Том 6. Отдых на крапиве - Аверченко Аркадий Тимофеевич (библиотека книг TXT) 📗
— Нет, лучше я угощу. Я совершенно вас обыграл.
— О, у меня дома еще много денег.
И, увидев, как Кузя, не вынимая правой руки из кармана, пытался одной левой зажечь спичку о коробку, лежавшую на столе, воскликнул с неподдельным восторгом:
— Послушайте! Вы почти так же ленивы, как моя жена.
— Шахматный ум, — лаконически пояснил Кузя. — В обычной жизни дремлет.
— Вы шахматами только и живете?
— Нет, я репортер в «Голосе Утра». Если вас кто-нибудь ночью ограбит — позвоните ко мне. Я опишу это так, что сам преступник будет плакать, как дитя.
После ужина Меценат затащил Кузю к себе, и до утра за рюмками шартреза оба с приятностью проспорили об Эдгаре По, о лучших способах обнаруживать преступления и о красоте донских казачек.
Оба были энциклопедисты.
Встреча с Новаковичем произошла при более трагических обстоятельствах.
В 3 часа ночи в трактире «Иордань» — месте, наименее всего подходившем по своему характеру к этому кроткому библейскому наименованию, — карманный вор Гриша с пылом объяснял заинтересованному Меценату сложные приемы своего ремесла, демонстрируя способ ощупывания «пассажира», расстегивания пуговиц и извлечения бумажника.
Меценат не брезговал и таким обществом, потому что, как сказано было выше, любил «живую жизнь во всех ее проявлениях», а карманный вор Гриша был яркой личностью и специалистом в своей опасной профессии.
Поэтому Меценат забавлялся новинкой, как дитя, и, когда Гриша, показывая некоторые позиции правой и левой руки, ловко вытащил Меценатовы золотые часы уже не с целью демонстрации, а с корыстолюбивыми намерениями, Меценат тут же, повторяя Гришины пассы, незаметно извлек из Гришина галстука бриллиантовую булавку, после чего оба, хохоча, как дети, вернули друг другу вещи по принадлежности.
— А вы тоже ловкий, — отпустил Гриша галантный комплимент. — Вам бы подучиться, могли бы с нами вместе работать.
Тут же он, окликнутый товарищем, отошел на минуту от польщенного Мецената, а к Меценату приблизился кроткий, елейного вида мужчина с ласковыми глазами и предложил:
— Не хотите ли перекинуться в картишки? Тут, в задней комнате. Пойдем, господин, много выиграть можете, ежели повезет.
«Шулер, — мелькнуло в голове Мецената, — любопытно с ним сразиться…»
— Ну, что ж, пойдем, — благодушно согласился он вслух.
И уже собрался идти, как к столу приблизился огромный плечистый студент в узкой порыжевшей тужурке — мирно уплетавший до этого объемистое блюдо сосисок с пивом за соседним столом, — приблизился и сказал спокойно, но увесисто:
— Нет, вы с ним не пойдете играть в карты.
— Почему? — с любопытством осведомился Меценат.
— Потому что…
— Послушайте, молодой человек… — кротко сказал елейный игрок. — Вы лучше бы не мешались не в свое дело, а?
— А ты, голубчик, лучше отойди, — не менее кротко посоветовал атлетический студент.
У «голубчика» лицо мгновенно изменилось, елейность слетела, как шелуха, и бешеный волк с горящими, как угли, глазами ощерился и защелкал зубами.
— Ну, ну, брось, — спокойно, но серьезно сказал студент. — Отойди. А! Чер-р-рт!
Последующее произошло так быстро, что Меценат не успел бы сосчитать до трех: елейный человек сделал неуловимое движение рукой, и в ней вдруг сверкнул, будто бы схваченный в воздухе короткий финский нож. Он так и застыл на весу, потому что студент, сделав не менее неуловимое движение, уже держал руку «игрока» с ножом немного повыше локтя.
Студент стоял очень спокойно, а «игрок» вдруг побледнел, и рука его задрожала мелкой дрожью…
— Видишь, чудак… я ж предупреждал.
— Как вы думаете, — спросил студент, глядя на Мецената открытым ясным взглядом, — сломать ему руку или просто выкинуть его?
— Неужели можно сломать? — заинтересовался Меценат, более, впрочем, академически, как любитель спорта.
— О, пустяки. Один резкий поворот наружу и… Нож со звоном выпал из посиневшей руки «игрока».
— Отпустите, — угрюмо сказал он, корчась от боли. — Я уйду.
— Иди, милый, иди с Богом. Нечего тебе тут делать. Пойди займись чем-нибудь другим.
Когда они остались одни, Меценат спросил:
— Кто это такой?
— О, страшная скотина. Тот первый, с которым вы сидели давеча, очень приличный малый. Обыкновенный вор. В крайнем случае, лишились бы бумажника — и все, а этот… и табаком глаза засыплет, и ножичком ткнет при удобном случае, не задумываясь. А мы еще не знакомы: студент Новакович.
Вернувшийся Гриша, узнав, в чем дело, в полной мере подтвердил слова Новаковича:
— У нас его тоже не любят… Мы на «мокрое дело» никак не пойдем, а ему это — все равно как «Отче наш» прочитать. Чуть что — сейчас за «перо», [2]нехороший человек, наши его избегают… Разрешите пощупать ваши мускулы? — вежливо отнесся он к Новаковичу.
— Сделайте одолжение. Вишь ты, они у меня какие. Это от сахару, да еще моркови ел я много.
Тут же он самым простым убежденным голосом рассказал новым знакомым такую невероятную, неправдоподобную историю, что и Меценат и Гриша до упаду смеялись.
С этого дня Новакович сделался неизменным спутником, а иногда и телохранителем Мецената во всех авантюрах благодушного скучающего богача.
Позднее всех прилетел на Меценатов огонек беззаботный поэт Паша Круглянский, прозванный Мотыльком, потому что первое время, являясь в компанию даже в десять часов утра, он неизменно говорил извиняющимся тоном:
— А я к вам на огонек зашел.
Впервые обнаружил его Меценат у витрины большого книжного магазина.
Мотылек стоял, собирая свое морщинистое лицо в чудовищные складки и снова распуская их, и вполголоса ругался:
— Ослы! Подлецы! Скоты несуразные. Черти.
— Кто это «ослы»? — ввязался Меценат в его телеграфический монолог.
— Издатели, — доверчиво пояснил Мотылек. — Что они выпускают? Что печатают? Разве это стихи?
— А вы, собственно, какие стихи предпочитаете?
— Свои. Вот послушайте…
И, прислонившись спиной к витрине, Мотылек принялся с пафосом декламировать какую-то элегическую балладу.
— Правда, хорошо?
— Очень. Кстати, хотите привести в порядок мою библиотеку?
— А у вас большая?
— Тысячи три томов.
— Пойдем! — решительно сказал Мотылек, хватая Мецената за руку.
— Да не сейчас, чудак. Это успеется. Сейчас время завтрака.
— Пойдем завтракать! — не менее бурно ухватился за эту мысль, а равно и за руку Мецената Мотылек. — Только вот что…
Он выпустил Меценатову руку, вынул тощее портмоне и принялся задумчиво пересчитывать серебряную мелочь.
— Гм! Хватит ли на двух, а?
— С моими хватит, — успокоил его Меценат. — В общем, у нас с вами тысячи полторы наберется. — И повлек оглушенного Мотылька за собой.
С тех пор так и повелось, что за всех расплачивался Меценат. Нельзя сказать, чтобы клевреты были корыстолюбивы, но все они рассуждали вполне справедливо, что, если бы им вздумалось тянуться в расходах за Меценатом, каждый из них лопнул бы через два дня, а расстаться изза этих пустяков с Меценатом никому и в голову не приходило — очень уж они привязались к Меценату, более того, полюбили Мецената.
Впрочем, Меценат, субсидируя их наличными, хорошо знал, что часть его денег попадала к их посторонним приятелям, еще более нищим, чем они, и поэтому ничто не нарушало его благодушного равновесия.
— Справедливое распределение между населением благ земных, — говорил он иногда, посмеиваясь.
Несмотря на всякие шуточки и подтрунивания, эта банда очень уважала Мецената, и все по молчаливому уговору обращались к нему на «вы», в то время как Меценат ласково, бесцеремонно всех называл на «ты».
Между собой «клевреты Мецената», как они сами себя величали, жили дружно, только Новакович изводил Кузю, играя с ним, как огромный дог со щенком, да Кузя иногда любил «топить Мотылька», что выражалось в следующем: декламирует Мотылек перед всем обществом свои новые стихи или рассказы. Кончит — и несколько секунд перед аплодисментами царит восхищенное молчание.
