Том 1. Весёлые устрицы - Аверченко Аркадий Тимофеевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг .TXT) 📗
Когда вышеприведенные анекдоты о Твене появились в печати, они вызвали общий восторг и удовольствие.
Печатая эти анекдоты, газеты сопровождали их такими предисловиями:
— Неувядаемый юмор в творениях великого юмориста, оказывается, был его спутником и в обычной жизни. Его маленькие шутки, расточаемые в разговорах с друзьями и знакомыми, — настоящие перлы! В них сразу можно узнать незлобивый смех и веселье великого американца. Вот некоторые из этих перлов…
И тут же приводились истории с портретом, календарем, Кузнецким мостом и Пятницей.
Сначала эти похвалы льстили моему самолюбию, а потом мне сделалось обидно,
Все хвалили покойника Твена, а меня никто даже не потрепал по плечу. Ни одна газета даже и не подумала приписать хотя один рассказанный анекдот — мне, как владельцу его и автору.
Я был в тени.
Тогда я пошел в одну редакцию и заявил:
— А ведь анекдоты-то о Твене — это мои. Я их отчасти выдумал, а отчасти некоторые истории действительно со мной случились. Я их и тиснул под маркой Твена. А теперь я не хочу больше. Прошу меня разоблачить в вашей газете!
Но редактор хладнокровно возразил мне:
— Эти анекдоты прославились постольку, поскольку они принадлежали всемирно остроумному великому Твену. А если эти истории случились с вами — никому они не нужны и никто бы их и не напечатал! Подумаешь — кому интересны эти черты из вашей биографии!
— Почему же не интересны? — огорченно спросил я.
— Да потому, что вы никому не известный маленький человек. Когда сделаетесь знаменитым и прославитесь — тогда другое дело…
Я круто повернулся спиной и пошел делаться знаменитым и прославляться. (Между прочим, могу сознаться, что это ужасно трудно.)
Ради заработка я изредка сочиняю анекдоты о великих людях. Так как тратить на этих великих людей лучшие из своих выдумок и анекдотов не имеет смысла (может быть, они мне самому пригодятся впоследствии) — я пускаю в оборот следующие вещи, тем не менее приводящие невзыскательную публику в восторг.
О Суворове
Однажды Суворов перед битвой с французами спросил встречного солдатика:
— Как думаешь — побьем басурманов?
— Так точно! — отвечал бойкий солдатик. Великий полководец тут же дал ему серебряный рубль
и сказал:
— Ну, ступай.
О Петре Великом и шуте Балакиреве
Как известно, великий преобразователь никогда не расставался со своей знаменитой дубинкой.
Однажды пуговица с его камзола оторвалась и закатилась под стол.
Великий основатель Петербурга нагнулся, пошарил дубинкой под столом и достал пуговицу.
Находившийся поблизости шут Балакирев спросил:
— Ну, что, Алексеич, нашел пуговицу?
О Гоголе
Однажды великий сатирик пришел к знакомым.
— Какова погода? — спросили его.
— Дождь идет, — отвечал незабвенный творец «Ревизора».
И тут же повесил мокрый плащ на гвоздик.
Вот что я пишу и печатаю о великих людях.
Сам же я, признаться, в частной жизни говорю вещи гораздо более ценные, веселые и достойные всяческого внимания.
Но они так и гибнут бесследно. Что ж…
Дурная наследственность
Жена пришла в кабинет мужа и, упав в кресло, глухо зарыдала.
— Что случилось? — в ужасе спросил муж.
— Сын… Ваня… Горе! Горе наше…
— Заболел, что-ли?
— Нет, не заболел, — сдерживая рыдания, отвечала мать. Устремила распухшие заплаканные глаза на лампу и, сквозь всхлипывания, стала тихо рассказывать:
— Вчера еще вечером… ничего не было заметно… Поужинал, как всегда, лег спать. Нынче тоже… пил чай… Гулял. А недавно… приходит ко мне… часа два тому назад… Не узнаю: глаза так странно блестят и руки болтаются, как на ниточках. Что ты, говорю, Ваничка?
«Маменька, — говорит он мне… — Маменька! Извините, говорит, меня, но я буду писать драму!»
Муж судорожно вскочил, и кресло с глухим стуком отлетело в сторону.
— Что-о?!!
Жена покорно и скорбно качнула головой.
— Да, — говорит: «Драму хочу писать».
— Ваничка, — говорю я ему, — Ваничка! Подумай, что тебе такое вскинулось! Мыслимо ли? Я обер-офицерская дочь, отец в банке служит, а ты… — И заплакала! Слезы у меня — кап-кап! — Что же ты с нами, старыми, делаешь? Зачем фамилию нашу позоришь?
— «Маменька, — говорит. — Такая уж моя, судьба, чтобы написать драму».
Наступила жуткая тишина.
Отец, склонившись на стол, тихо, беззвучно плакал.
— Господи! За что? Того ли я ожидал себе на старость? Да лучше бы я тебя своими руками в колыбе…
Он схватился за голову.
— Это мы сами виноваты! Подумали ли мы о том, какую наследственность даем своему ребенку? Могли ли мы жениться, когда у меня тетка была слабоумная, а отца твоего уволили с военной службы за, алкоголизм?! За грехи предков… Ха-ха-ха!
Жуткий хохот обезумевшего от горя отца гулко прокатился по кабинету.
В маленьком мрачной комнате сидел за столом молодой человек и, пугливо озираясь, писал.
Около дверей то и дело беззвучно шмыгала его мать и, вытирая красные глаза, шептала мужу, уныло сидевшему в уголке кабинета:
— Пишет! Второй акт дописывает!
— Пишет… Воззри, Господи, яко на Иова многострадального! Ты видишь — не ропщу я… Все в руце Твоей!
Время от времени молодой человек, опустив голову, проходил в кухню, выпивал пересохшими губами кружку воды и опять возвращался к столу.
— Ваничка… — простирал к нему руки отец. — Ваничка! Дитя ты наше разнесчастное!
Скоро новость о том, что молодой человек пишет драму, разнеслась по всей улице. Когда он однажды спустился в лавочку, чтобы купить бумаги (прислуга категорически отказалась от этого), лавочник встретил его угрюмо и неприветливо:
— Родителей ваших знаю, достойные люди… А вы, накося, что выкидываете… Драму пишете!
Молодой человек улыбнулся бледной виноватой улыбкой и попробовал отшутиться:
— Тебе же лучше, Кузьмич: на бумаге деньги заработаешь!
— Не хочу я этих денег ваших. Проклятые это деньги! Душу они выжгут.
Когда молодой человек возвращался домой, его встретила ватага мальчишек.
— Глиста чертова! Драму пишет!
— Энтот?
— Он самый. Дармодел, кочерыжкина голова!
— Свистни его камнем. Фьють!!!
— Улюлю!
Под ноги ему полетели камни, палки.
Молодой человек побежал домой, но под воротами дворник выплеснул ему на голову из чайника кипяток, будто бы нечаянно… А соседская кухарка, поднимаясь по лестнице, увидела его, покачала головой, сунула ему в руку копейку, перекрестилась и прошептала:
— Несчастненький…
Когда он дописал четвертое действие, мать его не вынесла потрясения и тихо умерла со словами прощения на добрых материнских устах…
Окончив драму, молодой человек завернул ее и, крадучись, пошел в цензурный комитет.
— Что прикажете? — встретил его курьер.
— Драму принес.
— Фу ты, пропасть! А я думал, что… Нечего здесь… Пойди, на приступочках посиди. А то тут одежа висит, как бы ты не стянул грешным делом.
Он вышел, сел на ступеньках и худой, с поджатыми губами, упорно сидел два часа.
Потом пришел цензор. Молодой человек назвал свое имя и протянул цензору руку, но тот спрятал свои руки в карманы и, брезгливо глядя на рукопись, сказал:
— Драма?
— Драма!
— Зачем?
— Так.
— Вы сапоги умеете чистить?
— Нет…
— То-то и оно. Сапог не умеете чистить, а драмы пишете… Не глядели бы мои глаза на эту публику. Уходите!
Потом он принес свою драму в театр, антрепренеру. Как раз шла генеральная репетиция, и плотники переставлял декорации. Узнав, что он принес драму, они потихоньку уронили ему на голову боковую кулису, а потом опустили под ним люк.
