10 лет и 3/4 - Паронуцци Фред (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗

Фред ПАРОНУЦЦИ

10 ЛЕТ И 3/4

* * *

У нас в семье Фалькоцци воскресную мессу не жалуют: вместо молитвы мы отправляемся на пробежку.

Любовь к бегу у нас в крови. Мы унаследовали ее от дедушки Бролино.

А дедушка Бролино – это отдельный разговор, ска­жем прямо, особая история. В смутное время он бе­жал из Италии: это такая страна по ту сторону гор, где по-французски говорят с диким акцентом, – вы бы послушали, например, как лопочет мать Жожо Баччи, ни слова не разберешь – так вот, они у себя в Италии все так разговаривают, а кроме того, они там изобре­ли равиоли и фашизм.

У главного изобретателя этой напасти была фами­лия Муссолини (звучит как ванильный мусс!), а имя – Бенито (шоколадный торт!), только сам он был лы­сый и много из себя воображал, а выглядел совсем неаппетитно – я видел его рожу в кинохронике. Он страшно гордился собой: я, мол, изобрел эту замеча­тельную штуку, «фашизм» называется, а сейчас вот еще пукну выше собственной жопы, мало не покажет­ся… В общем, сами понимаете, что это был за тип.

В силу каких-то причин фашисты не слишком взлю­били дедушку Бролино, и ему пришлось во весь опор мчаться по ковбойскому сапогу на карте мира, а не то он оказался бы под его каблуком и был бы размазан по земле на манер пиццы. Говорят, что виной всему по­служил конфликт черных рубашек и красных идей. Нечто похожее случается у муравьев, только у них всегда побеждают красные. Короче, все эти истории о несовпадении вкусов и войне гардеробов кажутся мне запутанными и, по правде говоря, дурацкими.

Итак, дедушка прыгнул в гондолу и поплыл прочь из Венеции, в ускоренном режиме – времени петь «Тут­ти фрутти», аккомпанируя себе на мандолине, у него, сами понимаете, не было. Он работал веслами изо всех сил (рельефные мускулы дедушки мы по сей день можем лицезреть на фотографиях той эпохи), попут­но посылая морскую болезнь ко всем морским чертям и подбрасывая на волнах влюбленных, которые, в от­личие от него, оказались на воде по доброй воле, ро­мантизма ради. Единогласно присуждаю дедушке Бролино золотую медаль за лучший результат в за­плыве «Восемьсот метров на гондоле».

Конечно, в наши края дедушка добрался уже без гондолы, во избежание проблем с таможней. После скоростного заплыва он перешел на бег, благо багаж его не слишком отягощал. Времени на сборы у дедуш­ки Бролино не было: когда тебя настигает фашизм, не то что вещи упаковать, трусы поменять не успеешь.

Поначалу дедушка не питал особой страсти к бегу, она зародилась в процессе перемещения. Вероятно, способности к легкой атлетике были заложены в нем изначально, просто Бенито их подстегнул. Черные рубашки гнались за ним по пятам, и мой стремитель­ный предок, не сбавляя оборотов, несся в сторону своей новой родины, которая, ухмыляясь, привет­ствовала его на финише. Галльские носы за версту учуяли, что от дедушки разит Италией, супом минест­роне и дикостью.

Дедушка Бролино предстал перед таможенниками после четырехсоткилометровой пробежки, и если вы думаете, что в тот памятный момент от него исходил аромат мыла «Душистое», то вы ошибаетесь. Я пред­ставляю деда с голым торсом на фоне Монблана. В импровизированной сумке из носового платка лежит сложенный вчетверо свитерок – комфорт и гигиена для нашего спортсмена. Вокруг черное облако италь­янских мошек – крылатые болельщицы пересекли границу вслед за своим кумиром. Дедушка Бролино у заветной черты – нечто среднее между Чарли Чапли­ном и Аланом Мимуном [1].

У нас в Альпах полно гор: любителям зимних видов спорта есть где разгуляться. Изначально наши горы были не слишком приспособлены для спортивных за­бав. Сегодняшним лыжникам и в голову не приходит, какие отважные храбрецы прокапывали туннели и прокладывали дорожки на альпийских склонах. Де­душка Бролино оказался в нужное время в нужном месте, и эту ответственную задачу доверили ему.

Те, кто давно не обедал, не слишком разборчивы в выборе места работы и за чисто символическое воз­награждение готовы вручить свою профессиональ­ную судьбу первому встречному доброжелателю. Клянусь своим тигровым агатом – и если я вру, то не смотреть мне больше на трусы нашей учительницы и на все, что под ними виднеется, – клянусь, что мой предок прорыл в горах больше дыр, чем целая попу­ляция вануазских [2] сурков.

Позднее дедушка стал нашим семейным Фризон-Рошем [3] (не сочтите за бахвальство!): он снабжал всем необходимым обитателей высокогорных домишек, совершавших альпинистские подвиги на отвесных склонах.

Экспедитор менее популярен, чем альпинист, по­тому как несет на своем горбу восемьдесят килограм­мов всякого добра и, стало быть, выглядит не слиш­ком эстетично, да и мировой рекорд при такой на­грузке вряд ли побьешь. Его удел – тащить вниз по склону мусорный контейнер и доставлять продоволь­ствие по заказу сторожа-хранителя альпинистского городка. Сторож тоже персонаж не шибко фотоге­ничный: помешивает фондю, выбивает ковры, все равно что мать семейства.

Дедушка рассказывал папе, что никогда не сможет забыть карусельное кружение свирепых голубовато-белых ледников, их зловещие стоны и торчащие кверху клинки гор, которые, казалось, вот-вот про­дырявят небо. Даже по ночам, во сне, он видел отвесные вершины и непрерывно слышал глухой альпийский гул…

Всякий вам подтвердит, что итальянцы – прирож­денные строители. Это у них в крови. Вот и дедушка Бролино устроился в конце концов каменщиком. Его немедленно запихнули в грузовичок и отправили на плато д'Асси [4] воздвигать туберкулезные санатории. Звучит красиво, но на самом-то деле обитали в этих заведениях чахоточники, а не прелестные барышни с большими сиськами: Мэрилин Монро, к примеру, ча­хоточной не была. Тамошняя публика целыми днями кашляла и сплевывала в специально отведенные мес­та. Если бы я позволил себе нечто подобное, мне бы досталось от родителей.

В санаториях иногда случаются романы… Однажды и дедушка впервые увидел бабушку, сидящей в шез­лонге с плевательницей на тумбочке и склянкой рыбьего жира. Бабушка была начинающей чахоточ­ницей, и она заслуживает отдельной главы.

Дедушка штукатурил стены, а бабушка, положив ноги на грелку, беззаботно читала журнал и поплевы­вала. Итальянский строитель всегда мурлычет себе под нос, это всем известно, по-другому он не только работать – он жить не может. И пока дедушка тру­дился под ее балконом, бабушка наслаждалась экзо­тической песней, взмывавшей к облакам. А потом он добрался до ее этажа, и я не знаю, как рассказывать дальше, это трудно описать или объяснить, потому что это уже была любовь.

Бабушка была подобна немой пташке, которая обрела свою песенку. Я все представляю себе именно так, хотя, конечно, это не более чем мои домыслы…

Потом они уже не расставались до самой смерти, которая не заставила себя ждать.

Дедушка обитал среди строительных лесов, а бабуш­ка в свободное от туберкулеза время работала вязаль­щицей в Южине [5], городе нержавеющей стали. Они связали себя тесными узами брака. Бабушка забере­менела папой, и наши голубки свили себе гнездышко за железной дорогой, на опушке леса, в котором мы, молодое поколение южинцев, строим шалаши, привя­зываем петарды к волосатым лапкам майских жуков и соревнуемся, у кого пиписька больше и струя длин­нее. Одним словом, это очень оживленное место.

Казалось, у молодоженов все впереди, но вот неуда­ча: кровожадные черные рубашки вместе с коричне­выми вновь добрались до дедушки, и он ушел в Со­противление, чтобы тремя годами позже, зимой со­рок четвертого, угодить в фашистскую западню и по­дорваться на гранате.