КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК - Орлов Владимир Викторович (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗
Все эти слова об Альбетове я записал в связи с тем, что мне позвонил маэстро Мельников.
– Профессор! - прокричал он в трубку. - Я познакомился с… Альбетовым. Через неделю буду собеседовать с ним на Первой Кнопке!
– Ну и что? - проворчал я.
– Как что? С… Альбетовым! С…
После предлога «с» трижды следовала пауза. Я понимал: намереваясь меня восхитить или даже вызвать мою зависть, Мельников готов был произнести «с самим Альбетовым!». Но слово «самим» никак не могло выкатиться из Мельникова, потому как «самим» для него был исключительно он, Александр Михайлович Мельников.
– Вам что, неинтересен Альбетов? - спросил Мельников.
– Мне интересен любой человек, - сказал я. - Тем более такой оригинал и обонятель, как Альбетов.
– В чем же он оригинал?
– Девственницам завидует. Сам, он то есть, хотел бы прожить девственницей. Они испускают хорошие запахи. Он парфюмер, что ли? Или дегустатор запахов?
– Господи, только не называйте его при знакомстве парфюмером и дегустатором запахов! - взмолился Мельников. - Он - человек нежный, ранимый и обидчивый.
– На кой хрен мне с ним знакомиться! Никакой тяги к общению с ним у меня нет.
– Ну и напрасно! И жаль, - сказал Мельников. - Я как раз хотел пригласить вас в Камергерский и там познакомил бы вас с Альбетовым. Завтра в три он будет выяснять по какой причине отсутствует в природе дом номер три.
Я не смог произнести ни слова.
– Создана Государственная экспертная комиссия, - сказал, наконец, я. - Альбетов входит в нее?
– Нет, он сам по себе! Он - свободный художник. А в комиссию, кстати сказать, назначен общий наш знакомый. Пружинных дел мастер, Прокопьев, кажется. Который не с той буквой.
– А что же будет делать завтра Альбетов?
– Нюхать.
Я опять замолчал.
– Ну вот, Александр Михайлович, мы с вами пригребли к тому, с чего начали. Значит, он нюхатель…
– Да нет же! - Мельников, похоже, возмутился. Или подивился моей тупости. - Он коллекционер и большой ученый. Искусствовед. В частности, специалист по придворному костюму, особенно по платьям фрейлин. А главное - крупнейший, здесь, он, наверное, номер один, знаток и исследователь исторических запахов. Несколько монографий. На языке народов. А вы - «парфюмер»! Духи, пудра, помада, ловушки для блох у него - в пятом чулане на чердаке.
– Даже и не знаю, что сказать, - пробормотал я. - Силовые структуры ведь тоже обещали выяснить причины отсутствия. Не они ли уговорили Альбетова нюхать?
– Профессор, да как вы могли подумать такое! - теперь возмущение Мельникова было искренним и резким. - Вся жизнь Альбетова, все его исследования проходили именно вопреки желаниям силовых структур.
– Ну и хорошо. Ну и ладно, - попытался я успокоить Мельникова. - Глупость сморозил. Значит, завтра в три часа? Постараюсь подойти…
Завтра это завтра. А я после разговора с Мельниковым к семи вечера отправился в Камергерский. Никаких ограждений, в том числе и конных, уже не наблюдалось, но народ невдалеке от грустного Антона Павловича толкался. И это несмотря на наводнение в Нью-Орлеане. Почему отправился к семи? Из глупого интереса: а нынче-то придут в Камергерский люди с билетами и если придут, как поведут себя.
Фасадная шехтелевская стена вновь стояла на месте, и люди, одетые явно «в театр», спокойно, а некоторые и в оживлении, возможно, вызванном мыслями о буфетах, входили в парадные двери и в двери, на которые ниспадала взволнованная и будто бы декадентская волна А. Голубкиной. Давали сегодня «Тартюфа».
В половине восьмого в мгновение, потраченное мной на пустой разговор или на бессмысленный взгляд в сторону Телеграфа, шехтелевская стена растворилась в воздухе. Вот она стояла, вот я, ротозей, от нее отвернулся, и вот ее уже нет. Торчать здесь еще два часа я не посчитал нужным. Даже если бы вновь возникла стена с птицей, и стали бы выходить зрители, что бы они мне рассказали? На всякий случай я зашел в магазин колониальных товаров, там в последние годы я покупал тропические чаи - «Акапулько», «Копакабана», чаще всего с лепестками васильков, и поговорил со знакомыми развесчицами. Нет, ничего нового сообщить они мне не могли. Их помещение не улетело, и достаточно. Спектакли же, если они идут, кончаются после закрытия лавки. Куда отправилось отсутствующее здание, должна вызнать Государственная комиссия. К тому же всем в Камергерском известно, что завтра здесь будет нюхать сам Сева Альбетов.
Дома в записной книжке я нашел номера телефонов Сергея Максимовича Прокопьева. Этот молодой человек был мне симпатичен. Вдруг его и впрямь призвали экспертом? И он сможет мне что-либо прояснить? Но я сразу понял, что мне прежде всего захотелось узнать от пружинных дел мастера, ездил ли он в Долбню, встречался ли с буфетчицей Дашей и как ее дела. Однако интерес мой был остановлен долгими гудками.
Зато у меня сразу затрезвонили два аппарата. Настольный и сотовый. И в обоих зазвучал голос Мельникова:
– Профессор! Забыл вас предупредить. Доступ в переулок будет ограниченный. Чины, почетные гости из-за рубежа, вип-персоны на уровне Борисоглебского, секретные агенты, соблюдение государственной тайны проводимого исследования, вы понимаете, о действиях Альбетова никому, прошу вас, ни-ни. В училище театра занятия завтра отменяются, студентов спецрейсами развезут по массовкам сериалов. Вы обязательно возьмите паспорт, без паспорта я вас не проведу.
– Помилуйте, Александр Максимович, - удивился я, - какая такая государственная тайна, когда весь Камергерский, да и, наверное, вся Москва знает, что Альбетов завтра будет нюхать?
– Ну вот! Опять это «нюхать»! - расстроился Мельников. - Вы этим словом, профессор, не только преуменьшаете смысл и заслуги Альбетова, но и меня обижаете.
– Да что вы, Александр Михайлович, с этим Севой Альбетовым так носитесь? В чем ваша корысть?
Последние мои слова вышли явной бестактностью. Я пожалел о них.
Но мне сейчас же и с горячностью было открыто, в чем корысть. Нет, конечно, не корысть. Не корысть! Не корысть! А интерес! Интерес к личности Альбетова и его подвигам. И фамильная заинтересованность в чистоте древа Мельниковых. Да, да, профессор, согласен с вами, развелось сейчас много прохиндеев, торгующих историческими ценностями и подделками их, и Альбетов добровольно решил заняться атрибуцией и очищением мельниковского древа без лишнего обрезания его ветвей. И он ставит под сомнение летоисчисление от Мазепы.
– Понятно, - сказал я.
– Так что, не забудьте завтра паспорт и не произносите вблизи Альбетова слово «нюхать». Тем более что он обижен природой.
– То есть?
– Лишен простого кулинарного обоняния. При нем на вертеле запекают баранью ногу, да хоть бы и целого барана, а он ничего не чувствует. Я у себя на даче чую, как наша кинодива Куликаева жарит оладьи и какое варенье к ним достает, скорее всего - вишневое, а ему это не дано. Он не знает, чем пахнет пиво и вобла с икрой.
– На его месте я бы застрелился, - сказал я.
– Да, - вздохом согласился со мной Мельников. - А он живет.
– Но постойте, - не утерпел я, - были же какие-то личности, и примечательные, в вашем предполагаемом Древе, которые пахли исключительно водкой или, скажем, чесноком, и более ничем. Как же их-то сможет атрибутировать Альбетов?
– Стало быть, ему ведомы способы косвенной атрибуции исторических личностей и предметов…
– Будем надеяться, - сказал я.
В назначенные три часа Мельников заставил меня забыть о частой своей необязательности. «Этот господин со мной!» - заявил он особой важности полковнику, и я был допущен. То ли к вип-компании. То ли к государственной тайне. От государственных тайн я всегда старался оказаться подальше. А среди вип-персон я тут же ощутил себя личностью, парящей над всяческим московским быдлом, и возгордился. Но ненадолго. Очень скоро через несколько затылков я углядел головы Андрюши Соломатина и его странного спутника последней поры, по моим понятиям, прохиндея и пройдохи. И этих сюда допустили. А в вип-персонажи Андрей Соломатин пригоден не был.
