Том 5. Литургия мне - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Курганов. Спасибо, Зоя, что напомнила. «Презренной прозой говоря», это программа нашего театра.
Мария читает молча.
Морев. То, о чем так много мы думали и говорили.
Зоя. А там, на обороте, список участников.
Курганов. Вписать твое имя, Мария?
Зоя. Зачем же ты ее спрашиваешь? Конечно, да.
Мария. Конечно, да, мой милый друг.
Слышен стук в дверь.
Мария. Войдите.
Красновский (входя). Я вам не помешал? (Холодно здоровается с Зоею, с Кургановым и с Моревым.)
Мария. Напротив, ты пришел очень кстати. Вот прочти.
Красновский. Что это? (Читает. Говорит резко). Вздор. Ерунда. Я на это не согласен.
Мария. На что ты не согласен?
Красновский. Я решительно запрещаю тебе участвовать в этом нелепом предприятии.
Мария. Запрещаю! Какое деспотическое слово! Где же твои убеждения?
Красновский. Вот во имя моих убеждений я тебе запрещаю.
Мария. Слушай, жалкий человек. Я свободная женщина, запрещать мне бесполезно. Я ошиблась, идя к тебе, но никакие ошибки не могут сковать человека навсегда. Я ухожу к людям, которые делают желанное мне, к людям, которые жизнь обращают в сладостную и прекрасную мечту, чтобы чарами искусства преобразить и самую жизнь, и из данной нам обычности сотворить очаровательную легенду.
Красновский. Пока ты живешь в моем доме, пока ты носишь мое имя, я не могу этого допустить.
Мария. Ты гонишь меня из своего дома?
Красновский. Нет, Маша, но этого я тебе не позволю.
Мария. Но это я должна сделать. Выбирай сам. Я должна быть свободна делать, что хочу. Или ты согласишься, чтобы я была с ними, или я уйду из твоего дома. Выбирай сам.
Красновский. Помешать тебе безумствовать я, к сожалению, не в силах. Но не в моем доме. И не под моим именем.
Мария. Какой ты упрямый! Послушай меня последний раз. Пойми, это сильнее меня. Милый Алексей Николаевич, не принуждай меня. Вот я на колени перед тобой стала, прошу тебя.
Красновский. Что за комедия! Встаньте.
Мария. Алексей Николаевич, во имя всего того, что было между нами, умоляю вас, дайте мне ваше согласие. Только одно слово скажите мне, скажите да.
Красновский. Нет.
Мария. Нет? Только одно нет я слышу на все мои мольбы. Пусть будет так. Я ухожу из твоего дома. А твоим именем не собираюсь пользоваться. У меня есть свое, которое еще не всеми забыто. Я ухожу из этого постылого дома!
Красновский (язвительно). Скатертью дорога! Но я уверен, что ты скоро вернешься. Ваша затея рухнет скоро, и тогда этот дом опять покажется тебе приятным приютом от житейских бурь. Только смотри, не будет ли тогда поздно!
Мария. Нет, я никогда не вернусь. Другой раз я этого безумия не повторю. И зачем ты мне грозишь? Я и сама знаю, что ты найдешь себе утешение. С Бертою или с иною ты не будешь скучать.
Красновский. Вы уходите с господином Кургановым? Так, так. Посмотрю, долго ли это протянется. Господин Курганов человек увлекающийся. (Делает общий поклон и сердито уходит.)
Курганов. Мария, скажи, любишь ли ты меня теперь?
Мария. Ты знаешь, я люблю тебя. Я всегда любила тебя. Ушла от тебя, глупая, какого-то чуда искала на чужой дороге и не нашла. И вот, возвращаюсь к тебе, и вижу теперь огонь в твоих глазах, и слышу райскую музыку в твоей душе. И уже нет в этой музыке голосов, мне враждебных. Испытанные жизнью, теперь мы воистину будем вместе. Осуществим чудо, чудо любви нашей, и силою ее создадим новый, дивный мир, искусством преображенный! И теперь ты, милый, любишь только меня. Правда, только меня?
Курганов. Я всегда тебя одну любил, Мария.
Мария. Я заблудилась и ощупью возвращаюсь домой. Но не досадую на себя. Я слишком актриса, не могу разделять театр и дом. Я люблю тебя, как мечту мою победившую, и хочу быть с тобою в труде и торжестве. Вместе работать, вместе побеждать или падать.
Курганов. Да, мы с тобою, Мария, идем к новой работе, к новой любви.
Мария. Любовь горы двигает, любовь чудеса делает. С тобою, милый, пойду, хочу служить новому искусству, хочу увидеть новое солнце, испытать новое счастье.
Курганов. Работы ты не боишься? Очень будет трудно.
Мария. Пусть! Хочу и новых страданий, новых мук, новой борьбы. Эти годы тупого прозябания как могла я прожить, ослепленная! Хочу вступить снова на тернистый путь искусства, хотя бы для него надо было умереть, отказаться от жизни. От жизни нетворческой, серой и тусклой, такой тусклой под своею яркою позолотою.
Морев (подходя к ним). Дети мои, мечта-победительница будет вести вас от трудов к трудам, и на самые беды набросит она яркоцветное покрывало очарований, и даст вам силы войти в новую, прекрасную жизнь, творимую по воле вашей.
<1912>
Барышня Лиза
Над вымыслом слезами обольюсь.
А.С. Пушкин
Глава первая
Барышня Лиза была девушка высокая, тоненькая, стройная. У нее были очень черные, пламенные, веселые глаза, — черные, как вороново крыло, слегка вьющиеся волосы, — и густые, черные брови, которые сходились вместе, когда она хмурилась.
— Всю родню наша Лизанька свела, — говорили тогда про ее забавно нахмуренные бровки.
Нравом барышня Лиза была живая, веселая. Она была единственное дитя у своих родителей, отставного майора Николая Степановича Ворожбинина и его жены Надежды Сергеевны, урожденной Ремницыной. К Лизе должны были отойти их имения, — большое село Ворожбинино, где они постоянно жили, и еще две деревни, Ремницы и Сухой Плес, в смежных уездах той же губернии. Богатая наследница, завидная невеста была поэтому барышня Лиза.
Так как Лиза была единственная дочка, то родители в ней души не чаяли. Потому они баловали ее, хотя и не слишком. И выросла Лиза своевольная девушка, шалунья.
— Характерная барышня, — говорили про нее в дворне, — никому не уважить.
Правда, Лизино своеволие не выходило за пределы приличного дворянской девице, и шалости ее были невинными детскими забавами и резвостями. Да и как могло быть иначе? И отец, и мать ее были добрые, почтенные люди, всеми в окружности уважаемые не только за их любезность и радушие, но и за семейственные их добродетели. Радуясь на свою дочку, они думали, что у Лизаньки золотое сердечко, и еще и поэтому не строжили ее.
Барышне Лизе шел семнадцатый год, — самое счастливое время жизни. Была весна, и эта весна сулила Лизе счастье и любовь. Потому Лизины мысли были беспокойны, и сны тревожны.
Однажды в начале мая барышня Лиза с вечера долго не могла заснуть, сладостно и невинно мечтая. Поэтому она проснулась утром не так рано, как всегда. В ушах ее еще звучал смех приснившихся ей черных арапов, и вся картина странного сна еще была ясна перед нею, — а в саду за окном было по-утреннему свежо и светло. Лиза открыла глаза, очутилась в своей постели и с удивлением припоминала наполненный пасмурно-фиолетовым светом чертог ее сна.
В Лизиной кровати за кисейным пологом было с вечера уютно, мило и радостно, и так приятно было повернуться на правый бок, закрыть глаза и предаться мечтаниям, неприметно переходящим в сон и вновь из краткого сна возникающим. А теперь, к утру, сбились и слишком потеплели белые простыни, и складки хотя и очень тонкой ткани были томны. За окном ранний, словно обмытый росою, свет еще невысокого солнца и птичьи чириканья звали к холодной воде. И уже веселая, краснощекая Лушка стояла у порога с кувшином холодной ключевой воды, которою умывались господа для свежести и для здоровья.
— Что ты, Лушка? — спросила Лиза.