Кто поедет в Трускавец - Ибрагимбеков Максуд Мамедович (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗

Магсуд Ибрагимбеков

Кто поедет в Трускавец

* * *

– Терпеть не могу стоять в очереди. И не стою никогда. Даже зарплату свою обычно на второй день получаю после всех, лишь бы в очереди не стоять. И в кино билеты заранее беру. Меня самый обычный разговор в очереди раздражает, самый пустячный, даже такой, который в других условиях я сам бы поддержал, – о спорте или, например, об искусстве, жутко раздражает. И еще ожидание на нервы действует. Невозможно до конца выдержать. И я не выдерживаю, ухожу, если надо больше десяти – пятнадцати минут выстоять. Впрочем, это раньше так было, когда у меня нервная система в абсолютном порядке была. А теперь меня никакими силами не заставишь в очередь встать. И не то что я какой-нибудь невротик или астеник, нет, просто нервная система у меня на все реагирует очень обостренно. Явно повышенная чувствительность, и ничего с этим не поделаешь. Единственный выход – оберегать ее от дополнительных ненужных нагрузок, что я и делаю в меру своих сил и возможностей.

Так что, если будет очередь – уйду сразу. Сделаю вызов на дом, это, конечно, хуже, гораздо хуже, придется весь вечер я боевой готовности дома проторчать, но ничего не поделаешь. Жизнь диктует свое.

В прошлый раз, месяца три назад, когда я сюда приходил, этой пальмы в коридоре не было. Это очень разумно, что пальму поставили. Вроде бы пустяк, а на больных ведь эта веселая зелень, без сомнения, благотворно подействует. Очень успокаивающе, особенно в сочетании с чистыми стеклами, желтым начищенным паркетом и лучами солнца – прямо не коридор поликлиники, а натюрморт в изумрудных и золотистых тонах в стиле Зверева. Не знаю, как на других, а на меня такие вещи сразу положительное действие оказывают. Приятно, ничего не скажешь. И у регистратуры ни одного человека нет. А уж это просто неслыханная удача и везение. Обычно у этого окошка нет-нет, а человека три-четыре всенепременно стоят. А сегодня никого. В общем, пока все складывается исключительно удачно. Заглянул в окошко – у полок с карточками две девицы со скучными лицами стоят и беседуют лениво. Улыбнулся я им, и не какой-нибудь отвлеченной вежливой улыбкой, а такой – как бы поточнее выразиться?.. – специальной улыбкой, направленной лично этим девушкам, каждой в отдельности. В ней все уместилось: и интерес к ним, и только что возникшая симпатия, и вырвавшееся, так сказать, на мгновение из-под контроля сдержанного, воспитанного человека тщательно скрываемое восхищение. Все в самых умеренных, очень точно отмеренных дозах. Они даже ведь не поняли, в чем дело, не задумались, даже не почувствовали, как все это произошло. А я уже благодаря этой улыбке автоматически перешел для них из разряда намозолившего за день глаза нудного бесполого пациента поликлиники в совершенно иной – высокий класс, законно претендующий на внимание и интерес людей. Через несколько минут без видимых усилий я узнал, как их зовут, и номер телефона, по которому их можно вызвать в дни дежурства и по которому я, возможно, когда-нибудь бы их вызвал, если не постарался бы тут же забыть этот номер, чтобы зря не загружать память. Мы поболтали славненько, а выражение лица у них при этом уже было такое, словно сидят они вечером где-то в летнем лесу на берегу уснувшей реки у потрескивающего костра, и кто-то очень приятный и обаятельный играет на гитаре и поет песни Окуджавы или Высоцкого.

А больные, сидящие у дверей во врачебные кабинеты на стульях, соединенных в длинные жесткие конструкции, смотрели на нас по-разному – усмехаясь или с завистью, в целом же неодобрительно и с досадой. А ведь разговор у регистратуры мог показаться пустым и бесполезным только человеку поверхностному и не сведущему в деле, приведшем меня в поликлинику. Для меня же этот разговор был увертюрой, настраивающей и способствующей перемещению сознания в другую реальность, массажем и разминкой боксера перед выходом на ярко освещенный ринг, полосканием горла и распеванием за минуту до первого аккорда аккомпаниатора на концерте с вывешенным аншлагом. И это не преувеличение, потому что недостойно настоящего артиста-профессионала делить свои выступления на важные и менее, относиться небрежно к состоянию формы и позволить себе хоть один срыв, пусть самый мелкий… А ведь я тоже нуждаюсь в настрое, если хотите – во вдохновении, таинственном и прекрасном вдохновении, охватывающем все существо человека, ибо во мне тоже бьется творческое начало, и дар, которым оделила меня природа еще с детских лет, ничуть не беднее, чем талант певца, шахматиста или математика. Но об этом потом…

За минуту до того, как разговор стал иссякать (кроме меня, разумеется, этого никто не почувствовал), я попросил своих девиц из регистратуры отыскать мою карточку и отправить ее терапевту. Попросил в той же тональности, в какой прошла вся беседа, попросил так, что перехода они не заметили, – словом, попросил ласковым голосом свою приятельницу негромко сыграть что-нибудь на рояле, ну хотя бы «Вальс для Наташи», налил себе полрюмки коньяку и погасил еще одну свечу из последних двух.

Карточку они стали искать одновременно, иначе и быть не могло, потому что каждая из них была уверена, что я попросил ее, только ее! И они играли, вкладывая в этот вальс всю нерастраченную энергию, которая накапливается в душе и теле молоденькой девушки, целый день снующей между унылыми шкафами до потолка с полками, на которых, выстроившись в бесконечно длинные ряды, лежат карточки-тетради, на чьих страницах невозможно, сколько ни ищи, ничего найти о человеке другого, кроме подробных описаний почти всех болезней (во все времена его существования). Болезней, причиняющих человеку муки физические или стыд, лишающих его разума или вызывающих отвращение окружающих, уносящих силу и красоту.

Умный – не умный, личность – не личность, тупица или гений – ни слова в этих карточках об этом. Есть над чем подумать любителям-знатокам. Человек перенес недавно микроинфаркт, два года назад поставил две коронки, в детстве болел дифтеритом, коклюшем. Всего три вопроса: кто он по профессии? Счастлив ли? И, наконец, талантлив ли? За каждый правильный ответ три балла!

Плоскостопие или близорукость, кариес или аппендицит, камни в почках или геморрой… Гитлер или Чаплин, Фишер или Ганди, Шаляпин или Освальд? А это моя карточка, точно моя – на обложке указано.

А они играли. И в игре их чувствовалась та свежесть восприятия, нерастраченность молодости, перед которыми были бессильны все эти ряды зафиксированных болезней. По крайней мере, в тот день. Благодаря мне? Об этом потом. Самое главное – не отвлекаться!

Нашлась и моя карточка! Сейчас придет медсестра-курьер и отнесет ее терапевту. Листаю ее. Листаю небрежно, скользя вроде бы невнимательным взором по страницам, одновременно разговаривая, чтобы не привлекать внимания, – выдавать карточки на руки пациентам запрещено. Чувство такое, как будто в руках держу технический паспорт какой-то машины, где зафиксированы все поломки и способы их исправления. Болел столько-то, выздоровел тогда-то… А болезни все однообразными благопристойные, катар верхних дыхательных путей, грипп и воспаление носоглотки. Абсолютно безобидный список. Вроде меню диетической столовой – ни бифштекса с кровью, ни телятины с хреном, ни потрохов с уксусом и чесноком и водки с маслинами. Все продумано, все предусмотрено. Ничего опасного, ничего компрометирующего. И в случае поездки – в командировку специализированную или, скажем, в зарубежную туристскую – перечень этот никак повредить не может. И с общественным, и с любым другим мнением все в порядке, сердце абсолютно здоровое, и мозг никаким недугам не подвержен. На любой пост хоть завтра! Если в делах моих когда-нибудь и появится помеха, то только не «по состоянию здоровья». Вот так вот! А сегодня мне бюллетень необходим. Хоть на недельку! Как воздух необходим. Очень моя нервная система в этом отдыхе нуждается. Если ее не беречь, она ведь в один прекрасный день и перегореть может, вроде пробок электросчетчика квартирного.