Бруклинские ведьмы - Доусон Мэдди (книги txt, fb2) 📗

Мэдди Доусон

Бруклинские ведьмы

1

БЛИКС

По правде говоря, мне просто не следовало приходить, и всё. Еще нет и пяти вечера, а я уже мечтаю быстро и безболезненно сдохнуть. Но при этом как-нибудь подраматичнее: с эффектным падением на пол, закатившимися глазами и конвульсиями конечностей.

Итак, дело происходит на традиционном чаепитии, которое моя племянница ежегодно устраивает после Рождества, когда люди, едва оклемавшись от бесконечной череды праздничных закупок, вечеринок и похмелий, обнаруживают, что их ждет не дождется Венди Спиннакер, и поэтому приходится напялить красные свитера и брюки со стрелками, а потом часами выстаивать в гостиной, восхищаясь заново отделанным особняком, его богатым убранством и пить странного вида красный коктейль, который подаст на подносе наряженная официанткой старшеклассница.

Насколько я могу судить, единственная цель этого сборища — напомнить добрым людям города Фейрлейна, штат Вирджиния, что моя племянница — очень важная персона и притом состоятельная. Сила, с которой следует считаться. Благотворительница. Председатель много каких организации.

Если честно, мне не уследить за всеми направлениями ее деятельности.

Я чувствую искушение встать и устроить что-то вроде голосования: «Поднимите руку те, кто за последние несколько часов пал духом! А теперь те, кто хотел бы построиться паровозиком прямо за входными дверями!» Уверена, желающие найдутся. А потом племянница придушит меня в моей собственной постели.

Я живу далеко, и вообще я — старая развалина, поэтому, скорее всего, не явилась бы сюда (по большей части мне хватает здравого смысла манкировать этим ежегодным мероприятием), но Хаунди решил, что мне надо поехать. Он сказал, возможно, я пожалею, если не повидаюсь с семьей в последний раз. Хаунди волнуют такие штуки, как сожаления на смертном одре. Думаю, конец жизни представляется ему прекрасным финалом отличного романа: всё перевязано красивой ленточкой с бантиком, все грехи прощены. Можно подумать, такое бывает.

— Я пойду, — в конце концов пообещала я ему, — но скрою от них, что больна.

— Они поймут, когда тебя увидят, — сказал он. Но они, конечно, не поняли.

Хуже того, именно в этом году мой внучатый племянник наконец-то обручился, и вечеринке суждено растянуться до бесконечности, потому что все ждут, когда он доберется из Калифорнии вместе с невестой, чтобы та предстала перед высшим обществом, в которое ей предстоит влиться после свадьбы.

— Она просто вертихвостка, он познакомился с ней на какой-то конференции, и ей удалось его заарканить, — сказала мне Венди по телефону. — Возможно, у нее в голове всего полторы извилины, и те толком не работают. Воспитательница в детском саду, ну как вам это нравится? О семье и говорить нечего — отец занимается страхованием, а мать, насколько я могу судить, и вовсе ничего не делает. Они из Фла-ариды.

Это она так говорит: Фла-ариди.

Я все еще размышляю над словом «вертихвостка» и тем, что оно могло бы означать в представлении Венди. Вне всяческих сомнений, меня там описывают с таким же пренебрежением. Видите ли, я до сих пор считаюсь тем самым уродом, без которого не бывает семьи и за которым нужно хорошенько присматривать. Бликс-отщепенка, Бликс-нарушительница. Родственникам ненавистно то, что я забрала свою долю наследства и перебралась в Бруклин — а это, как всякому известно, неприемлемо, ведь там проживают так называемые северяне.

Я окидываю взглядом комнату. Этот дом некогда был семейной усадьбой, передаваемой из поколения в поколение от одной любимой дочери к другой (конечно, минуя меня), а сейчас мне приходится собирать все свои силы, чтобы блокировать негативную энергию, буквально разлитую в воздухе. Трехметровая искусственная елка со стеклянными украшениями от Кристофера Радко и мерцающие разноцветные гирлянды тщатся создать впечатление, будто все просто превосходно, всем бы так жить, но я-то лучше знаю, что к чему. Эта семья прогнила до самой сердцевины, и неважно, какая в доме обстановка и какой антураж.

Я вижу вещи насквозь такими, какие они есть, меня не сбить притворством и позерством, я до сих пор помню этот дом, когда он был по-настоящему грандиозным, еще до того, как Венди Спиннакер решила выбросить тысячи долларов на бутафорскую модернизацию его фасада. Впрочем, это отлично олицетворяет жизненную философию нашей семьи: заштукатурить то, что происходит в реальности, а поверх еще и облицовку какую-нибудь забабахать. И никто ничего не узнает.

Но я-то знаю.

Ко мне подходит слегка подвыпивший пожилой господин (к слову сказать, у него пахнет изо рта) и начинает рассказывать о слиянии неких банков, которое он провернул, и приобретении некой собственности, а также о том, что считает мою племянницу единственным человеком, способным придать хворосту вкус несвежих носков, я уже готова с ним согласиться, когда вдруг понимаю, что на самом деле он не говорил последних слов, в комнате слишком шумно и жарко, поэтому я силой мысли заставляю его испариться, и он, конечно же, ковыляет прочь.

Есть у меня кое-какие таланты.

Потом, чудо из чудес, когда все присутствующие уже совсем готовы предаться отчаянию и безудержному пьянству, входная дверь распахивается, и вечеринка внезапно обретает энергию, будто кто-то воткнул вилку в розетку, и нам словно разрешили вернуться к жизни.

Это является молодая чета.

Венди спешит к входу, хлопает в ладоши и восклицает:

— Внимание! Всем внимание! Конечно, все вы знаете моего дорогого, замечательного Ноа, а вот это — его прелестная невеста, Марни Макгроу, моя будущая чудесная сноха. Добро пожаловать, дорогая!

Маленький квартет в углу гостиной ударяет в смычки и заводит «Вот идет невеста», и все толпятся вокруг, пожимая руки молодой парочке и заслоняя мне обзор. Я слышу, как Ноа, унаследовавший семейное фанфаронство и браваду, басовито вещает что-то о перелете и дорожном движении, пока все обнимают и тискают его невесту, будто она — имущество, которое отныне принадлежит всем присутствующим. Вытянув шею и наклонив голову вправо, мне удается разглядеть, что невеста действительно прелестна — высокая и тоненькая, с румянцем и словно вся окружена золотой дымкой, а еще она носит свой голубой берет, заломив его набекрень с той лихой беспечностью, которую нечасто встретишь на приемах у Венди.

А потом я замечаю в ней нечто еще, то, как она смотрит из-под длинной светлой челки. И — оп! — наши взгляды встречаются через всю комнату, и, клянусь, что-то проскакивает между нами, какая-то искра.

Я уже совсем было поднялась со своего места на маленькой софе, но сейчас падаю обратно, закрываю глаза и стискиваю кулаки.

Я ее знаю.

Боже мой, у меня на самом деле возникает такое ощущение.

На то, чтобы собраться с духом, уходит минута. В конце концов, я могу ошибиться. Но нет, так оно и есть. Марни Макгроу, в точности как и я в старые добрые времена, смело противостоит натиску южной аристократии, и я вижу ее сразу молодой и старой, и это заставляет мое немощное сердце колотиться отчаянно, как в былые времена.

«Иди сюда, милая», — телепатически транслирую ей я.

Так вот, значит, для чего я здесь. Не для того, чтобы положить конец годам семейных неурядиц. Не для того, чтобы пить эти абсурдные коктейли, и даже не для того, чтобы припасть к корням.

Мне было суждено встретить Марни Макгроу.

Я кладу ладонь себе на живот, туда, где с прошлой зимы во мне растет клубок опухоли, плотная, твердая субстанция, которая, я уже знаю, убьет меня еще до наступления лета.

«Подойди сюда, Марни Макгроу. Мне так много нужно тебе сказать!»