Фабрика офицеров - Кирст Ганс Гельмут (читать книги полностью TXT) 📗

Ганс Гельмут Кирст

ФАБРИКА ОФИЦЕРОВ

Это — история обер-лейтенанта Крафта. И возможно, найдутся люди, которые будут оспаривать ее достоверность, — что ж, есть несколько человек, которые пережили все это сами. Должно быть, кое-кого она огорчит, но тут уж ничего не поделаешь. Ведь смерть тоже может посмеяться, и даже убийца не обязательно должен быть человеком, не обладающим чувством юмора. Обер-лейтенант Крафт, во всяком случае, знал, что это такое. И он за это дорого заплатил.

Произошло это во время работы 16-го выпуска ускоренной школы подготовки офицеров в период с 10 января по 31 марта 1944 года. Место действия — 5-я военная школа в Вильдлингене-на-Майне. В описании приведены выдержки из протоколов военно-полевого суда, писем, документов и биографий. Все имена, разумеется, изменены. И пусть правда многолика — здесь отображены, по крайней мере, некоторые ее стороны. Предлагаемая вам история не является возвышающей душу. Не примите это как извинение — это только предупреждение.

1. Похороны лейтенанта

Обер-лейтенант Крафт в шинели с разлетающимися полами бежал по кладбищу. Вид у него был перепуганный, что вызвало среди участников похорон оживленный интерес, так как появилась возможность внести некоторое разнообразие в такую довольно-таки скучную церемонию, как похороны.

— Позвольте пройти! — приглушенно восклицал обер-лейтенант Крафт, стараясь проскользнуть между отрытой могилой и группой офицеров. — Пропустите, пожалуйста!

На его просьбу отвечали согласными кивками, но никто не уступал Крафту места, очевидно надеясь, что он, в конце концов, съедет в яму. Это было бы дальнейшим шагом на пути к желанному разнообразию. Потому что затянувшиеся похороны действовали на бывалых вояк примерно так же, как и затянувшееся богослужение — последнее, впрочем, имело то преимущество, что во время него можно было хоть сидеть, и к тому же крыша над головой…

— Почему такая спешка? — поинтересовался капитан Федерс. — Может, за это время появился еще один труп?

— Насколько мне известно, еще нет, — ответил обер-лейтенант Крафт, протискиваясь вперед.

— Если и дальше так пойдет, — без тени смущения заявил своим соседям капитан Федерс, — мы можем прикрыть военную школу и открыть погребальную контору. С ответственной ограниченностью [1].

Но каким бы беспечным ни казался капитан Федерс, он, делая даже здесь подобные замечания, все же говорил вполголоса, ибо неподалеку стоял генерал.

Генерал-майор Модерзон стоял у изголовья отрытой могилы — большой, выпрямившийся во весь рост, четко выделяющийся на фоне неба. Стоял неподвижно, как изваяние.

Казалось, он никак не реагировал на происходящее. Он не бросил ни одного взгляда на рвавшегося вперед обер-лейтенанта Крафта, не вслушивался в замечания капитана Федерса. Он стоял так, словно позировал скульптору. И увидеть его однажды где-нибудь в виде статуи было тайным желанием всех, кто его знал.

Где бы ни появлялся генерал-майор Модерзон, он всегда становился центром всеобщего внимания. Все краски в его присутствии бледнели, слова утрачивали свой смысл. Небо и окружающий ландшафт становились только фоном. Гроб у его ног, державшийся на досках над отрытой могилой, выглядел не более чем реквизит. Группа стоявших справа от него офицеров, кучка фенрихов слева, адъютант и командир административно-хозяйственной роты, стоящие в двух шагах сзади, — все они свелись до положения более или менее декоративных второстепенных персонажей. Весь пестрый блеск окружающего великолепия служил только окаймлением, рамкой для портрета генерала, удачно выполненного в холодноватых, стальных тонах. Генерал был олицетворением истинного пруссака; во всяком случае, так считали многие.

Генерал владел искусством держаться высокомерно, вызывая к себе уважение и почтительность. Казалось, ничто человеческое ему не свойственно. Так, ему всегда было безразлично состояние погоды, но состояние военной формы — никогда! И, даже несмотря на то что на кладбище гулял ледяной ветер, он не поднимал воротника своей шинели. И никогда не совал руки в карманы.

Он всегда во всем был образцом, и офицерам не оставалось ничего другого, кроме как следовать его примеру. Они жестоко мерзли, потому что стоял лютый холод. А этому ненужному представлению конца не было видно.

Но чем беспокойнее становились окружающие, чем больше надежды и ожидания появлялось в их глазах при взгляде на генерала, тем жестче и недоступнее становился он сам.

— Если я не ошибаюсь, — зашептал своим соседям капитан Федерс, — старик затевает что-то в высшей степени необычное. В последнее время он держится замкнуто, как несгораемый шкаф. Вопрос теперь только в одном: кто же его вскроет?

Обер-лейтенант Крафт протискивался тем временем дальше — к головной группе. Офицеры насторожились и стали понемногу расступаться. Они надеялись, что обер-лейтенанту удастся пробиться прямо к генералу. Тогда уж не избежать какой-нибудь сцены.

Но у обер-лейтенанта Крафта хватило ума не беспокоить застывшего как монумент генерала. Напротив, он придерживался порядка действий по инстанции, что всегда было лучшим способом достижения цели. Он обратился к капитану Катеру, командиру административно-хозяйственной роты:

— Позвольте доложить, господин капитан, военный священник задерживается: он вывихнул ногу. Штабной врач уже у него.

Это сообщение не обрадовало Катера. Его совсем не устраивало то, что офицер его роты возложил на него дальнейшую передачу неприятного известия, да еще здесь, перед всем офицерским корпусом. Катер знал своего генерала. Скорее всего он только бросит на него холодный, пронизывающий взгляд, не проронив ни слова, что равносильно уничтожающему выговору. Ведь речь шла о церемонии, расписанной до мельчайших деталей, — здесь не должно быть никаких заминок. В чертовски затруднительную ситуацию поставили его обер-лейтенант Крафт и этот спотыкающийся военный священник. И чтобы оттянуть время, он раздраженно воскликнул:

— И как это люди умудряются вывихивать ноги!

— Он, видно, снова где-то набрался! — с деланным возмущением отозвался капитан Ратсхельм.

Адъютант предостерегающе закашлял. И хотя генерал-майор Модерзон оставался по-прежнему совершенно недвижим — он даже бровью не повел, — бравый капитан Ратсхельм почувствовал себя неловко, словно его выбранили. Его высказывание, в сущности, было правильным, он только выбрал неподходящую формулировку. Ведь он находился в военной школе. Он был признанным воспитателем и наставником будущих офицеров. И это было его долгом: выражать даже недвусмысленные истины в более отточенной формулировке.

— Прошу прощения, — сказал он храбро, в данном случае достаточно громко, — если я сказал «набрался», я, конечно, имел в виду «выпил».

— Дело не в том, был ли священник пьян, — заметил капитан Федерс, преподаватель тактики, обладавший отличной сообразительностью, что было не всегда кстати. — И чтобы убедиться в этом, достаточно немного логики. Собственно говоря, он почти всегда пьян, и до сих пор с ним в этом состоянии ничего неприятного не случалось. Он должен благодарить за это своего ангела-хранителя. И если он теперь повредил ногу, то следует предположить, что он был не «набравшимся», или не пьяным. Видимо, когда он трезв, ангел-хранитель покидает его. И он почувствовал это на своей собственной ноге.

Тут генерал-майор Модерзон повернул голову. Он поворачивал ее угрожающе медленно, словно пушечный ствол, направляемый на цель. Глаза его по-прежнему ничего не выражали. Стараясь уклониться от этого взгляда, офицеры с довольно скорбным видом уставились на могилу. Только Федерс поднял глаза на своего генерала — посмотрел вопрошающе и с чуть заметной улыбкой.