы Плужникову жизни. Его автомат выпустил короткую очередь, первый немец рухнул на кирпичи, и патрон перекосило при подаче. Пока Плужников судорожно дергал затвор, второй немец мог бы давно прикончить его или убежать, но вместо этого он упал на колени. И покорно ждал, пока Плужников вышибет застрявший патрон.
Солнце давно уже село, но было еще светло: эти немцы припозднились что-то сегодня и не успели вовремя покинуть мертвый, перепаханный снарядами двор. Не успели, и теперь уже один перестал вздрагивать, а второй стоял перед Плужниковым на коленях, склонив голову. И молчал.
И Плужников молчал тоже. Он уже понял, что не сможет застрелить ставшего на колени противника, но что-то мешало ему вдруг повернуться и исчезнуть в развалинах. Мешал все тот же вопрос, который занимал его не меньше, чем пропавший боец: почему немцы стали такими, как вот этот, послушно рухнувший на колени. Он не считал свою войну законченной, и поэтому ему необходимо было знать о враге все. А ответ - не предположения, не домыслы, а точный, реальный ответ! - ответ этот стоял сейчас перед ним, ожидая смерти.
- Комм, - сказал он, указав автоматом, куда следовало идти.
Немец что-то говорил по дороге, часто оглядываясь, но Плужникову некогда было припоминать немецкие слова. Он гнал пленного к дыре кратчайшим путем, ожидая стрельбы, преследования, окриков. И немец, пригнувшись, рысил впереди, затравленно втянув голову в узкие штатские плечи.
Так они перебежали через двор, пробрались в подземелья, и немец первым влез в тускло освещенный каземат. И здесь вдруг замолчал, увидев бородатого старшину и двух женщин у длинного дощатого стола. И они тоже молчали, удивленно глядя на сутулого, насмерть перепуганного и далеко не молодого врага.
- «Языка» добыл, - сказал Плужников и с мальчишеским торжеством поглядел на Мирру. - Вот сейчас все загадки и выясним, Степан Матвеевич.
Немец опять заговорил громким плачущим голосом, захлебываясь и глотая слова. Протягивая вперед дрожавшие руки, показывая ладони то старшине, то Плужникову.
- Ничего не понимаю, - растерянно сказал Плужников. - Тарахтит.
- Рабочий он, - сообразил старшина, - Видите, руки показывает?
- Лянгзам, - сказал Плужников. - Битте, лянгзам. Он напряженно припоминал немецкие фразы, но вспоминались только отдельные слова. Немец, поспешно покивал, выговорил несколько фраз медленно и старательно, но вдруг, всхлипнув, вновь сорвался на лихорадочную скороговорку.
- Испуганный человек, - вздохнула тетя Христя. - Дрожмя дрожит.
- Он говорит, что он не солдат, - сказала вдруг Мирра. - Он - охранник.
- Понимаешь по-ихнему? - удивился Степан Матвеевич.
- Немножечко.
- То есть как так - не солдат? - нахмурился Плужников. - А что он в нашей крепости делает?
- Нихт зольдат! - закричал немец. - Нихт зольдат, нихт вермахт!
- Дела, - озадаченно протянул старшина. - Может, он наших пленных охраняет?
Мирра перевела вопрос. Немец слушал, часто кивая, и разразился длинной тирадой, как только она замолчала.
- Пленных охраняют другие, - не очень уверенно переводила девушка. - Им приказано охранять входы и выходы из крепости. Они - караульная команда. Он - настоящий немец, а крепость штурмовали австрияки из сорок пятой дивизии, земляки самого фюрера. А он - рабочий, мобилизован в апреле…
- Я же говорил, что рабочий! - с удовольствием отметил старшина.
- Как же он - рабочий, пролетарий, - как он мог против нас… - Плужников замолчал, махнул рукой. - Ладно, об этом не спрашивай. Спроси, есть ли в крепости боевые части или их уже отвели.
- А как по-немецки боевые части?
- Ну, не знаю… Спроси, есть ли солдаты? Медленно, подбирая слова, Мирра начала переводить, Немец слушал, от старания свесив голову. Несколько раз уточнил, что-то переспросив, а потом опять зачастил, затараторил, то, тыча себе в грудь, то, изображая автоматчика: «ту-ту-ту!..»
- В крепости остались настоящие солдаты: саперы, автоматчики, огнеметчики. Их вызывают, когда обнаруживают русских: таков приказ. Но он - не солдат, он - караульная служба, он ни разу не стрелял по людям.
Немец опять что-то затараторил, замахал руками. Потом вдруг торжественно погрозил пальцем Христине Яновне и неторопливо, важно достал из кармана черный пакет, склеенный из автомобильной резины. Вытащил из пакета четыре фотографии и положил на стол.
- Дети, - вздохнула тетя Христя. - Детишек своих кажет.
- Киндер! - крикнул немец. - Майн киндер! Драй! И гордо тыкал пальцем в неказистую узкую грудь: руки его больше не дрожали.
Мирра и тетя Христя рассматривали фотографии, расспрашивали пленного о чем-то важном, по-женски бестолково подробном и добром. О детях, булочках, здоровье, школьных отметках, простудах, завтраках, курточках. Мужчины сидели в стороне и думали, что будет потом, когда придется кончить этот добрососедский разговор. И старшина сказал, не глядя:
- Придется вам, товарищ лейтенант: мне с ногой трудно. А отпустить опасно: дорогу к нам знает.
Плужников кивнул. Сердце его вдруг заныло, заныло тяжело и безнадежно, и он впервые остро пожалел, что не пристрелил этого немца сразу, как только перезарядил автомат. Мысль эта вызвала в нем физическую дурноту: даже сейчас он не годился в палачи.
- Ты уж извини, - виновато сказал старшина. - Нога, понимаешь…
- Понимаю, понимаю! - слишком торопливо перебил Плужников. - Патрон у меня перекосило… Он резко оборвал, поднялся, взял автомат:
- Комм!
Даже при чадном свете жировиков было видно, как посерел немец. Посерел, ссутулился еще больше и стал суетливо собирать фотографии. А руки не слушались, дрожали, пальцы не гнулись, и фотографии все время выскальзывали на стол.
- Форвертс! - крикнул Плужников, взводя автомат. Он чувствовал, что еще мгновение - и решимость оставит его. Он уже не мог смотреть на эти суетливые, дрожащие руки.
- Форвертс!
Немец, пошатываясь, постоял у стола и медленно пошел к лазу.
- Карточки свои забыл! - всполошилась тетя Христя, - Обожди.
Переваливаясь на распухших ногах, она догнала немца и сама затолкала фотографии в карман его мундира. Немец стоял, покачиваясь, тупо глядя перед собой.
- Комм! - Плужников толкнул пленного дулом автомата.
Они оба знали, что им предстоит. Немец брел, тяжело волоча ноги, трясущимися руками все, обирая и обирая полы мятого мундира. Спина его вдруг начала потеть, по мундиру поползло темное пятно, и дурнотный запах смертного пота шлейфом волочился сзади.
А Плужникову предстояло убить его. Вывести наверх и в упор шарахнуть из автомата в эту вдруг вспотевшую сутулую спину. Спину, которая прикрывала троих детей. Конечно же, этот немец не хотел воевать, конечно же, не своей охотой забрел он в эти страшные развалины, пропахшие дымом, копотью и человеческой гнилью. Конечно, нет. Плужников все это понимал и, понимая, беспощадно гнал вперед:
