Ржаной хлеб - Мартынов Александр Игоревич (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗

Александр Константинович Мартынов

Ржаной хлеб

Глава первая

1

По улицам районного центра Атямара в сторону вокзала двигалась колонна призывников. За их неровным строем шли провожающие — и молодые, и пожилые, вскоре до отказа заполнившие небольшой перрон вокзала, — их было куда больше, чем отъезжающих. Одинаково, под «нулевку», постриженные ребята по команде ринулись в указанный вагон, побросали по полкам негромоздкие вещи и снова высыпали на перрон, смешавшись с толпой. До отхода поезда оставалось еще двадцать минут.

Не разобрать, что творилось возле вагонов и под высокими вокзальными березами — песни, крики, разноязыкий говор: кто обнимается-целуется, кто плачет-причитает. Басовито рявкнула гармошка, девушки вышли в круг, запели частушки, и — пошли пляски да танцы.

Федя Килейкин с отцом и матерью стояли чуть в стороне. Мать, конечно, наставляла, напутствовала, а Федор, не особо внимая, поглядывал на Таню Ландышеву, свою девушку. Приехала его проводить и стесняется родителей, стоит в толпе парней и девушек. Мать наконец догадалась, окликнула:

— Таня, наших сэняженцев не видела? Провожали в клубе, пятеро их было. А сейчас что-то никого нет.

— И я не видела, — подойдя, застенчиво и благодарно отозвалась Таня.

— Никого и не увидете, — объяснил Федор. — Многие еще вчера уехали.

— А есть и такие, которые завтра уезжают, — вмешался в разговор отец Федора — Иван Федорович. — Оно и понятно. Не всех же в одну часть определят. Кого в пехоту, кого — во флот. А то еще — в ракетные войска.

Таня и Федор попытались отойти от старших и не успели: раздалась команда — по вагонам! Гармошка сразу смолкла, по перрону прокатился возбужденный гул голосов. Федя торопливо поцеловал мать и отца, обнял Таню, вскочил на подножку поплывшего вагона. Ох как заливисто, пронзительно взмыл гудок тепловоза!..

Держась одной рукой за поручень подножки, высунувшись из тамбура, Федор Килейкин жадно хватал кислый дым сигареты, пытаясь хотя бы этим унять громко стучащее сердце. Да разве его унять, если оно рвется назад — туда, куда, словно не за вагоном, а от него отбегает, становясь все меньше и меньше, его Таня.

То же самое творилось в эти минуты и с Таниным сердцем. Пока шла, бежала рядом с вагоном, все порывалась сказать что-то главное, но загодя собранные, такие нужные слова перепутались, растерялись. Успей-ка их заново собрать, сложить, когда вагон уже и не догнать! Только и осталось — махать платком, что как белая бабочка бился, кружил над ее головой. А когда скрылся последний вагон, Таня платком вытерла повлажневшие глаза, поклонилась вслед скрывшемуся поезду. Одни лишь гудящие рельсы блестели перед ней.

Вздохнув, Таня повернула к вокзалу, подивившись, что довольно далеко ушла от него. Кажется, провожающих вроде уже и не осталось. Вот и хорошо: Тане не хотелось попадаться на глаза Фединым родителям, тем более ехать вместе с ними домой. О чем она с ними будет говорить? Кто она им? И не сноха, и не невеста пока. Лучше всего побыть одной, наедине со своими думами, в одиночестве и пройти те десять вайгельбе [1], которые отделяют их Сэняж от Атямара. Время еще не позднее, дорога хорошая, вдоль леса — не заметишь, как дома будешь.

Постояв у зеленых станционных акаций, Таня зашла в вокзал, присела на широкий деревянный диван и вынула из сумочки круглое зеркальце. Белое чистое лицо ее с ямочками на щеках было притомленным, синие и без того большие глаза казались еще больше и были словно затуманены. Снова вздохнув, Таня убрала зеркальце; поколебавшись, зашла в буфет, выпила шипучего лимонада — пить хотелось так, что губы вроде припухли. И спустя полчаса она была уже далеко за Атямаром.

Вот и проводила она Федю Килейкина, с которым десять лет училась в школе, вступала вместе с ним в пионеры, потом в комсомол. Дружили, не больше, но после девятого класса что-то вдруг шевельнулось в душе ее, что-то непонятное стало твориться с ней. И с ним, оказалось, — тоже. Сойдутся вечером на улице — никаких, как прежде, разговоров, шуток; молча походят, избегая почему-то прохожих, и молча расстанутся. После каждой такой встречи Таня подолгу не могла заснуть, лежала с открытыми глазами, трогала руками горячие щеки. Потом, когда уже начали учиться в десятом классе, окончательно поняла: полюбила!

Прямо об этом — ни он, ни она — не говорили, но встречаться — особенно после окончания школы — стали чаще, почти каждый вечер. Хотя свободного времени ничуть не прибавилось: сдав выпускные экзамены, Федор начал работать на тракторе, водить который он выучился еще в школе, в кружке. Потянувшись за ним, пошла штурвальной на комбайн и Таня, а через год перешла на СК — начала косить самостоятельно. Всякие решения о свадьбе были отложены на ту пору, когда Федя отслужит военную службу, но призвали его только теперь — на третий год: все какие-то шорохи в сердце находили. И получилось так: виделись каждый день, а самое главное, даже вчера, даже нынче сказать ему, что ждать его будет, не успела, застеснялась. И все их свидания, все их вечера и звезды, — все позади, дальней солдатской дорожкой отодвинуто. Много это — два года ждать, и вовсе немного, если подумать, если в самом деле ждать!..

…Идти пешком действительно хорошо. Дорога тянулась вдоль леса, левее ее, под деревьями, петляла пешеходная тропа. Недавно тут полосой прошел дождь, прибил пыль, омыл листву деревьев, освеженный воздух терпко и чисто отдавал запахами влажных дубовых листьев, мокрой, сверкающей на солнце дождинками — будто в росе — травой. Чудо какое — дыши не надышишься. На полянке Таня сорвала несколько колокольчиков, обернула их сырые корешки газетой — букетик вышел хоть куда. Сестре Поле подарок — любит она цветы…

По дороге в обе стороны шли машины — грузовые, легковые, трещали, стреляя сизыми дымками, мотоциклы. Одна из машин резко затормозила, высунувшийся из кабины парень бойко окликнул:

— Маряка [2], девушка-краса!

Не останавливаясь, Таня отшутилась:

— Маряка твоя давно уже дома! Чего еще скажешь?

— Подругу жизни себе ищу, свадьбу хочу сыграть! Не ты ли моя невеста? Иди, садись, — куда хочешь домчу. По дороге и потолкуем.

Таня рассмеялась.

— Ошибся ты, парень. Не я твоя невеста. И не могу ей быть.

— Это почему? — весело скалился парень, тихонько тронув машину вслед за девушкой.

— Да потому, что твоя невеста совсем другая. Она стесняется ходить по опушке, ушла в глубь леса, — боится, как бы не сглазили. Там ее ищи! Только в следующий раз смотри не ошибись, с другой не спутай!

— Это как же тебя понимать? — немного опешил шофер.

— Здесь и понимать-то нечего. Она, твоя разлюбезная, на четвереньках ходит, в лохматой шубе наизнанку. Не забудь прихватить ей медку. Без меда и близко не подпустит — рассвирепеет, съест еще!

Водитель, наверно, не ожидал такой насмешки, видно, и впрямь хотел подвезти ее, доброе дело сделать. Он обиженно покачал головой, ругнулся и пустил машину на всю железку.

2

Странно, но после шутливого разговора с шофером настроение у Тани приподнялось. Посмеиваясь, она неторопко шла вдоль леса; особенно спешить ей нынче незачем. Перейдя дорогу, посмотрела яровые, сев которых закончили. Полюбовалась дружными всходами — сердце радуется!

Таня пригляделась: тут и капли дождя не перепало — ветви, трава и сама тропка были сухими. Воздух опять накалился, лесная зеленая тишина нарушалась лишь птичьим щебетом, пересвистом, где-то неподалеку звонко закуковала кукушка. Загадав, Таня начала считать, сколько ей осталось жить, и рассмеялась: и так знает — много, вся жизнь впереди! Становилось все жарче. Таня стянула с головы белый кружевной платок, помахивая букетиком, разгоняла надоедливых комаров.