Том 3. Слаще яда - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
Порою ночью встанет и бродит по комнатам босая. Иван Иванович выглянет из двери, досадливо спросит:
— Что вы, Наташа?
Она улыбается, смотрит на Ивана Ивановича долго, и не спеша говорит:
— Простите, барин. Кошка мяучит где-то. Хочу ее на кухню выгнать, чтобы вам спать не мешала.
Постоит еще немного, играя глазами, потом вздохнет, и уходит, белея в темном коридоре из-под серого платка низом рубашки и мягко ступающими ногами.
Всё это возбуждает Ивана Ивановича. Но он не хочет заводить связи с горничною. Чувствует, что это опасно, липко, и потому ведет себя очень осторожно, — как бы не въехать!
Все чаще и чаще повторяют Ивану Ивановичу знакомые и случайные, сегодняшние приятели:
— Женитесь, Иван Иванович, воскреснете.
Все чаще и чаще повторяет себе Иван Иванович:
— Женюсь — воскресну.
Нелегко было Ивану Ивановичу решиться на это. Привычки холостой жизни были ему сладки, и страшила неизвестность.
Но счастье подстерегает человека на всех путях его. Как ни бежит от него человек, оно таки раскидывает над ним, как мальчик над бабочкою, свою радужную сетку, и ловит упрямого, и сажает его в коллекцию счастливых.
И особенно, если это человек зрелого возраста, но еще без единого седого волоска, на хорошем счету у своего начальства, первый кандидат на должность начальника отделения, да и сам кое с какими средствами.
И вот, нашлась барышня, Марья Ивановна Краснолесская, генеральская дочка, — и она очаровала Ивана Ивановича. И сама очарована была его прекрасными достоинствами, и восхитительною внешностью.
Нет никакой надобности рассказывать подробно о том, как Иван Иванович и Марья Ивановна познакомились на танцевальном вечере у одного директора департамента, какое они произвели впечатление друг на друга, как родители Марьи Ивановны покровительствовали их зарождающейся любви, как они хлопотали о быстрейшей карьере Ивана Ивановича, как некто влюбленный и коварный строил козни, и был посрамлен, и о многом еще интересном. Все это давно уж рассказано в старых романах. Значительны только последние страницы романа: в них говорится о том, чем дело кончится, и на чем сердце успокоится.
Когда Марья Ивановна услышала трепетное признание и роковой вопрос, она, красная очень и улыбаясь смущенно, но не колеблясь ничуть и не раздумывая ни минуты, сказала:
— Да. Поговорите с мамашей.
Иван Иванович, за мгновение до этого еще томившийся неизвестностью и страхом отказа, вдруг просиял. Целуя руки своей невесты, он воскликнул:
— Марья Ивановна, теперь я воскрес!
Но он ошибался. Какое же это воскресение, когда человек еще холост. По-настоящему воскрес Иван Иванович только тогда, когда обвенчался с Марьею Ивановною.
И точно, — теперь жизнь Ивана Ивановича ровна и спокойна. В квартире его уютно и светло. Слышны милые голоса Марусиных подруг.
Женины родственники любят Ивана Ивановича, и стараются делать ему маленькие и большие приятности.
Кухарка, обсчитывавшая Ивана Ивановича, уличена и уволена. На её место взята другая. Она готовит не хуже, а красть не может, потому что Марья Ивановна строго и внимательно контролирует её счета.
Горничная осталась та же. Но уже она знает свое место и не имеет никаких претензий на благосклонность Ивана Ивановича.
Хорошо теперь живется Ивану Ивановичу! Уже он не засиживается по кабачкам и по ресторанам. Когда сослуживцы соблазняют его закатиться куда-нибудь, он говорит:
— Извините, сегодня я не могу. Сегодня мы с Марусею едем к её бабушке.
— Ну, завтра.
— Простите, и завтра не могу. У нас ужинают завтра Марусины папа и мама.
— Ну, послезавтра.
— Послезавтра, пожалуй. Только знаете ли, иногда хочется и дома посидеть, отдохнуть.
Лицо у Ивана Ивановича румяное и веселое. Глаза его поблескивают. Брюшко приятно округляется. Жизнь его наполнена и успокоена. Уж он не кажется сам себе мертвым, как некогда прежде.
Иван Иванович счастлив, Иван Иванович воскрес.
Путь в Еммаус
На Страстной неделе в семье Синегоровых, как в прошлый год, как и всегда, было предпраздничное оживление. Особенно веселы были младшие члены семьи, гимназист Володя, двенадцатилетний мальчик, и десятилетняя Леночка.
Интересно очень было им участвовать в раскрашивании яиц разноцветными шелковыми тряпочками, обрывочками лент и переводными картинками. Да и традиционная в их семье кошениль распускала в горячей воде свою красную кровь так забавно. Так же очень приятно было попробовать пасху, — она сладкая и вкусная, и хотя еще сырая, еще не была под прессом, а прямо из горшка зачерпнутая деревянного большою ложкою, но так, конечно, интереснее.
Мама озабочена была подарками для родных и для прислуги, — чтобы все остались довольны, и чтобы не потратиться слишком. Отец шелестел кредитными бумажками, и досадливо морщился. Ворчал:
— Ох, уж мне эти праздники! Вот где они у меня сидят, — говорил он, потирая свой красный под седыми волосами затылок. — Я очень рад, что заговорили о сокращении праздников. Что там Никон вологодский ни пиши, а сократить положительно необходимо.
Гимназист Володя деловито возражал:
— Ну, уж Пасху-то нам не сократят. Уж этот праздник во всяком случае останется.
Александр Галактионович Синегоров сердито говорил, с невольною завистью глядя на беззаботно-румяное лицо и на мальчишески-лукавую улыбку своего сынишки:
— Нет, я бы вот именно этот-то праздник первым делом сократил. Ни в какой другой день так много денег не выходит.
Его жена, Екатерина Константиновна, останавливала его:
— Саша, побойся Бога! При детях, что ты говоришь! И совсем на тебя не похоже, — вовсе ты не такой скупой. И ты сам прежде всегда так любил этот праздник.
В это время вошла в комнату Нина Александровна, старшая дочь Синегоровых, бледная, высокая, черноглазая девушка, Вслушавшись в разговор, она усмехнулась невесело и сказала тихо:
— Да, я в этом совершенно согласна с папою. Какой же нам праздник! Какая же у нас Пасха! Кому же мы скажем Христос воскрес! Кого же мы с любовью обнимем!
Екатерина Константиновна с ужасом воскликнула:
— Ниночка, Ниночка, что ты говоришь! Как же это спрашивать, кому! Ну, конечно, своим, родным, друзьям, знакомым.
Тихо и печально говорила Нина:
— Ах, мама милая! Что же родным, знакомым! Ведь это всемирный праздник, для всех. В церкви были, причащались, при этом же всем врагам своим должны были простить, всем, всем, кто причинил нам зло. А я как же? Вот, жениха моего казнили, и теперь уже в сердце моем нет злобы, и я простила. И судья, и палач — Бог с ними! Но как открою мои объятия, как поцелую?
Мама сказала строго:
— Нина, Христос все-таки воскрес, и если бы ты веровала, то нашла бы утешение.
Нина улыбнулась. Она знала, что ни мать и никто другой не могут сказать ей утешающих слов, которых бы и она сама не знала. И она молча ушла к себе.
Древняя, мудрая вера, не оправданная разумом, но торжествующая над ним, что же ты меня не утешаешь?
Вот, друга моего умертвили, и он шел на смерть, на позорную казнь, полный гордыми надеждами, как и до него многие в веках шли умирать в надежде воскресения. Но в сердце моем темное уныние и тоска, и одна ли я тоскую бессильно?
Старые, детские воспоминания пробуждались в бездейственно-тоскующем уме. Вдруг захотелось прочитать страницу из Евангелия.
Нина нашла маленькую книжку… Открыла Евангелие от Луки. Прочла рассказ о явлении Христа двум ученикам по дороге из Иерусалима в Еммаус, — простодушный и трогательный рассказ.
«Не горело ли в нас сердце наше?»
Нина закрыла книгу. Сладким и смутным томимая беспокойством, надела весеннюю шляпу, демисезонное пальто и вышла на улицу.
