Эндшпиль - Баллард Джеймс Грэм (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗

Джеймс Боллард

Эндшпиль

***

После суда Константину предоставили виллу, пенсию и палача. Вилла – маленькая, обнесенная высокой стеной – явно не в первый уже раз использовалась с такой целью. Пенсии Константину хватало с избытком – его никуда не выпускали, а всю еду готовил полицейский-ординарец. Палач находился в полном его распоряжении. По большей части они сидели на закрытой веранде, выходившей в узкий мощеный дворик, и играли в шахматы большими, основательно потертыми фигурами.

Палача звали Малек. Официально в его обязанности входило присматривать за Константином, поддерживать исчезающие малые контакты виллы с внешним миром, прятавшимся за высокими стенами, и отвечать – всегда очень кратко – на телефонный звонок, ежедневно раздававшийся ровно в девять утра. Однако истинная его роль тоже не являлась большим секретом. Крепко сложенный человек с безразлично-отсутствующим выражением мучнистого лица, Малек поначалу крайне раздражал Константина, привыкшего к более живым, активным реакциям своих прежних знакомых. Малек ходил за ним повсюду, по всей вилле, никогда ни во что не вмешиваясь – если только Константин не пытался подкупом получить от ординарца запрещенную ему газету. В подобных случаях Малек ограничивался жестом, легким поворотом кисти руки, на его лице не появлялось ни малейших признаков неодобрения, но попытка пресекалась твердо и окончательно, словно каменной стеной. Кроме этого, он не вмешивался ни во что, а также не делал никаких предложений, как Константину поступать со своим временем. Подобно большому медведю, он сидел в одном из выгоревших кресел, все время наблюдая за подопечным.

Через неделю Константин утомился чтением старых романов, обнаруженных им на нижней полке книжного шкафа, – сперва он еще надеялся найти между их серых, сильно замусоленных страниц послание от кого-нибудь из своих предшественников, – и предложил Малеку сыграть в шахматы. Исцарапанные деревянные фигуры лежали на одной из пустых полок все того же книжного шкафа – единственного украшения маленького шестикомнатного дома. Кроме книг и шахмат, все в вилле было строго функциональным. Ни занавесок, ни картин, все освещение – вделанные в потолки тяжелые матовые плафоны. Не вызывало сомнений, что шахматы и стопка книг здесь не случайны, – временным обитателям виллы предоставлялись две альтернативные возможности, чем занять свое время. Люди флегматичного, философического склада, смирившиеся с неизбежным, предпочтут продираться через напыщенную, витиеватую прозу девятнадцатого века, все дальше и дальше погружаясь тем временем в глубину наведенного на себя транса.

С другой стороны экстраверты, люди характера более живого и активного, скорее предпочтут шахматы, не в силах устоять перед искушением до последнего вздоха демонстрировать свои маккиавелианские способности к позиционному маневрированию. Игра в шахматы поможет поддержанию их подсознательного оптимизма и, что важнее, отвлечет мысли от попыток побега, сублимирует подобные попытки.

Когда Константин предложил сыграть в шахматы, Малек сразу же согласился; за этим занятием они и провели весь долгий следующий месяц, по мере которого позднее лето сменилось самой уже настоящей осенью. Константин был рад, что предпочел шахматы, – игра давала ему непосредственный личный контакт с Малеком; как и у всех обреченных, у него вскоре развилась сильнейшая эмоциональная связь с тем, кто являлся фактически последним человеком в его жизни.

Трудно было сказать, хороша эта связь или плоха, просто Константин ощущал острую зависимость – созданная его представлением личность Малека уже успела покрыться многими слоями ассоциаций, – ассоциаций, в которых смешались все безымянные, но от того не менее могущественные, олицетворявшие авторитет фигуры, встречавшиеся Константину начиная с раннего детства: его собственный отец, священник из семинарии, позднее, уже после революции, повешенный у него на глазах, первые вошедшие в его жизнь комиссары, партийные секретари из министерства иностранных дел и, в конце концов, сами члены центрального комитета. Тут затуманенные временем персонажи сменялись лицами близко ему знакомых и часто наблюдаемых коллег и соперников, процесс завершал полный круг; он сам оказывался одной из этих призрачных сейчас фигур, которые санкционировали его смерть и которых сейчас представлял Малек.

И конечно же, Константина мучила еще одна навязчивая мысль; ему необходимо было знать: когда? Первые недели после суда и вынесения приговора он пребывал в странном эйфорическом состоянии; слишком потрясенный для понимания, что какое-то время еще остается, мысленно он уже умер a posteriori. Однако постепенно воля к жизни, а с ней и прежние безжалостность и решительность, так хорошо послужившие ему эти тридцать лет, вернулись; он осознал, что надежда, сколь ни малая, все еще остается. Сколько ему отпущено времени – оставалось только догадываться, однако если удастся подчинить себе Малека, выживание из надежды превратится в реальную возможность.

Оставался этот проклятый вопрос: когда?

К счастью, с Малеком можно было быть вполне откровенным. Первый важный факт Константин узнал сразу.

– Малек, – спросил он однажды утром, сделав десятый ход, завершавший развитие фигур и позволив себе на мгновение расслабиться.– Скажите мне, а вы знаете – когда?

Малек поднял голову от доски; большие, почти бычьи глаза смотрели на Константина безо всякого выражения.

– Да, господин Константин, я знаю.

Голос его был глубоким и каким-то чисто функциональным, лишенным выражения, словно голос, объявляющий на вокзале о прибытии поездов.

Константин немного задумался. За стеклами веранды дождь монотонно поливал одинокую елку, сумевшую каким-то чудом протиснуть свои корни между усеивающими двор камнями. В паре миль к юго-востоку от виллы начинались пригороды маленького порта, одного из этих унылых «курортов», где мелкие министерские чиновники и вконец отупевшие от рутины партийные работники проводили полагавшиеся им раз в два года отпуска. Погода, однако, стояла совсем не курортная, необычно ненастная, солнце ни на миг не проглядывало между тяжелых, брюзгливых облаков; на какое-то мгновение Константин почувствовал радость, что находится здесь, внутри, в относительной теплоте виллы. Но сразу опомнился.

– Вы объясните мне прямо, – сказал он Малеку.– Должен я понимать, что вы знаете это не в каком-то там общем смысле – ну, скажем, по получении указания от такого-то и такого-то – а знаете конкретно, когда?

– Именно так.

Малек отошел ферзем. Он играл в шахматы вполне прилично, но без малейшего намека на индивидуальный стиль; похоже, надзиратель совершенствовался исключительно благодаря практике – в большинстве своем его противники, сардонически подумал Константин, были игроками классными.

– Так вы знаете и день, и час, и минуту? – продолжал настаивать Константин.

Малек, поглощенный изучением позиции, медленно кивнул; Константин, подперев рукой свой гладко выбритый острый подбородок, внимательно изучал его лицо.

– Может быть, прямо сейчас, в ближайшие десять секунд, а может – пройдет десять лет, и все – ничего?

– Именно так.– Малек сделал жест в направлении доски.– Ваш ход.

– Знаю, – отмахнулся Константин.– Знаю, но давайте не будем спешить. Эта игра ведется на очень многих уровнях, Малек. Те, кто болтают о трехмерных шахматах, не знают, по-видимому, ничего про обычные.

Время от времени он давал такие затравки, в надежде развязать Малеку язык, но всегда – без толку. Разговор казался просто невозможным.

Константин резко наклонился над доской и попытался поймать взгляд Малека:

– Вы, Малек, единственный знаете когда, и, как вы говорите, может пройти десять лет, а то и двадцать. И вы думаете, что сумеете так долго сохранить свой секрет?

Малек даже не попытался ответить, а просто ждал, когда Константин сделает ход. Время от времени его глаза начинали блуждать по углам веранды или останавливались на каменистом дворике, видневшемся за окном. Со стороны кухни изредка доносился звук скребущих по полу сапог ординарца, в тоскливом безделии сидевшего у телефонного аппарата.