Луговая арфа - Капоте Трумен (читать книгу онлайн бесплатно без TXT) 📗

Трумэн Капоте

Луговая арфа

Когда я впервые услышал о луговой арфе? Задолго до той осени, когда мы попали на китайский дуб, и, конечно, именно Долли рассказала мне про арфу, ибо никто кроме нее не смог бы именно так определить это явление.

Когда выходишь из нашего городка по дороге, ведущей к церкви, очень скоро можно увидеть сверкающий на солнце холм, сложенный из ослепительно белых, как хорошо отполированная кость, плит и бурых, увядших под солнцем цветов – это Баптистское кладбище. Наша родня – Тальбо, Фенвики – похоронены на этом кладбище; моя мать здесь лежит рядом с моим отцом, и могилы остальных моих родственников, примерно двадцать или поболе, рассыпаны вокруг могил моих родителей, словно каменные корневища, отходящие от единого каменного дерева, а ниже этого холма растет целое поле индейской луговой травы, что меняет свой цвет в зависимости от сезона: пойдите и посмотрите на нее осенью, где-то в конце сентября, когда она становится красной, как закат солнца, когда алые тени от той травы, похожие на язычки пламени, словно дышат над ней и осенний ветер потихоньку перебирает увядшие засохшие листья этой травы, и вы услышите вполне доступную для человека музыку, музыку луговой арфы, чьи звуки – лишь чьи-то голоса. За этим полем начинается густая тьма Приречных лесов. Наверное, это случилось как раз в один из таких сентябрьских дней, во время нашего с Долли сбора корней, когда Долли сказала мне:

– Слышишь? Это луговая арфа, она может рассказать, напеть тебе какую-нибудь историю, и она всегда знает кучу историй о тех людях, что лежат на кладбище, о тех людях, что когда-либо жили в наших местах, и, когда мы умрем, арфа расскажет кому-нибудь и наши истории…

…После того как умерла моя мать, мой отец, коммивояжер, отдал меня на попечение своих кузин – Верины и Долли Тальбо, двух незамужних, уже в годах, сестер. До этого мне категорически запрещалось посещать их. По каким-то, никому не ведомым причинам Верина и мой отец не разговаривали друг с другом. Может быть, мой отец просил у нее однажды денег, а она отказала, или отец занял деньги, да так и не вернул долг. Но наверняка первопричиной их столь холодных взаимоотношений были деньги, поскольку ничто другое не влияло на них так сильно, как деньги. Особенно это касалось Верины, самой богатой персоны в городке. Аптека, галантерейный магазин, бензозаправочная станция, овощной магазин, здание под разные конторы, салоны и мастерские – все принадлежало ей, и управление всем этим добром, несомненно, наложило своеобразный отпечаток на ее характер.

Так или иначе, отец заявил как-то раз, что никогда его нога не переступит порог ее дома. Я помню, как он жестко и порой жестоко насмехался над сестрами Тальбо. И даже моя мать не выдерживала его уничтожающей критики относительно сестер, и в такие моменты она взывала к его стыду и совести и требовала прекратить насмешки над столь добрыми и безвредными женщинами. Я думаю, что они сильно любили друг друга, мои родители. Всякий раз, когда отец уезжал по делам, она плакала навзрыд. Отец женился на ней, когда ей было всего шестнадцать лет, и она не дожила до тридцати. В тот день, когда она умерла, отец, зовя ее, выкрикивая ее имя, разорвал на себе все одежды и выскочил совершенно голым на улицу.

А через день после похорон Верина пришла к нам. Я помню тот ужас, который меня охватил, когда я увидел ее, размеренно приближающуюся к нашему дому, – прямую и тонкую, как хлыст, привлекательную женщину с черными волосами с проседью, черными густыми бровями и родинкой на щеке. Она открыла парадную дверь и спокойно вошла. Сразу после похорон с отцом что-то случилось: он, похоже, решил разбить всю посуду, что у нас была в доме, и вообще все, что бьется. Причем делал он это без всякой видимой ярости или гнева, напротив, он крушил все спокойно, я бы сказал, тщательно, обдуманно. Он неспешно входил в гостиную, выбирал подходящую фарфоровую статуэтку или чашку, глядел на нее некоторое время задумчиво, а затем швырял ее об стену. Полы и лестницы дома были усыпаны битым стеклом и фарфором, разбросанными предметами кухонной утвари, а на перилах висела разорванная в клочья ночнушка моей матери.

Взгляд Верины лишь скользнул по всему этому беспорядку.

– Юджин, я хочу поговорить с тобой, – сказала Верина густым, холодным, официальным тоном, и отец ответил:

– Да, садись, Верина, я знал, что ты придешь.

В тот же день прибежала подружка Долли, Кэтрин Крик, чтобы упаковать мои вещи, а отец отвез меня в большое солидное здание в тени деревьев на Тальбо лэйн.

Когда я выбирался из машины, отец хотел обнять меня, но я в страхе перед ним вывернулся из его объятий, о чем сейчас горько жалею – через несколько дней, на пути в Мобайл, машину, на которой он ехал, неожиданно занесло и бросило вниз на пятьдесят футов в залив. И в следующий раз я его увидел уже, лежащим в гробу, с парой серебряных долларов для веса на его мертвых глазницах.

Помимо того, что я был мал по возрасту, я был мал ростом, и люди обычно не обращали на меня никакого внимания, но теперь они всегда показывали на меня пальцем – как печально, вот он, маленький, несчастный Коллин Фенвик! И я вовсю пытался выглядеть жалким, поскольку я знал, что у людей один вид мой вызывал умиление и симпатию и каждый в нашем городке обычно считал своим долгом угостить меня баночкой лимонада или пачкой печенья, и даже в школе, впервые за свои школьные годы, стал я получать хорошие отметки. Так что прошло достаточно много времени, прежде чем я приметил Долли Тальбо. И тогда я влюбился…

Представьте себе, что она испытывала, когда я впервые появился в ее доме – шумный и любознательный пацан одиннадцати лет от роду. Едва заслышав мои шаги, она старалась не попадаться мне на глаза, или же, когда не было возможности избежать встречи со мной, она как будто сворачивалась, уходила в себя, как большой цветок сворачивается в бутон. Она была из тех людей, что могут быть незаметными и как бы слиться с любым предметом в комнате, с тенью в дальнем углу, кто может сделать свое присутствие абсолютно незаметным. Она носила самую бесшумную обувь, скромнейшие девичьи платья до пят. Хотя Долли была старше Верины, она, казалось, была так же, как я, приживалкой в этом доме. Направляемые и удерживаемые силой личности Верины, мы, все остальные, как бы вращались каждый сам по себе в имении Тальбо.

На чердаке, где находилось что-то вроде хранилища старых манекенов из магазинов Верины, некоторые доски перекрытия были неплотно подогнаны друг к другу, и сквозь щели между ними я мог разглядывать сверху внутреннее убранство почти каждой комнаты. Комната Долли, в отличие от других помещений и комнат дома, набитых массивной, внушительных размеров мрачноватой мебелью, содержала лишь кровать, трюмо и кресло. Достаточно скромно, можно было подумать, что здесь живет прислуга, но одно лишь бросалось в глаза – все вокруг в комнате было раскрашено в кричаще розовый цвет, даже полы. Всякий раз, когда я шпионил за Долли, она обычно занималась одним из двух своих излюбленных занятий: либо она, стоя у зеркала трюмо, садовыми ножницами подстригала свои и без того короткие, рыжеватые, с проседью волосы, или же была занята тем, что выводила что-то карандашом на листах грубой бумаги фирмы Кресс, при этом имела обыкновение смачивать языком кончик карандаша, иногда выговаривая вслух некоторые предложения из того, что она писала. Как, например: «Не ешьте сласти типа конфет, а соль убьет вас наверняка».

Теперь я могу сказать вам, что она писала письма. Но сначала ее корреспонденция была для меня загадкой. Вдобавок ее единственной подругой была Кэтрин Крик, и больше никого Долли не хотела видеть и покидала дом лишь раз в неделю, когда они с Кэтрин ходили в Приречные леса, где собирали компоненты для какого-то снадобья от водянки, которое затем варилось и разливалось по бутылкам под руководством Долли. Позже я обнаружил, что у Долли есть клиентура по всему штату и именно своим клиентам она и писала нечто вроде инструкций по применению этого лекарства.