Том 4. Сорные травы - Аверченко Аркадий Тимофеевич (версия книг TXT) 📗
— Успокойтесь, мой молодой друг, — хлопнул его по плечу художник. — Я все узнал! Она русская, была замужем за венгерским миллионером, теперь вдова.
— Слушайте! Это же замечательно! Вы знаете, я подойду к ней и познакомлюсь…
— Конечно. Чего там зевать.
— Только я пойду переодену брюки. Эти уже немного, кажется, запылились, а?
— Обязательно. Ну, успеха вам!
Молодая, очень красивая дама сидела в одиночестве на палубе в шезлонге, и ее печально-задумчивые глаза бесцельно бродили по далекому ярко-синему горизонту.
Наша «труппа» столпилась у перил в трех шагах от нее, а Цепкин, уже переодевшийся, как коршун, делал круги вокруг одинокого шезлонга, приближаясь с каждым кругом к молодой красавице.
Наконец он приблизился к ней вплотную и заговорил.
Мы насторожились.
— Мадам, — шаркнул он ослепительно белой ногой. — Хотите, я вам принесу лимон?
Когда дама, вздрогнув, обернулась к нему, на лице ее было написано самое откровенное изумление.
— Лимон? Боже мой, зачем?
— Да знаете… Если у кого морская болезнь, так поможет.
Дама в сером улыбнулась.
— Но ведь сейчас качки нет. Море совершенно спокойно.
— Да, положим, верно. Далеко изволите ехать?
— В Киев.
— Хороший город.
Наступила долгая пауза.
— Вы знаете, мадам, как я смотрю на женщин? Для меня важно не только тело, но и душа. Можете представить?
— Это очень благородный взгляд.
— Верно? Ну, вот видите. А в нашем обществе на женщину смотрят, как на красивый кусок мяса.
— А вы человек общества? — рассеянно спросила дама в сером, очевидно думая о чем-то другом.
— Да, знаете. Я иногда вращаюсь. Вы любите читать книги?
— Изредка.
— Я много читаю. Мне нравятся больше рассказы или романы из великосветского быта. Чистенькая жизнь, не то что пролетариат. Верно?
— Мм… не знаю.
— Вы читали роман Апраксина «Алзаковы»? Нет? Я читаю сейчас. Знаете, тут на пароходе общество смешанное, а там в своей каюте, когда читаешь, так будто сам ведешь светскую жизнь. Сколько стоят такие серьги, мадам?
— Не помню. Тысяч шесть, кажется.
— Здорово! Двадцать коров можно купить на эти деньги. Двадцать коров висят на таких маленьких ушках, хе-хе!..
— Ну, что? — подошел к нам Цепкин, поглядывая на нас довольно снисходительно. — Не познакомился? Видите, как просто.
— А вы на нее произвели впечатление, это видно. Вообще, много значит, светский человек! Вы теперь только не зевайте — действуйте энергичнее, и через две недели она будет madame Цепкина.
Юношу точно щекотали — так он смеялся.
— А что вы думаете! Я с ней вечером буду гулять по палубе.
— Скажите, — обратился к нему коммерсант. — Вы ведь хорошо знаете светскую жизнь.
— Немножко, — скромно усмехнулся Цепкин.
— Скажите: можно рыбу есть ножом?
На лице Цепкина отразился неподдельный ужас.
— Боже вас сохрани! Ни под каким видом!! Вилкой! Только вилкой.
— А к смокингу белый галстук можно надеть?
— Можно. Только если едете на большой вечер. На маленький вечер надо надеть что-нибудь интимненькое. С крапинками. Только не регат. Боже вас сохрани от регата.
— Спасибо, — пожал коммерсант юношеву руку. — Вы разрешите изредка обращаться к вам за такими справками?
— Сколько угодно! Я очень рад.
— Славный парень! Недаром вдова, когда вы с ней разговаривали, глаз с вас не сводила.
— Серьезно?
— Уверяю. Действуйте, действуйте, мой молодой друг! Нажимайте педали. За вас ваша молодость и красота!
Эта странная игра продолжалась все время, пока пароход шел к Пирею. Постепенно все пассажиры обратили внимание на вольты юноши в белых брюках и на наше во всем этом участие.
Нам даже стали помогать. Даму в сером намеренно оставляли в одиночестве, чтобы дать возможность предприимчивому Цепкину начать новую атаку.
Часть пассажиров принялась усиленно и громко восхищаться Цепкиным, а другая часть, зацапав предприимчивого юношу где-нибудь в уголке, начинала указывать ему на тот или иной симптом пробуждения к нему любви со стороны серой, дамы.
— Вы заметили, Цепкин, как она на вас поглядела, когда вы ей за обедом передавали горчицу?.. Она намеренно хотела коснуться своими пальцами ваших пальцев…
— Ну?.. Серьезно? Хи-хи!
— Конечно. А вечером нарочно сидела дальше, чтобы вы к ней подошли…
Работа кипела вовсю.
Многие добровольцы по неопытности пересаливали, но юноша в белых брюках был так самодовольно глуп, что ничего не замечал.
Удивительнее всего, что дама в сером тоже ничего не замечала, хотя мы и недоумевали — почему? Была она очень не глупа, и все ее разговоры с другими, более солидными пассажирами, постоянно доказывали это.
Была она как будто «не от мира сего», как говорила певица, часто совсем не понимала, что ей нашептывал белоногий юноша, и от этого пикантная комбинация, задуманная нами, казалась еще уморительнее.
Кончилась вся затея с «розыгрышем» ровно за два часа до Пирея, когда все пассажиры сидели за обеденным табльдотом.
Цепкин, которого по общему молчаливому уговору усаживали рядом с дамой в сером, покончив с рыбой (только вилка! Боже сохрани нож!), потер руки и обратился к своей соседке с самым светским видом:
— Ну-с, вот вам и Пирейчик! Знаете что, мадам? Давайте мы устроим маленький кутеж, а? От Пирея до Афин десять минут езды — поедем в Афины. И художник с нами, и певица, и вообще вся наша тесная компания, а? Вот мой план: в Афинах пойдем в кинематограф, я вам буду объяснять на армянском языке картины — вы увидите, как смешно! А потом — в какой-нибудь шантанчик! Покушаем чего-нибудь вкусненького, велим заморозить бутылочку, посмотрим на певичек и после этакого тарарама, взвинтив, как следует, свои нервочки, — домой, баиньки! Я буду вашим кавалером, мадам, хотите?
— Что? — спросила дама в сером, будто очнувшись от дремоты.
Цепкин аккуратно повторил весь свой соблазнительный план: кинематограф с армянскими объяснениями, шантанчик, бутылочка замороженного, а потом — баиньки. Я ваш кавалер — компренэ?
Все насторожились, ожидая ее ответа, потому что на эту авантюру Цепкин возлагал очень крупные, солидные надежды.
— Нет, — вдруг сказала дама с какой-то мягкой решительностью. — Ни в шантан, ни в кинематограф я с вами не поеду.
— Почему, почему же? — завопил Цепкин. — Нас ведь никто там не знает — чего стесняться? Конечно, в России я бы этого не предложил, но тут? Среди грекосов!.. Ну, мадам! Скажите же вашими розовыми губками: да!
— Я не могу поехать…
— Но почему же? Вот и поговорите вы с ней!
— Потому что я везу на этом пароходе труп моего бедного мужа, скончавшегося на прошлой неделе… Понимаете?
Гром среди ясного неба. Мина, попавшая в борт парохода. Бомба, разорвавшаяся среди нас, — все это слабо выразило бы то впечатление, которое произвели простые, полные достоинства и глубокой внутренней тоски слова дамы.
Молчание воцарилось надолго.
Никто не смотрел друг на друга, а когда кончился этот проклятый обед, все вздохнули с таким облегчением, будто им отпустили веревочные петли, сжимавшие шеи.
Человек об одной истории
Скрипачев…
Так его звали.
А больше ничем, решительно ничем он не отличался от миллионов других Скрипачевых, Григорьевых, Пинкиных и Васильевых, населяющих вашу необъятную матушку-Россию.
Трудно сказать что-либо о таком человеке.
Прежде всего, как найти его, как выхватить из миллионов других Скрипачевых и Пинкиных, если все эти Григорьевы, Пинкины и Васильевы так печально похожи друг на друга, так единообразны: небольшая бородка, стриженые волосы, нос не большой, не маленький, глаза обыкновенные, какого-то грязноватого цвета, рот как рот, фигура как фигура, рост, что называется, средний — черт знает что такое!
