Стрелец. Сборник № 2 - Кузмин Михаил Алексеевич (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
И Мэри Фрей с чистыми глазами, и старый Вителлини с зеленым козырьком, и добрая синьора Блевари — все, все ушли в ту страну, где нет ни лотерей, ни табакерок, ни судов, кроме нелицемерного Божьего суда.
Книга вторая
После Лондона Калиостро больше года провел в странствиях, хотя и вся его жизнь со времени отъезда из Рима — не что иное, как странствие, не только в том смысле, что всякий рожденный человек есть путник на земле, но и в смысле самого обыкновенного кочевания с места на место. Пробыв некоторое время в Брюсселе, где он несколько поправил свои расстроенные денежные дела, отчасти получив субсидии от друзей, отчасти увеличивая бриллианты, граф посетил Голландию, Льеж и многие города Германии. Будучи посвященным масоном, он повсюду встречал сердечный привет у братьев-каменщиков и вступил в голландскую ложу, называемую «Большою», и в льежскую «Совершенного равенства». Везде он высказывал свои убеждения относительно доктрины и ритуала, изложенные им впоследствии под названием «Египетского посвящения», советовал остерегаться суеверия и политики и старался уничтожить влияние португальца Хименеса и английского раввина Фалька. А Фальк был не последний чародей: это он дал герцогу Орлеанскому талисман, разбить который впоследствии удалось только молитве г-жи de la Croix. Тогда Филипп Эгалите побледнел в Конвенте и лишился чувств.
Так как часто не только свою миссию, но и происхождение, и имя граф Калиостро скрывал, то в некоторых местах его принимали недоверчиво и совсем не за того, кем он был. Так, например, в Кенигсберге барон Корф счел его за подосланного иезуита и так возбудил против него все общество, что граф принужден был покинуть город. Говорили, будто он — С-Жермэн, чего он не опровергал; сам же себя он именовал иногда графом Фениксом и графом Гара, будто умышленно усиливая мрак и путаницу вокруг своей личности.
В самом конце февраля 1779 года граф и Лоренца прибыли в курляндский город Митаву и остановились в гостинице на базарной площади. Они приехали около полудня, и Калиостро решил отдохнуть, раньше чем идти к г-ну Медем, к которому у него было рекомендательное письмо. Были уже сумерки, и растаявшая за день земля снова замерла. Со двора, через который нужно было проходить в дом г-на Медем, доносились детский крик и громкие взрывы смеха. Калиостро обернулся и увидел невысокую ледяную горку, с которой на широких саночках катались трое малюток, четверо или пятеро остальных прыгало и смеялось на деревянной верхушке горы, тормоша высокую девушку лет восемнадцати в меховой шапке с наушниками и с большой полосатой муфтой. Лицо ее, круглое и румяное, освещенное последним отблеском зари и снега и оживляемое детским весельем, казалось почти сияющим. Короткая полудетская юбка позволяла видеть маленькие ноги, обутые в высокие валеные сапожки, отороченные мехом. Она смеялась и бросала вслед катившимся куски скатанного снега.
— Лотта, Лотта, катись за нами! — кричали ей снизу.
— На чем я покачусь? На своей шубке? Возвращайтесь скорее с санками.
Потом, подобравши шубку, она стала усаживаться в широкие, но все же слишком тесные для взрослого человека санки, к общему веселью детей.
— Ну, кто со мною?
— Я! я! И я, Лотхен, и я!
— Ну, вались все кучей!
И она сгребла действительно смеющейся и визжавшей кучей всех желающих. Санки тронулись. От неправильной тяжести свернули в сугроб, опрокинулись, и все пассажиры рассыпались и покатились уже самостоятельно, без санок, в разные стороны, теряя шапки, рукавички, мелькая ногами в теплых пестрых чулках, крича от испуга и восторга. Сама Шарлотта долго не могла встать от смеха. Наконец ее подняли общими усилиями, и она, отряхнувшись от снега, легкой походкой в кругу детей отправилась к дому.
Калиостро, сняв шапку, спросил:
— Как пройти к г-ну Медем?
Девушка остановилась в некотором изумленье.
— Вы к папе?
— Я к графу Медем, я не знаю, батюшка ли он вам.
— Да. Это мой отец. У меня еще есть дядя, тоже Медем… Я сейчас вас проведу. Подождите, дети, не ходите за мною и поклонитесь господину.
— Не беспокойтесь, я сам дойду, вы мне только укажите вход. Я не хочу мешать вашим развлечениям.
Девушка покраснела.
— Вы давно смотрите, как мы дурачимся?
— Довольно.
— Вы, наверное, подумали: какая глупая девушка, уже взрослая и возится с ребятами. Я люблю детей.
— Это делает честь вашему доброму сердцу.
— Ах, Лотта такая добрая, такая добрая!
— Сестрица совсем как ангел!
— Тише, дети, тише!
— Это ваши братья и сестры? — спросил граф.
— Не все.
— Нет, все, ты всем сестрица, всем!
— Видите, как вас любят.
Шарлотта стояла, опершись рукою на голову самого маленького, и, улыбаясь, ответила:
— Вы их простите, сударь, они маленькие дикари и говорят без прикрас. И еще простите, что случайно вам пришлось попасть в такое шумное общество.
— Мне случай дал возможность быть свидетелем очаровательной сцены.
— Благодарю вас! — ответила девушка, приседая, потом, указав графу подъезд и подождав несколько секунд, вдруг спросила вдогонку: — Вы не из Берлина, сударь?
— Моя последняя остановка была в Кенигсберге, но я был и в Берлине.
— Вы граф Калиостро?
— Да, это я.
— Вас ждут.
Граф поклонился и продолжал идти к высокому крыльцу.
Если вообще Калиостро ждали в семействе Медем, то в данный вечер, казалось, никто не был приготовлен к его появлению.
Два брата Медем, нотариус Гинц и г-жа Кайзерлинг спокойно играли в карты при свечах и со спущенными шторами. Графиня Медем, г-жа Биреп и молодая г-жа Гратгауз рядом вязали за круглым столом; в соседней комнате кто-то играл на фортепиано; при каждом громком пассаже собачка поднимала голову и ворчала, а г-жа Кайзерлинг, не отрываясь от карт, кричала:
— Тихо, Фрид! Это советник Швандер играет Гайдна.
Все в порядке.
Через три комнаты служанка резала хлеб и расставляла тарелки; парень с фонарем стоял у порога, принеся молоко с погреба, и говорил о погоде.
Все было в порядке, все было, как всегда, в этот мирный митавский вечер.
Приезд незнакомого человека нарушил спокойствие ужина. Прочитав переданное ему письмо, Медем поцеловался с графом и, показав на него рукою своим семейным, произнес:
— Это он.
Когда дошла очередь пожать руку Калиостро до советника Швандера, последний, посмотрев на гостя поверх очков, спросил:
— Не граф ли Феникс вы в одно и то же время?
— Да, я иногда называюсь и этим именем, когда нужно соблюдать особенную тайну. Я думаю, что это не меняет дела.
— О, конечно! Нам писал о вас майор Корф.
— Из Кенигсберга?
— Вы угадали.
Калиостро нахмурился. Г-жа Кайзерлинг, складывая и раскладывая карты, которые она держала в руке, заметила про себя:
— Советник верен себе, как часы!
Калиостро сдержанно, словно с неохотой, произнес:
— Г. Корф прекрасный человек, насколько я могу судить…
— Прекрасный, вполне достойный! — с удареньем подтвердил Швандер. — Но иногда легкомысленно судит о некоторых вещах и людях, которые вполне заслуживают более серьезного и осмотрительного отношения к ним!
— Вы отлично говорите, но я думаю, что в вещах важных именно эта-то осмотрительность и руководит всегда майором.
Граф, очевидно, начинал приходить в волненье и даже некоторый гнев. Осмотревшись, он говорит:
— Меня удивляет ваше недоверие, господа. Когда я снабжен такими письмами от обществ…
— Вы их показывали и в Кенигсберге?
— Конечно!
— И, однако, они не убедили майора!
Калиостро только мигнул глазами и продолжал:
— Я приезжаю в дикую и варварскую страну…
— Позвольте, господин гость! Не следует порочить тех людей, которые оказывают вам гостеприимство. Мы вовсе не так дики, как вам угодно думать: у нас есть посвященные и общество; кроме того, почтенный доктор Штарк уже давно преподает нам церемониальную магию.
