Том 3. Чёрным по белому - Аверченко Аркадий Тимофеевич (книги хорошего качества .txt) 📗
— У вас нет сердца, — с горечью прошептал я. — Хорошо… Завтра я дам вам ответ.
Околоточный посидел еще четверть часа, побранил свое начальство (надо заметить, что околоточные всегда ругают начальство; любопытно, что пристава этого не делают…), и ушел, цепляясь шашкой за все углы столов и ножки стульев.
Когда я вышел в столовую, все уже знали о постигшей меня каре. Тетка осмотрела меня с тайным страхом и сказала:
— Допрыгался? Мало вашего брата в Швейцарии, так еще и тебе надо.
— В какой Швейцарии?
— В такой. Сегодня бежишь?
— Что вы там такое говорите… Здравствуй, Сергей.
Мой кузен, юный студент, пожал мне руку и сказал сочувственно:
— Вот он, режим-то! Но ты не смущайся, брат. Вся мыслящая часть общества на твоей стороне. Пойди-ка сюда, я тебе что-то скажу!
Он отвел меня к окну и шепнул:
— Будь спокоен! Мы тебе устроим побег. Дай только нам два-три месяца сроку… У меня есть пара товарищей головорезов, которые с помощью подкопа…
— Будет поздно! — печально сказал я.
— О, Боже! Я догадываюсь! Ты не выдержишь тяжести заключения и с помощью веревки, скрученной из простыни…
— Да, нет, просто меня уже выпустят. Всего ведь полтора месяца!
— Жаль… А то бы…
Я отошел к столу, взял сдобную булку, откусил кусочек… и вскрикнул:
— Ох, черт! Что это такое… Тут можно все зубы поломать…
Я оглядел булку: кто-то искусно засунул в нее тоненькую пилу, обрывок веревочки и записку.
В записке стояло:
«С помощью этого, перепили окно и спустись вниз. На расстоянии нескольких ядров тебя будет ждать лошадь, на которой скачи на юг. Живым не сдавайся».
Странное слово «ядров», напыщенность слога и пара орфографических ошибок сразу обнаружили автора — десятилетнего Борьку, моего племянника.
Я выплюнул изо рта пилочку, выбросил веревку, съел булку и, допив чай, ушел гулять.
Когда шел по двору, прачка Анисья выбежала из подвала, застенчиво сунула мне в руку две копейки и, пролепетав: «помолись за меня, несчастненький», убежала.
Дело стало казаться не таким мрачным.
Теперь для полного расчета с правительством не хватало только 249 рублей 98 копеек.
В кафе встретили меня друзья. Они были очень озабочены моим положением и предложили целый ряд выходов.
Оказывается, положение мое было не безвыходным.
Можно было:
1) Бежать в Аргентину,
2) Захватить околоточного, вместо заложника, и отпустить его только тогда, когда мне гарантируют свободу.
3) Бежать на Капри.
4) Забаррикадироваться в квартире и отстреливаться.
Лучший мой друг расспрашивал, не было ли у меня в роду алкоголиков, убийц, развратников и, вообще, преступников? Он же снял мою шляпу и, ощупав голову, нашел признаки несомненной дегенерации и деформирования черепа.
На другой день утром пришел мой старый друг — околоточный.
— Ну, как? — спросил он.
— Решил сесть.
— Ну… пожалуйте! Пойдем.
— Кандалов не наденете?
— Нет, не стоит.
— Может, обыск сделаете?
— Зачем же! Раз нет предписания.
— Тюремная карета подана?
— Какая там карета… На извозчике поедем.
— Ну, милый мой, — раздраженно сказал я. — Раз во всем этом нет тюремной кареты, ни кандалов, ни мрачной поэзии, ни тюремщиков, вталкивающих в подземелье, ни крыс на каменном полу — я отказываюсь! Я решил заплатить штраф.
— Платите, — равнодушно согласился околоточный.
— Вот вам. Это шестимесячный вексель. Вы учтете его и…
— Нет, извините. Нужно наличные.
— Да почему? Неужели, вы думаете, что вам не учтут векселя? Любой банк сделает это. В особенности, если вы еще найдете там, в банке, какие-нибудь санитарные погрешности…
— Нет, вексель мы не принимаем.
— Боже, какой вы нудный человек! Ну, получайте ваши «наличные» и, надеюсь, что наши дороги надолго разойдутся в разные стороны. Прощайте!
И, платя деньги, я постарался всучить ему самые потертые, запятнанные и измятые кредитки… Я твердо помнил, что принадлежу к оппозиции.
P.S. Может быть, мой рассказ и возмутит кого-нибудь из оппозиционно настроенных граждан, возмутит легкостью тона и той шутливостью, которая не подходит, которая неуместна при столкновении с такими серьезными, мрачными вещами, как штраф и арест.
Но, Боже мой! Ведь в этом шутливом тоне и смехе, может быть, и кроется единственный выход из еще более некрасивого положения, когда человек беспомощно плачет, стонет и, вообще, разливается в три ручья.
Призраки любви
Когда горничная принесла почту — супруги дружески разделились: муж забрал себе все газеты и каталог семян, а жена — все журналы и письма.
Муж перелистал каталог, сказал два раза: «Ого!», два раза: «Гм!», и, отложив его, углубился в газету.
Жена схватила сначала письмо, потом отложила его, взяла журнал, — перевернула две странички, бросила журнал, снова схватила письмо, на колени положила другой журнал и, перелистывая его, попыталась вскрыть конверт; так как одна рука была занята перелистыванием журнала, то для письма была пущена в ход свободная другая рука и зубы: зубами был оторван край конверта, и зубами же было вынуто письмо. После этого, журнал соскользнул с колен и упал на пол, а жена ухватилась обеими руками за письмо и приступила к чтению.
Прочтя несколько строк, она подняла голову и, улыбаясь тихой улыбкой, которая озарила её лицо, подобно тихому умиротворяющему, розовому, вечернему лучу, — сказала:
— Ах, мужчины, мужчины… Вот, говорят, что женщина, влюбившись, теряет голову… а я думаю, что нет ничего смешнее, трогательнее и бестолковее влюбленного мужчины.
— А что? — беспокойно спросил муж. — Ты это не обо мне ведь говоришь?
— Успокойся — не о тебе. Просто я сейчас получила письмо от совершенно незнакомого мне господина. И, представь себе — он изливается мне в своих чувствах
— Просто дурак какой-нибудь, — сказал муж, выглядывая из-за газеты.
— Почему же дурак? Уж сейчас и дурак. Значит, и ты был дурак, когда в свое время изъяснялся в любви ко мне?!
В голосе мужа зазвенела нотка искренности, когда он сказал:
— И я.
— Очень мило! Благодарю вас!
— Не стоит. Курите на здоровье.
Жена немного обиделась; чтобы уязвить мужа, а также — поднять себе цену, она поднесла письмо к глазам и задушевным голосом прочла первую строчку:
— «Мое бесценное сокровище!» Обрати внимание: человек, который еще даже незнаком со мной — считает меня бесценным сокровищем.
— Не обвиняй его! Для человека, незнакомого с тобой — это простительно.
Жена, очевидно, не поняла этой сложной по построению фразы, потому что сказала благосклонно:
— Ага! Теперь уже и ты начинаешь отпускать мне комплименты, хитрец ты этакий! Да-а… «Другие, может быть, и назовут пошлой дерзостью то, что я пишу вам такое письмо, даже не будучи знаком, но, если вы так же умны, как и красивы, вы не сочтете это дерзостью»…
Жена вдумалась в последнюю фразу и торопливо заявила:
— Я и не считаю!
— Еще-бы!
— «Благословляю тот счастливый случай, который привел меня третьего дня в „Аквариум“»…
Жена подняла голову и сказала, задумчиво улыбаясь:
— Начиная с этих строк, бедняга совершенно теряет голову. Ха-ха-ха! Обрати внимание: он пишет — «Аквариум» в то время, как мы были в — «Аркадии»… Помнишь, тогда? До чего у человека все в голове перепуталось…
— Может быть, он тебя спутал с кем-нибудь?
— Чепуха! С кем он меня может спутать?! «Сердце мое сжималось сладко и мучительно, когда ваша милая головка показывалась у окна кабинета»…
— Постой, — перебил муж. — Как это так «у окна кабинета», когда мы сидели в общем зале? Тут что то непонятное!
— Для кого непонятное, а для кого и понятное! Очень просто: значит, он сидел в кабинете, а мы снаружи, и моя, как он говорит, «милая головка» показывалась у окна кабинета.
