Легкий привкус измены - Исхаков Валерий (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Понятно, что заставить ее позировать второй раз, для второго портрета, специально для него, Алексея Михайловича, было просто невозможно. И единственное, чем пришлось утешаться Алексею Михайловичу - это копией Катиного портрета. Она позволила ему отсканировать его у себя в редакции и взять себе копию, отпечатанную на лазерном принтере, себе же забрала оригинал.
В этом есть даже что-то символическое, думал Алексей Михайлович, с трудом втыкая кнопки в кирпичную стену своего рабочего кабинета. В чем тут символ, он вряд ли мог внятно объяснить даже самому себе. Однако у него давно уже было смутное чувство, что он с самого начала пользуется лишь копией Кати, в то время как где-то хранится в неприкосновенности ее драгоценный и недоступный оригинал.
11
Тайные мысли прорастают порой помимо нашей воли и воплощаются в дела, которых мы не ждали и к которым не были готовы. Наверное, именно это имели в виду древние, когда говорили: бойтесь желаний своих, ибо они могут исполниться. Наверняка имелись в виду именно эти, тайные, от самого себя скрываемые желания, потому что желания, прямо высказываемые вслух, не сбываются никогда.
Явным желанием Алексея Михайловича было заполучить Катю в свое полное и безраздельное владение навсегда. Он хотел не просто встречаться с нею, не просто пользоваться - никак нельзя было обойтись тут без этого противного и вроде бы неуместного слова, это неприятно, но правда: если человек не принадлежит тебе целиком, ты им только пользуешься, а он пользуется тобой, он хотел отнять ее у всего мира и спрятать в самом тайном, защищенном каталоге своего сердца. Так он это себе представлял, сидя в редакции за компьютером и мысля компьютерными терминами. Спрятать, замаскировать, сделать скрытым, защитить паролем - и притом непременно под NT, а не под Windows95, потому что только надежные старые NT дают нужное позарез ощущение безопасности и защищенности от постороннего вмешательства в твое тайное тайных.
Алексей Михайлович то и дело гневил Бога, в которого по-настоящему не верил, обращаясь к нему с богохульственными речами.
- Господи, - говорил он совершенно серьезно, - отдай мне эту женщину, и я уверую в тебя! Честное слово уверую. Не сойти мне с этого места!
Таково было его явное и не скрываемое желание. Но было и другое, тайное, в котором он не признавался самому себе - не потому что лгал себе или лицемерил, а просто потому что не знал, что втайне хочет его. Фрейдизм, он все же не на пустом месте возник, и если некоторые постулаты его кажутся нам порой чересчур примитивными, если мы отказываемся искать корень всего в якобы любви к собственной матери и ревности к отцу, то все же правоту Фрейда по части затаенных желаний, которых мы сами, без помощи психоаналитика, расшифровывающего тайные знаки наших снов, постичь не в состоянии, отрицать трудно. Таким скрытым, непонятным ему самому желанием Алексея Михайловича было желание избавиться от каторги регулярных походов в тайное убежище на улице Сакко и Ванцетти.
Если бы его кто-то спросил прямо, хочет ли он, чтобы его связь с Катей немедленно прекратилась, он ответил бы: конечно, нет! Ответил бы в ужасе - и ужас его был бы неподдельный. Однако если бы он сам начал на досуге не спеша, постепенно, распутывать канат, связывающий его с Катей, на отдельные тонкие нити, каждая из которых была ничуть не толще и не надежнее, чем та, что связывала Катю с ее мужем, только тут их было много, он с удивлением обнаружил бы, что каждая нить сама по себе не лишена дефектов и могла бы порваться при первом неосторожном движении с той или иной стороны.
Ненадежной нитью было его физическое желание - ему было уже за пятьдесят, и хотя он крепился и молодился, все же не мог соревноваться в остроте чувств с самим собой десятилетней хотя бы давности, не говоря уж о более ранних годах, когда вид женской ноги, обнажившейся чуть выше колена, мог вызвать резкую и стойкую эрекцию - и даже не сам этот вид, а воспоминание о виде, о колене, увиденном несколько часов, а то и дней, вызывало ту же реакцию и требовало немедленного удовлетворения. Теперь же он смотрел на женские колени, бедра, груди, ягодицы - в натуре ли или по видео, почти все равно, - с точно таким же отвлеченным интересом, с каким рассматривал выставленную на продажу говядину или свинину в мясном ряду рынка, прикидывая, какой кусок подойдет для бульона, какой - для поджарки, а какой - для отбивных.
Физическое желание теперь приходило к нему не снаружи - не потому, что было вызвано внешним раздражителем, женским телом, женским запахом, женским случайным прикосновением в переполненном автобусе, - а изнутри. Когда какой-то период времени он жил в вынужденном воздержании (жена в отпуске, у любовницы месячные и т.д.), его сексуальная энергия усиливалась и требовала выхода - и тогда внешний раздражитель мог вызвать ту же реакцию, что и в молодости, хотя далеко не такую резкую, а главное - стойкую.
Он даже пробовал применять разные возбуждающие средства: разные лечебные настойки, морепродукты, даже специальные таблетки, якобы обеспечивающие немедленную и продолжительную эрекцию - и добился только того, что в самый неподходящий момент ослабел, сконфузился перед Катей, к тому же таблетки, очевидно, влияли на сердце, которое в эти несколько недель, пока он их принимал, колотилось так быстро и часто, что даже Катя это заметила. Но приписала не таблеткам, о которых он постеснялся сказать, а своему влиянию на него, Алексея Михайловича.
- Специалисты вообще утверждают, - сказала она, - что человек не должен искать близости с тем, кто на него слишком сильно действует. Вот когда ничего особенного не чувствуешь, тогда все получается легко и просто.
И в этом тоже была правда - может быть, не вся правда, только доля правды, но достаточно большая доля, потому что как раз в то время Алексей Михайлович был на самом пике любви к Кате - и не мог бы точно поручиться, отчего так бьется, так рвется, так вдруг ломает ритм его немолодое уже сердце - от принятых таблеток или от того, что Катя, лихо оседлав его, склоняется над ним, и ее нежно-белые груди касаются розовыми сосками его груди...
Как бы то ни было, но даже когда сердце его пришло в норму, потенция резко не усилилась - и зачастую он шел на свидание не потому, что хотел обладать Катей, а потому лишь, что хотел видеть ее, слышать ее, обонять ее и касаться ее нежной кожи, - и если бы он заранее знал, что этим все ограничится, он шел бы, возможно, с большей легкостью, не боясь очередной неудачи. Хотя потом, после, когда ему позволялось видеть, слышать, обонять и осязать, желание все же просыпалось и он добивался желанной цели, и когда лежал, усталый и взмокший, в то время как Катя долго и старательно приводила себя в порядок в ванной, вздыхал с облегчением: еще раз пронесло.
Самое приятное для него наступало после. Когда Катя, смутно белея телом в полумраке, завернутая в пододеяльник, подходила к тахте и ложилась с ним рядом, когда он мог обнимать ее, шептать ей на ухо какие-то слова, даже петь позже он с удивлением и умилением вспоминал, что они с Катей действительно пели, лежа в темноте в обнимку, причем пели оба достаточно плохо, он-то совсем никуда, и никак не могли толком вспомнить ни одной песни, даже "Вот кто-то с горочки спустился...", - но пели притом оба с удовольствием, он чувствовал всей кожей, что Катя не притворяется, что ей тоже сейчас с ним хорошо.
Вот именно этого он больше всего и хотел: чтобы ей было с ним хорошо, всегда хорошо - или по крайней мере большую часть времени, отведенной ей для жизни, а не каких-нибудь пятнадцать двадцать минут после любовного акта. А именно столько им и оставалось обычно - пятнадцать-двадцать минут, редко полчаса полежать рядом, чувствуя тепло, исходящее от партнера, что особенно важно было для вечно мерзнущей Кати; ты как печка, говорила она Алексею Михайловичу, который и сам чувствовал исходящий от него жар, и гордился этим, и хотел быть для Кати всем: печкой, одеялом, кошкой, свернувшейся в ее ногах, зеркалом, в котором она могла бы не просто отражаться, как в других бесстрастных зеркалах, но любоваться собой, тем говорящим зеркалом, что ежечасно охотно напоминало бы ей:
