Каменное поле - Янссон Туве Марика (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗

Туве Янссон

Каменное поле

1

На Эспланаде распустилась первая зелень запоздалой весны. После дождя блестели, отливая чернотой, стволы деревьев, свежая листва подсвечивалась фонарями, и вообще Хельсинки был сейчас необычайно красив. В ресторане «Эспланадкапеллет» составляли на ночь стулья, и лишь кое-где по углам сидели еще последние гости. В честь ухода Юнаса на пенсию руководство газеты устроило банкет, сняв по такому случаю весь западный отсек ресторана с видом на парк. Застолье началось в семь часов.

— Ты что-то молчалив, — сказал Экка, заботам которого поручили героя дня. — Пошли потихоньку домой?

Ресторан был уже погружен во мрак, все было готово к закрытию, и лишь над их столом горел свет.

— Да, молчалив, — сказал Юнас. — И знаешь почему? Потому что на этой работе я испортил слишком много слов, все мои слова износились, переутомились, они устали, если ты понимаешь, что я имею в виду, ими нельзя больше пользоваться. Их бы надо постирать и начать сначала. Выпьем еще по одной?

— Хватит, пожалуй, — сказал Экка.

— Слова, — продолжал Юнас, — я написал для твоей газеты миллионы слов, понимаешь, что это значит — написать миллионы слов и никогда не быть уверенным в том, что ты выбрал нужные, вот человек и замолкает, становится все более и более молчаливым, нет, я хотел сказать — все молчаливее и молчаливее, и только слушает, да не смотри ты на него, он сам принесет счет, неужели ты не понимаешь, Экка, каково это — все время выспрашивать, выспрашивать, выспрашивать… Сенсации! — воскликнул Юнас, перегнувшись через стол. — Сенсационный материал и так далее и тому подобное…

— Знаю, — дружелюбно ответил Экка, — твое вечное присловье, твой псевдоним — «И так далее и тому подобное».

Он устал, завтра рано вставать, наконец он поймал взгляд официанта и, подписывая счет, сказал Юнасу:

— Все мы в одинаковом положении. Слова, слова, слова, а теперь идем домой. — Он собрал вещи Юнаса: сигареты, зажигалку, шутливые подарки коллег, договор на биографию; очков не было. — У тебя нет очков? — спросил он.

— Нет, — ответил Юнас, — поразительно, но очков у меня нет. Чего только мне не требуется, даже то, чего вообще не существует, чтобы попытаться понять, чем я, собственно, занимаюсь, а вот очки не нужны.

Они вышли в вестибюль, и, ожидая такси, Экка спросил, как поживают дочери Юнаса.

— У тебя ведь их две, не так ли?

— Как поживают? Не знаю, — ответил Юнас, — не спрашивал. Ты сейчас просто стараешься поддержать разговор, потому что устал. Они взрослые, красивые и мной тоже не интересуются. Нет, ты только посмотри, аспирин. Потрясающе. Первый раз газета догадалась снабдить меня аспирином. Экка, как прозвучала моя ответная речь? Я достаточно тепло всех поблагодарил? Ты ничего не сказал об этом. Не слишком ли много слов? Повторы были?

— Очень хорошая речь, — сказал Экка, — замечательная. А вот и такси.

2

Осенью позвонил Экка.

— Привет, это Экка. Как идут дела? Я имею в виду биографию.

— Ни к черту, — сказал Юнас. — Послушай-ка, что я тебе скажу: этот твой газетный магнат мне поперек горла! Ты прекрасно знаешь, что он сделал — скупил все эти бульварные еженедельники, о которых и упоминать-то неприлично, и создал концерн, чистой воды спекуляция, умный мужик, умный как собака и так далее и тому подобное, но чем глубже залезаешь в эту грязь, тем хуже она воняет. Экка, ты ведь сам знаешь, на чем он спекулировал, эта сволочь собрал вокруг себя всех сволочей — извини за повтор, ну все равно, всех сволочей, — лучше других умеющих погреть руки на сенсациях и сантиментах, и дал им дорогу, понимаешь, они и мысли-то свои выражать неспособны, а он прямо поощрял их портить язык! Относиться наплевательски к словам! Ты меня слушаешь?

— Слушаю. Но, Юнас, ты ведь знаешь, как это делается, чистое ремесло: получаешь дерьмо, а потом из этого дерьма получается конфетка…

— Получаешь, получается, — сказал Юнас. — Это повтор.

— Конфетка, понимаешь, — продолжал Экка, — твоя конфетка, не его. Сколько ты уже сделал?

— Я позвоню, — ответил Юнас. — Пока.

Юнас продолжал свои попытки написать об Игреке, так он его называл — Игрек. Букву «игрек» он почему-то не любил. Неделями он, бывало, вообще не присаживался к столу и все же постоянно ощущал присутствие Игрека, как ощущаешь присутствие человека, который молча смотрит тебе в затылок. И вновь наступила весна, а потом лето.

3

Пока мама была жива, она неукоснительно устраивала воскресные обеды, и, даже когда Карин и Мария переехали, мама продолжала соблюдать воскресный ритуал: уж один-то день в неделю она была вправе рассчитывать на посещение детей. Обычно, когда по радио било двенадцать, на стол подавалось телячье жаркое или рыба, чаще всего треска, с морковью и картофелем.

Потом из дома ушел папа. Первое время он не подавал о себе никаких вестей, но мало-помалу Иветт стала приглашать его на семейные воскресные обеды — ей было трудно расстаться со старыми привычками. Иногда он приходил, но чаще всего в последнюю минуту оказывалось, что у него сверхурочная работа в редакции.

После смерти матери Карин и Мария вернулись в свою старую квартиру и по-прежнему приглашали отца на воскресный обед, ритуал оставался неизменным, как и сверхурочная работа в последнюю минуту.

— Странно, — сказала Карин. — Когда он у нас был последний раз? В первое воскресенье апреля?

— Не помню, — ответила Мария, ей никогда не удавалось уследить за ходом времени. — Мне иногда кажется, что в столовой слишком темно и просторно. Может, нам обедать в кухне?

— Может быть. Но это неважно. Что нам делать с папой?

Вначале Юнас еще рассказывал им о биографии, которую он называл своим почетным заданием, потом замолк, и они не осмеливались расспрашивать; мама — та всегда расспрашивала, а он говорил, что она его подгоняет, и каждый раз это кончалось ссорой. Скорее всего, его «заклинило» — Карин и Мария слышали, как он употреблял это выражение.

И теперь, когда наступило лето, они решили, что папе нужно пожить за городом, почувствовать настоящее лето, покой, тепло и чистый воздух, взяться наконец за биографию, и чтобы поблизости не было ресторанов. На лето Карин и Мария снимали домик Векстрёма в Фэрьесундете, и, как правило, бывало дождливо и ветрено, но на этот раз, кажется, можно надеяться на хорошую погоду. Им удалось взять отпуск одновременно, как всегда. Домик, конечно, маловат, но папа может жить в комнате при бане, у моря, он ведь любит уединение. Все устраивалось как нельзя лучше. Папу тоже не пришлось долго уговаривать, они позвонили ему из местной лавки и рассказали, что они придумали. Из города он поедет автобусом и сделает пересадку в Ловисе.

У Фэрьесундета его встретит Векстрём, который и доставит его прямо до места, да, и не привезет ли он французский соус для салата, здесь в лавке его нет.

Когда папа сошел на берег, погода была по-прежнему великолепной, море и небо столь же синие и по проливу в полную мощь своих двадцати лошадиных сил носились моторки. Юнас был немногословен. С тех пор как они видели его последний раз, он словно усох, только лицо стало больше и, казалось, потеряло четкие очертания, усы поблекли, отросли и бахромой нависали над губой. На нем был городской костюм и шляпа.

Мария сказала:

— Но, папа, надеюсь, ты взял с собой что-нибудь из отпускного гардероба? В таком виде здесь ходить нельзя.

— Отпускной гардероб, — повторил Юнас. — Смешное выражение. Почерпнуто из дамского журнала, вероятно.

Карин сказала, что можно будет попросить что-нибудь у Векстрёма, размер, наверное, почти тот же, хотя Векстрём, пожалуй, шире в плечах и ноги у него подлиннее, ну, тогда, может быть, у кого-нибудь из его сыновей. Там увидим, добавила она, а сейчас пойдем посмотрим папину комнату! Давай чемодан.