Том 2. Мелкий бес - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" (читать полную версию книги TXT) 📗
— Я желаю, — повторил Саша.
— Ты же лаешь? лаешь? вот как! лаешь! — весело дразнилась Людмила.
Саша и Людмила весело хохотали.
— Уж не боишься, что задушу? — спросила Людмила: — помнишь, как вчера струсил?
— И ничего не струсил, — вспыхнув, горячо отвечал Саша.
Людмила, посмеиваясь и дразня мальчика, принялась душить его серингою. Саша поблагодарил и опять поцеловал ей руку.
— И пожалуйста, остригись! — строго сказала Людмила, — что хорошего локоны носить, лошадей прическою пугать.
— Ну, ладно, остригусь, — согласился Саша, — ужасные строгости! У меня еще коротенькие волосы, в полдюйма, еще инспектор ничего мне о волосах не говорил.
— Я люблю остриженных молодых людей, заметь это, — важно сказала Людмила и погрозила ему пальцем. — И я тебе не инспектор, меня надо слушаться.
С тех пор Людмила повадилась все чаще ходить к Коковкиной, для Саши. Она старалась, особенно вначале, приходить, когда Коковкина не бывала дома. Иногда пускалась даже на хитрости, выманивала старуху из дому. Дарья сказала ей однажды:
— Эх, ты, трусиха! Старухи боишься. А ты при ней приди, да его и уведи, — погулять.
Людмила послушалась, — и уже стала приходить когда попало. Если заставала Коковкину дома, то, посидев с нею недолго, уводила Сашу погулять, но при этом задерживала его только на короткое время.
Людмила и Саша быстро подружились нежною, но беспокойною дружбою. Сама того не замечая, уже Людмила будила в Саше преждевременные, пока еще неясные, стремления да желания. Саша часто целовал Людмилины руки, — тонкие, гибкие пясти, покрытые нежною, упругою кожею, — сквозь ее желтовато-розовую ткань просвечивали извилистые синие жилки. И выше — длинные, стройные — до самого локтя легко было целовать, отодвигая широкие рукава.
Саша иногда скрывал от Коковкиной, что приходила Людмила. Не солжет, только промолчит. Да и как же солгать, — могла же сказать и служанка. И молчать-то о Людмилиных посещениях не легко было Саше: Людмилин смех так и реял в ушах. Хотелось поговорить о ней. А сказать — неловко с чего-то.
Саша быстро подружился и с другими сестрами. Всем им целовал руки и даже скоро стал девиц называть Дашенька, Людмилочка да Валерочка.
XVII
Людмила, встретив Сашу днем на улице, сказала ему:
— Завтра у директорши старшая дочка именинница, — твоя старушка пойдет?
— Не знаю, — сказал Саша.
И даже радостная надежда шевельнулась в его душе, и даже не столько надежда, сколько желание: Коковкина уйдет, а Людмила как раз в это время придет и побудет с ним. Вечером он напомнил Коковкиной о завтрашних именинах.
— Чуть не забыла, — сказала Коковкина. — Схожу. Девушка-то она такая милая.
И впрямь, когда Саша вернулся из гимназии, Коковкина ушла к Хрипачам. Сашу радовала мысль, что на этот раз он помог удалить Коковкину из дому. Уже он был уверен, что Людмила найдет время притти.
Так и сталось, — Людмила пришла. Она поцеловала Сашу в щеку, дала ему поцеловать руку и весело засмеялась, а он зарделся. От Людмилиных одежд веял аромат влажный, сладкий, цветочный, — розирис, плотский и сладострастный ирис, растворенный в сладкомечтающих розах. Людмила принесла узенькую коробку в тонкой бумаге, сквозь которую просвечивал желтоватый рисунок. Села, положила коробку к себе на колени и лукаво поглядела на Сашу.
— Финики любишь? — спросила она.
— Уважаю, — сказал Саша со смешливою гримасою.
— Ну, вот я тебя и угощу, — важно сказала Людмила.
Она развязала коробку и сказала:
— Ешь!
Сама вынимала из коробки по ягодке, вкладывала их Саше в рот и после каждой заставляла целовать ей руку. Саша сказал:
— Да у меня губы стали сладкие!
— Что за беда, что сладкие, целуй себе на здоровье, — весело ответила Людмила, — я не обижусь.
— Уж лучше же я вам сразу отцелую, — сказал Саша смеючись. И потянулся было сам за ягодою.
— Обманешь, обманешь! — закричала Людмила, проворно захлопнула коробку и ударила Сашу по пальцам.
— Ну, вот еще, я — честный, уж я-то не обману, — уверял Саша.
— Нет, нет, не поверю, — твердила Людмила.
— Ну, хотите, вперед отцелую? — предложил Саша.
— Вот это похоже на дело, — радостно сказала Людмила, — целуй.
Она протянула Саше руку. Саша взял ее тонкие, длинные пальцы, поцеловал один раз и спросил с лукавою усмешкою, не выпуская ее руки:
— А вы не обманете, Людмилочка?
— А нешто я не честная! — весело ответила Людмила, — небось, не обману, целуй без сомнения.
Саша склонился над ее рукою и стал быстро целовать ее; ровно покрывал руку поцелуями и звучно чмокал широко раскрываемыми губами, и ему было приятно, что так много можно нацеловать. Людмила внимательно считала поцелуи. Насчитала десять и сказала:
— Тебе неловко стоя-то на ногах, нагибаться надо.
— Ну, так я удобнее устроюсь, — сказал Саша.
Стал на колени и с усердием продолжал целовать.
Саша любил поесть. Ему нравилось, что Людмила угощает его сладким. За это он еще нежнее любил ее.
Людмила обрызгала Сашу приторно-пахучими духами. И удивил Сашу их запах, сладкий, но странный, кружащий, туманно-светлый, как золотящаяся ранняя, но грешная заря за белою мглою. Саша сказал:
— Какие духи странные!
— А ты на руку попробуй, — посоветовала Людмила.
И дала ему четырехугольную с округленными ребрами некрасивую баночку. Саша поглядел на свет, — ярко-желтая, веселая жидкость. Крупный, пестрый ярлык, французская надпись, — цикламен от Пивера. Саша взялся за плоскую стеклянную пробку, вытащил ее, понюхал духи. Потом сделал так, как любила делать Людмила: ладонь наложил на горлышко флакона, быстро его опрокинул и опять повернул на дно, растер на ладони пролившиеся капли цикламена и внимательно понюхал ладонь, — спирт улетучился, остался чистый аромат. Людмила смотрела на него с волнующим ее ожиданием. Саша нерешительно сказал:
— Клопом засахаренным пахнет немножко.
— Ну, ну, не ври, пожалуйста, — досадливо сказала Людмила.
Она также взяла духов на руку и понюхала. Саша повторил:
— Правда, клопом.
Людмила вдруг вспыхнула, да так, что слезинки блеснули на глазах, ударила Сашу по щеке и крикнула:
— Ах, ты, злой мальчишка! вот тебе за клопа!
— Здорово ляснула! — сказал Саша, засмеялся и поцеловал Людмилину руку.
— Что же вы так сердитесь, голубушка Людмилочка! Ну, чем же по-вашему он пахнет?
Он не рассердился на удар, — совсем был очарован Людмилою.
— Чем? — спросила Людмила и схватила Сашино ухо, — а вот чем, я тебе сейчас скажу, только ухо надеру сначала.
— Ой, ой, ой, Людмилочка, миленькая, не буду! — морщась от боли и сгибаясь, говорил Саша.
Людмила выпустила покрасневшее ухо, нежно привлекла Сашу к себе, посадила его на колени и сказала:
— Слушай: три духа живут в цикламене, — сладкою амброзиею пахнет бедный цветок, — это для рабочих пчел. Ведь ты знаешь, по-русски его дряквою зовут.
— Дряква, — смеючись, повторил Саша, — смешное имячко.
— Не смейся, пострел, — сказала Людмила, взяла его за другое ухо и продолжала: — сладкая амброзия, и над нею гудят пчелы, это — его радость. И еще он пахнет нежною ванилью, и уже это не для пчел, а для того, о ком мечтают, и это — его желание, — цветок и золотое солнце над ним. И третий его дух, он пахнет нежным, сладким телом, для того, кто любит, и это — его любовь, — бедный цветок и полдневный тяжелый зной. Пчела, солнце, зной, — понимаешь, мой светик?
Саша молча кивнул головою. Его смуглое лицо пылало и длинные темные ресницы трепетали. Людмила мечтательно глядела вдаль: раскрасневшаяся, и говорила:
— Он радует, нежный и солнечный цикламен, он влечет к желаниям, от которых сладко и стыдно, он волнует кровь. Понимаешь, мое солнышко, когда сладко, и радостно, и больно, и хочется плакать? Понимаешь? вот он какой.
