Том 3. Чёрным по белому - Аверченко Аркадий Тимофеевич (книги хорошего качества .txt) 📗

Жена закрыла лицо руками, заплакала и сказала сквозь рыдания:

— Вы негодяи! Развратные подлецы…

— Кирилла! — вскочил с места Терентьев.

— Перестань. Довольно! Аничка… Ведь он же это нарочно…

— Не смей ко мне прикасаться, негодяй! Я тебе не испанка!

— Сударыня! — сказал Бревков. — Он больше не будет, он исправится…

Анна Евграфовна оттолкнула мужа и ушла в спальню, хлопнув дверью.

— Началась история! — сказал муж обескураженно почесав затылок. — И нужно было тебе выдумать такую чепуху?!..

Сидя в кресле, Кирилл Бревков хохотал, как ребенок…

— Анюта! А Анюта!?.. Отвори мне. Ну, брось глупить. Мы же шутили…

Молчание было ответом Терентьеву.

— Анюта, Аня! Что ты там делаешь? Открой! Кирилл хотел подтрунить над тобой, а ты и поверила… Ха-ха.

— Не лги! Хоть теперь не лги… в память наших прежних отношений: Всё равно: твои жалкие оправдания не помогут…

За дверью послышались рыдания. Потом всё стихло. Потом дверь распахнулась и из спальни вышла Анна Евграфовна в шляпе, с чемоданчиком в руках.

— Я уезжаю к тете. Потрудитесь не разыскивать меня — это ничему поможет. Приготовьте Гришу ко всему этому. Мне было бы тяжело его видеть. Прощайте, Бревков.

— Анна Евграфовна, — кинулся к ней Кирилл. — Неужели вы поверили. Мы же шутили!!

Она слабо улыбнулась и покачала головой.

— Не лгите, Бревков. Дружба великое дело, но за негодяев заступаться не следует.

— Анна Евграфовна…

— Прочь!! Довольно.

Она отстранила мужа и вышла из комнаты, высоко подняв голову (еще 10 минут тому назад она решила выйти из «этого дома» с «высоко поднятой головой»).

— Чтоб тебя черти взяли, Бревков, — вырвалось у мужа совершенно искренно. — Ты еще что?! Тебе еще чего надо?

— Чего? — прищурилась вошедшая Пелагея. — А того, что изверги вы все, кровопийцы. Вам бы только вдовью кровь пить, чтобы вдове скорее в могилушку снизойти. Этого вам надо!? Да!? Пожалуйте расчёт.

— С ума ты сошла? Кто твою кровь пьет?

— Да уж, поверьте!.. Посторонние люди-человеки замечают… Уходили вы меня, чтоб вам ни дна, ни покрышки! Может, мне и жить-то через вас неделька-другая осталась, да чтоб я молчала?!.. Нет в вас жалости! Как же — пожалеете вы! Посторонний человек пожалеет — это верно… «бледненькая вы, Пелагея Васильевна, скажет, хворенькая»… А вам — что? Работает на вас дура — и хорошо. Хы! хы!

Она села на пол и залилась слезами.

— Вон! — закричал Терентьев. — Вот тебе деньги, вот паспорт и проваливай. Э… да, ну, вас всех к черту!

Терентьев схватил шляпу, нахлобучил ее на глаза и убежал. Слышно было, как в передней хлопнула дверь.

Пелагея тоже поднялась с пола и ушла.

Уходя, поклонилась Кириллу и сказала:

— Балдарим покорно, батюшка! Хучь ты вдову пожалел!

Изумленный Кирилл почесал затылок и, бормоча что-то под нос, стал прохаживаться по опустевшей комнате…

В детской послышался шорох.

Крадучись, вышел маленький Гриша, увидев Бревкова, отскочил, бросил на пол какую-то бумажку и помчался к выходу.

— Куда ты? — крикнул ему вслед Бревков.

Гриша взвизгнул на ходу:

— Убегаю! В Америку.

Кирилл поднял бумажку и прочел:

Кирилл еще минут пять бродил по пустой квартире. Потом ему сделалось жутко.

Он оделся, вышел, запер на ключ наружную дверь и, отдавая ключ дворнику, сообщил ему:

— Терентьевы уехали за-границу, а все вещи подарили тебе за верную службу. Старайся, Никифор!

И пошел по улице, усмехаясь.

Желтая журналистика

Розовый молодой человек

Сам он розовый, пиджак на нем серый, галстук красный, а пресса, в которой он работает — желтая.

О себе он говорит всегда искренно и веско:

— Я выколачиваю деньжишки на бульваре, чтобы его черти побрали!

— На каком бульваре?

— Газетка наша бульварная. Не понимаю, как Публика читает такую мерзость?..

— А что?

— Да ведь ее, газетку эту, составляют каторжники. Вы не верите? Ей Богу. Любой сотрудник способен на шантаж, воровство, а если вы гарантируете ему безопасность, то и на убийство. Редактор мошенник.

— Да, ну?

— Без сомнения.

— Зачем же вы там работаете?

— Работа легкая. Пиши о чем хочешь, измышляй, что угодно, и получай деньжишки. Ей Богу.

Я недоверчиво спросил:

— Неужели, можно измыслить, что угодно?

— Уверяю вас. Ну, что вы, например, хотите, чтобы завтра было о вас в газете?

Я рассмеялся.

— Напишите, что я очень люблю устриц.

— Хорошо. Устрицы, так устрицы.

На другой день я прочел, к своему удивлению, в газете, в которой работал розовый молодой человек, следующее:

— Видите ли, — сказал симпатичный медик, — в сущности, устрицы являются полезным питательным блюдом, но, конечно, неумеренное их употребление может повести к нежелательным последствиям.

сказала следующее:

— Не знаю. Я не ем устриц. Несколько раз меня хотели приучить к ним, но увы — бесплодно.

И. О. засмеялась.

После поездки в Мариенбад И. О. очень поправилась и выглядит прекрасно.

— Ну, как за-границей? — спросили мы. Она улыбнулась.

— Да, ничего.

Третьим, к кому мы обратились с интересовавшим нас вопросом, был

— Устрицы? — воскликнул г. Аверченко — Я очень люблю их. Едва ли они могут быть вредными. Конечно, я говорю о свежих устрицах.

— Ну, как цензура… прижимает? — спросили мы редактора.

Он усмехнулся.

— Еще как!

При встрече со мной, розовый молодой человек засмеялся, пожал мне руку и спросил:

— Читали?

— Однако! Неужели, вы беседовали по этому вопросу и с доктором Копытовым и с певицей Смяткиной?

— Ребенок! Доктор живет на Васильевском острове, а дача Смяткиной в Новой Деревне. Одни извозчики стоили бы мне два рубля.

— А… как же вы?..

— Да ничего. Сам. Им же лучше. Всё таки, реклама. И я свое заработал. Спасибо вам за устрицы. Хотите еще что-нибудь сделаем?

— Нет, благодарю вас. А скажите, — спросил я, — вы с действительными происшествиями тоже так делаете?

— Нет… Там нужно быть лично. Вы свободны сейчас?

— Да. А что?

— Тут один человечек застрелился. Я поеду взглянуть — хотите со мной?

— Гм… Пожалуй.

Мы поехали.

Застрелившийся «человечек» лежал на столе, но я интересовался не им, а розовым молодым человеком…

К нам вышла женщина средних лет с ввалившимися глазами и смертельно бледным лицом.

— А, здравствуйте… Позвольте представиться: сотрудник петербургских газет. А это, так — мой знакомый. Очень приятно! Ну, как поживаете?

Женщина вынула платок из кармана и, отвернувшись, прошептала:

— Как видите. Единственный сын был. Вся надежда! Да не выдержало молодое сердце..

— Гм… Действительно… Бывает… Записочку оставил?

— Мне… письмо… «дорогой маме»…

— Так, так. Можно полюбопытствовать?

— На что?

— На письмецо. Я отдам потом.

— Что вы! Это моя самая святая теперь вещь…

— Самая святая? Ага!

Молодой человек вынул записную книжку и отметил:

«Самая святая, — сказала нам мать».