Том 4. Сорные травы - Аверченко Аркадий Тимофеевич (версия книг TXT) 📗
В этот момент в комнату вошел надзиратель. Сказал:
— Александр Николаич! Батюшка сейчас запиской сообщил, что на уроке закона божьего не будет. Директор просил вас заняться с классом на один час.
Сдержанный глухой стон как ветерок пронесся по классу.
— Ну-с, пинкертоны, — обратился учитель к поникшим ученикам. — Сейчас пятиминутная перемена, а через пять минут займемся правилом товарищества… Вы все так его вызубрили, что приятно будет вас спросить…
Волосы у пинкертонов встали дыбом. Будто целый лес тоненьких единиц пророчески поднялся на голове у каждого из них
Позолоченные пилюли
Запутанная и темная история
Торговец обувью Подлюкин надел потертое, порыжевшее на швах пальто без воротника и пешком пошел в лавку бакалейного купца Хамова.
Придя, поздоровался с хозяином и сказал:
— Дай, братец, ветчины два фунтика.
— Изволь, братец. С тебя два рублика.
— Вот тебе на! Да ведь еще позавчера она стоила по восьми гривен.
— То было позавчера, а то сегодня, — ухмыльнулся Хамов.
— Хорошо же, — угрюмо проворчал Подлюкин. — Попомнишь ты меня!
И ушел, шепча какие-то цифры.
Купец Хамов надел пальто с воротником из собачьего меха и на трамвае поехал к обувщику Подлюкину.
— Драсте, — сказал, входя. — Да-кось мне, голубь, какого-нибудь этакого штиблета.
— Изволь, изволь, — засуетился Подлюкин. — Вот парочка. Шестнадцать с вас.
— Как шестнадцать?! Да ведь еще о прошлой неделе я для дяди покупал по тринадцать.
— Ну, чего там на прошлой неделе! На прошлой неделе и ветчина у тебя стоила по восьми гривен.
— Так ты вот как?! — зашипел Хамов. — Обожди, придешь ко мне — я тебе удружу!
Купец Подлюкин надел новенькое пальто с барашковым воротником, сел на извозчика и поехал к бакалейщику Хамову.
— Да-кось пять фунтов ветчины.
— Звольте. Десять рублей в кассу.
— Ах, уже по два рубля? Ладно, ладно… Расчудесно. Я знаю, что мне делать!!
Купец Хамов, отправляясь к торговцу обувью Подлюкину, набросил на плечи бобровую шубу, нахлобучил соболью шапку и, выйдя на крыльцо, крикнул:
— Никифор, давай!
Мордастый кучер шевельнул вожжами, и лошадь полетела.
— К Подлюкину!
Подлюкин встретил Хамова гордо.
— Ботиночки требуются? Тэк-с. Тридцать восемь за пару. Бери скорей, а то и этих не будет.
— Ах, ты мне так-то, — вскипел Хамов. — Ботинки я, конечно, возьму. Но уж и вашему брату у меня в лавке не поздоровится. Удружу!
Подлюкин надел шубу, подбитую чернобурой лисицей, и, взяв палку с массивным золотым набалдашником, вышел на крыльцо:
— Михаил! Подавай.
Автомобиль зашипел, дрогнул и плавно покатился по мостовой.
Ехал Подлюкин к Хамову.
У Хамова с Подлюкиным разговор был такой:
— Я, брат, человек справедливый: ты мне на ветчину — я тебе на ботинки, ты мне на колбасу — я тебе на калоши!
— Нас не переплюнешь, — самодовольно ухмыльнулся Подлюкин. — Вот ты с меня содрал за ботинки по 62, а я тебе колбасу по 3.80. Ты с меня за калоши возьмешь 16, а я тебе копченую грудинку по 18.50.
Злобно поглядели друг на друга и разошлись.
Читатель! Я думаю, что ни тебе, ни мне не интересна борьба двух мелких оскорбленных самолюбий Хамова и Подлюкина, если бы…
В данном случае «если бы» заключается в мелком чиновнике Пуплии Овечкине, который — Бог его знает как запутался между двумя самолюбиями Хамова и Подлюкина.
Получил он 20-го числа жалованье, надел теплое барашковое пальто и отправился на извозчике к обувщику Подлюкину.
— Ботики мне.
— Есть. 22 рубля.
— Виноват… Но ведь они раньше стоили 13.
— Мало ли. Вон и ветчина раньше стоила по восьми гривен, а теперь по рублю сорок платим.
Через неделю Пуплию Овечкину понадобилась ветчина.
Надел он весеннее пальто и, ежась от холода, отправился на трамвае к Хамову.
— Ветчинки бы.
— Пожалте! Два десять за фунтик.
— Что вы! А раньше рубль она стоила.
— Эх, раньше! Да раньше, господин, ботики стоили 13 рублей, а теперь 24.
— Это верно, — вздохнул Пуплий Овечкин. — Извините, что усомнился…
Через неделю надел Пуплий летнее пальто и, перепрыгивая с ноги на ногу от холода, отправился пешком к Подлюкину:
— Ботинки надо.
— Пятьдесят.
— Ох!!..
— Мотька! Убери этого, который в обмороке. Отнеси в заднюю комнату, где приводят в чувство. Ботиночки- то он все-таки за пятьдесят возьмет! Шалишь, брат.
…Метель разыгралась вовсю, когда Пуплий Овечкин в одном вицмундире, без пальто, дуя в кулак, бежал к лавке Хамова.
— Колбаски мне… восьмушку фунта.
— Сто…
— Чего сто? За что сто?
— Вообще, сто. Нам все равно. А если за штиблеты дерут пятьдесят, то мы тоже, знаете, извините… Разоряться не намерены.
И, запахнувшись в шубу, усыпанную крупными изумрудами, Хамов строго поглядел на Пуплия Овечкина.
— Можно мне умереть? — робко спросил Пуплий.
— Пожалуйста. Только имейте в виду, что теперича гроб кусается… и лошадь, которая с попоной, кусается.
Однако Пуплию уже было все равно.
Он покачнулся, икнул и номер.
— Савелька! — крикнул Хамов. — Убери эту жертву всеобщей дороговизны!
И, надев шапку, украшенную крупным солитером, окруженным рубинами, пошел гулять.
Сзади на случай надобности шагом следовал автомобиль и пара серых в яблоках, грушах и ананасах…
По-вашему, это — басня?
По-моему, не басня.
А если и басня, то читатель нашей книжки такой умный, что выведет себе мораль и без автора.
Говорят, что все дорожает, потому что спрос превышает предложение…
Дорожают и такие товары, как веревка и мыло, а спрос на них, однако же, небольшой.
И жаль.
Надо бы, чтоб спрос на них был большой.
Следует.
Без елочки
Подобно тому как в мирное время большинство штатских граждан делаются на две недели солдатами, отправляясь на так называемый «учебный сбор» — так и в редакциях газет перед Рождеством и Пасхой мобилизуются все наличные силы для писания праздничных рассказов…
Передовик пишет пасхальный рассказ, злобист, обозреватель провинциальной жизни пишет — и даже беговой рецензент пытается застенчиво и робко сунуть в грозную редакторскую руку неуверенный рассказ из жокейской жизни.
Таков бытовой уклад. Не от нас это повелось, не нами и кончится…
Специалист по вопросам кооперации Кривобоков сидел у себя дома в столовой, заменявшей ему кабинет, и писал для газеты статью: «Вопросы кооперации в Соединенных Штатах».
Вошла жена и озабоченно сказала:
— Проваливай отсюда, сейчас будем окна мыть, пыль сметать.
— А может быть, не стоит, — пролепетал кроткий Кривобоков, только что настроивший себя самым кооперативным образом.
— Вот еще новости! Праздники на носу, а мы будем в грязи сидеть… В этакий-то праздник!
— Неужели уже праздники?
— А ты что же думал?!..
Как раз в этот момент с колокольни ближнего собора ударил густой колокол, а из кухни потянуло запахом чего-то дьявольски скоромного — не то запекаемого окорока, не то индейки.
— Гм!.. — подумал Кривобоков. — А ведь, пожалуй, и действительно праздники. Надо будет рассказец праздничный нажарить…
Он побрел с чернильницей и бумагой в спальню и уселся за туалетный столик.
Четырехлетняя Нюся взобралась к нему на колени, любовно поцеловала его в нос и спросила:
— Папочка, праздники скоро?
— Да, детка.
— А мне елочка будет?
Кривобоков поглядел на дочку своими туго соображающими кооперативными глазами и медленно переспросил:
