Наследники (Роман) - Ирецкий Виктор Яковлевич (мир книг TXT) 📗
— Не трогай моих книг, профан! — крикнул Шварцман и самодовольно улыбнулся.
Георг искренне расхохотался.
— Вероятно, такой же вид был у Архимеда, когда его потревожил римский солдат. Как это сказано у…?
Шварцман повел бровями и подсказал:
— У Плутарха: Noti turbare circulos meos. Но все-таки: в чем дело? Я действительно обдумывал одну вещь.
— Успеешь обдумать потом. Садись. Ты мне очень нужен.
Шварцман, указывая на авто, пожал своими узкими плечами, как бы говоря: приличествует ли бедному философу ездить в таком шикарном экипаже? Но все же сел и мгновенно откинулся назад с видом человека, не привыкшего ходить пешком.
— В чем же дело? — в третий раз спросил Шварцман.
— Необходимо, чтобы возле меня был умный человек. Иначе я способен натворить много глупостей.
Шварцман сразу понял, о чем он говорит. Набрасывая на себя маску полного равнодушия к житейским делам, он не без интереса прислушивался к разного рода сплетням и был отлично осведомлен решительно обо всем. О приезде Карен в сопровождении Магнусена он узнал третьего дня. О том, что оба они куда-то скрылись, — тоже. Появление Георга, обещавшего натворить много глупостей, предсказывало нечто занятное.
— Что нового? — спросил Георг.
Шварцман опять пожал плечами. Это означало: можно ли его, небожителя, спрашивать о таких вещах, имея в виду обывательскую жизнь? Он мог бы рассказать о только что вышедшей книге молодого американского философа под названием «Психология машины», которая способна была бы опрокинуть все достижения современной психологии, если бы не было его, Шварцмана, написавшего уничтожающую статью об этой книге. Мог бы еще рассказать о другой своей статье, помещенной в последней книжке Северо-Американского Обозрения, где он доказывал, что магометанские народы Азии и Африки, выйдя из состояния покоя, в самом недалеком будущем изотрут в пыль прогнившую европейскую цивилизацию. Сила, толкающая магометан к объединению, утверждал Шварцман, есть ущемленное чувство справедливости, попираемой зазнавшимся христианством. Вот это действительно новости!
— Кстати, — сказал он, — не попадались ли тебе во время путешествия газеты с рецензиями о моих статьях? Со всех сторон мне трубят, что повсюду обо мне пишут. И только я не вижу этих откликов.
— Дорогой Шварцман, — звенящим голосом возразил Георг. — Мне сейчас не до того. И ты извини меня. В другой раз я охотно помогу отыскать все, что тебе понадобится. Но сейчас…
Шварцман мгновенно затих, и удивленные брови его надолго застыли — до тех пор, пока Георг, поднявшись с ним наверх, не спросил его:
— Не хочешь ли принять ванну? Духота сегодня невозможная. По крайней мере, я — весь мокрый.
Шварцман был застигнут врасплох. Меньше всего ждал он такого предложения.
— Ванну?
— Представь себе, что я приглашаю тебя в термы какого-нибудь Каракаллы, — заметил Георг, снимая пиджак. — Философы ведь часто навещали эти учреждения.
Сопоставление с древними философами понравилось Шварцману, но по привычке встречать каждое слово своего собеседника насмешкой, он сделал презрительную гримасу.
— Ну хорошо, — сказал он с высокомерной снисходительностью. — Но я уступаю не твоему историческому аргументу, а твоему настроению: ты, очевидно, не хочешь оставаться в одиночестве. Изволь. Распорядись только, чтобы мне дали чистое белье.
После ванны в кабинет подали кофе. Шварцман с прожорливостью набросился на пирожные и мгновенно проглотил, почти не жуя, четыре штуки. Георг апатично стал рассказывать о своем путешествии, но вдруг с живостью перебил самого себя:
— Послушай, Натан, ты все читаешь и все знаешь. Не можешь ли ты мне сказать, что говорят об этой чертовщине, которая творится на Атлантическом океане?
Шварцман с сытой скукой на лице ответил:
— Метеорология меня не интересует. А газет я не читаю.
— Понимаешь ли?.. — Георг на мгновение задумался, а затем продолжал: — Мне сообщили, как весьма достоверный факт, что айсберги двинулись по очень простой причине: течение Гольфстрема отклонилось на запад, то есть к берегам Гренландии, и теплота растопила вечные льды.
— Отклонилось течение? — переспросил Шварцман и скривил губы так, точно съел лимон. — Какая жюль-верновская чепуха! Моряки бы это давно заметили.
— Видишь ли, — объяснил Георг, — на поверхности океана все продолжается по прежнему, отклонение произошло на глубине нескольких футов. Кроме того, часть течения — рукав — продолжает оставаться на прежнем месте.
— Почему это тебя так занимает? — пренебрежительно бросил Шварцман. — Уж не коммерческие ли проекты тебя одолевают?
— Я тебе сейчас объясню. Мне еще передавали, будто само течение Гольфстрема сделано искусственно.
Шварцман снова изобразил на лице кислоту, поднял руки ладонями в сторону Георга, как бы отталкиваясь от него и от его слов.
— Друг мой, — сказал он с гадливостью, — ты начитался уличных газет, тех самых, которыми зачитываются шоферы, матросы и ночные сторожа. Поэтому окажи мне услугу и поищи себе другого собеседника.
Возмущенный, вскочил Георг.
— Оставь свое отвратительное высокомерие! — воскликнул он с яростью. — И так уж все говорят, что для тебя не существует достойного собеседника. Я тебе рассказываю то, что передавали мне в Америке. Допускаю, что все это не так. Но я спрашиваю тебя из обыкновенной любознательности: к чему это все могло бы привести, если это правда? Вообрази, что это правда.
— Если это правда, то в скором времени будет война, — зевая, ответил Шварцман. — Европа не может этого допустить. Чтобы ее заморозили? И без того, незаметно, бесшумно ведется борьба за обладание теплом, а тут еще в некотором роде предательство…. Конечно, Европа этого не может допустить. И будет война.
Ларсен недоверчиво усмехнулся.
— Какая там война? Между кем?
— Между Европой и Соединенными Штатами. Это очевидность. (Я, понятно, имею в виду твою жюль-верновскую предпосылку: отвод Гольфстрема.) И иначе быть не может. Застынет прибрежная Норвегия. Охладится Англия. Замерзнет Исландия. Отзовется это и на северной Франции. Этого тебе мало?
Георг слушал его, точно оглушенный. Неужели это возможно — война? Страшно было даже подумать, что он, Георг Ларсен, будет иметь к этому некоторое отношение.
— Ну, это уж твоя фантазия разыгралась! — успокаивая самого себя, заметил Георг.
— Моя фантазия здесь ни при чем, — резко сказал Шварцман, не выносивший возражений. — За войну говорит неумолимая логика. И предстань себе: Европа даже обрадовалась бы такому casus belli. Тут уж выступит на сцену экономика. Да, да, экономика, не качай головой. Ведь Европа еще до сих пор не выплатила своих долгов Америке. Долгов, оставшихся после великой войны. И не в состоянии будет выплатить, потому что экономически она импотентна. И поэтому совершенно ясно — старая шлюха, несомненно, воспользовалась бы таким благоприятным случаем, чтобы навсегда отделаться от старого долга. Разумеется, трудно сказать, чем такая война кончилась бы. Но, во всяком случае, потасовка была бы несомненно. Мне лично это доставило бы огромнейшее удовольствие. Ибо всякая драка, в которой наша потаскушка принимает участие, ускоряет ее гибель. А это уж давно пора.
И с пафосом, который всегда являлся на зов его скрипучего голоса, Шварцман стал развивать перед Ларсеном свои прежние мысли о безнравственности европейской цивилизации, позабывшей о заветах Христа.
Слушая его, Георг заметно волновался. Неожиданные перспективы, нарисованные Шварцманом, достаточно ужаснули его. По крайней мере, он ничего не мог ему возразить. И, чтобы прекратить тягостный для него монолог Шварцмана, он перебил его:
— Дорогой Натан, ты немного увлекся. Предоставим Европу далекому суду истории. В конце концов…
Шварцман, в любом возражении находивший для себя пищу, саркастически подхватил:
— Суд истории? Пора уже бросить эти глупые слова — суд истории! Никакого суда истории не существует. Его выдумали для самоутешения политическая ненависть и социальные бедствия. Некогда всем мерзавцам угрожали девятью кругами ада. Когда же в это перестали верить, придумали другую сказку — суд истории. Да и как, в самом деле, история может быть судьей, когда она сама занимается — почти исключительно! — прославлением ловких негодяев? Я больше верю в геологию, чем в историю. По крайней мере, я из геологии наперед знаю, что время от времени будут происходить землетрясения, от которых погибнут и мерзавцы. Это утешает меня.
